Как будет показано далее, Россия проводила последовательную политику в отношении проливов вплоть до заключения в марте-апреле 1915 года вышеупомянутых соглашений. Вся деятельность Сазонова в предвоенное время и в первые месяцы войны была сосредоточена как раз вокруг поддержания status quo Черноморских проливов. Россия выступала против влияния прочих государств, помимо турецкого и своего собственного, на важнейший морской путь. В то же время она никогда не позволяла своим интересам в регионе вмешиваться в политику сдерживания и противостояния немецкой экспансии. До сих пор существовало превратное понимание сути такой политики в широком контексте российского государства и общества и, пожалуй, наиболее весомым фактором здесь являлась недооценка реального значения трехстороннего соглашения о проливах.
Хотя принято считать, что заключенные Сазоновым соглашения были его выдающейся победой и серьезнейшим достижением всей русской дипломатии, я утверждаю, что этот «триумф» обернулся величайшей трагедией, усложнившей военные усилия России и внесшей ощутимый вклад в крушение державы, на благо которой столь усердно трудился Сазонов. Его непрестанное стремление достичь назначенной цели, в то время как война обостряла внутренние нестроения в самой России, явно указывает на смену восприятия общественной сферы многими чиновниками и офицерами. Эти «государевы мужи» понимали, что власти придется прислушиваться к мнению общественности, возможно даже созвав новое правительство, подотчетное законодательному органу страны Государственной думе. И когда депутаты с трибуны стали требовать добиться передачи России Черноморских проливов, Сазонов последовал их увещеваниям, хоть на тот момент и нес ответственность лишь перед царем. В силу этих причин Сазонов отверг идею заключения сепаратного мира с Османской империей, даже несмотря на то, что это могло бы решающим образом склонить чашу весов на сторону союзников в противостоянии Центральным державам. Именно эта решающая ошибка и является основой для всех дальнейших оценок роли Сазонова в российской и европейской истории и, следовательно, в целом геополитической системы, в которой он эту роль играл.
Когда в конце XVII столетия на московский престол взошел Петр I, Турция безраздельно владычествовала над всем Черным морем. Были еще слышны отголоски османского могущества, однако в последующие столетия черноморские границы империи неуклонно сдвигались. Петр мечтал о том, чтобы Россия закрепилась на Черном море, и к концу следующего столетия ее положение там было окончательно утверждено усилиями Екатерины II. В XIX веке в особенности после разгрома Наполеона баланс сил между Петербургом и Константинополем все больше склонялся в пользу России. Когда же балканские народы греки, сербы, румыны, болгары и другие стали активно восставать против турецкого правления, Россия быстро освоилась в роли покровителя славян и православных на турецких землях; весьма активно подпитывали общественный интерес к судьбам славянских народов, воспринимаемых в качестве братских, и идеологии славянофильства и панславизма[2]. Балканы для России оказались очагом напряженности не только из-за турок, но и из-за Австро-Венгрии, по мере ослабления Османской империи серьезно усиливавшей свое влияние на европейский Юго-Восток. И если в девяностые годы XIX столетия австро-русское противостояние постепенно затихло, то во многом с его новой вспышки на заре XX века и разгорелась Первая мировая война.
Важность Балкан для России состояла не только в поддержании собственного реноме и обеспечении безопасности на границах империи, но также и в том, что полуостров выступал естественным преддверием к турецким черноморским проливам. Именно контроль над проливами стал центральным направлением российской внешней политики начала нового столетия ввиду кратно возросшего стратегического и экономического значения региона на пороге Первой мировой войны.
С точки зрения военной стратегии ни русский, ни иностранный корабль не мог бы достичь южных границ Российской империи без прохода через турецкие проливы; проход же нетурецкого военного флота без санкции султана воспрещался целой серией международных соглашений, заключенных в течение XIX века. Данный режим обеспечивал безопасность южных границ России от нападения, за исключением случаев, когда Россия и Турция сами находились в состоянии войны[3]. Большую часть столетия Россия полагала, что главная угроза для нее исходит от Британской империи, стремящейся обезопасить каналы коммуникаций со своей индийской колонией через Средиземное море. Тем не менее уже Русско-японская война 19041905 годов с очевидностью показала, что невозможность прямого морского сообщения куда более мешала, чем помогала: Петербург оказался попросту не способен оперативно перебросить подкрепление из Черного моря в Тихоокеанский бассейн. Заключенная впоследствии в 1907 году Англо-русская конвенция[4] приглушила традиционные опасения России о возможном британском нападении, однако ситуация осложнялась общим технологическим прогрессом вкупе с возобновившимся интересом Турции к военно-морскому вооружению. Так, недавно изобретенные линкоры класса «дредноут» более быстроходные, лучше вооруженные и бронированные, чем прежние военные корабли, уже вскоре сделали необходимой полную модернизацию устаревших черноморских кораблей. Когда офицеры-реформисты, известные как «младотурки», пришли к власти в Османской империи в 1908 году, они заказали за границей новые военные корабли и добились международного разрешения на введение их в бассейн Черного моря. Это вынудило и Россию строить свой Черноморский флот в южных портах, не имевших, однако, вплоть до 19111912 годов столь мощных верфей, а даже и с появлением таковых ввиду малой скорости работы на них не имевших возможности на равных конкурировать с западным и центральноевропейским судостроением[5]. Таким образом, режим Черноморских проливов самым критическим образом оказывал влияние на национальную безопасность Российской империи.
С точки зрения военной стратегии ни русский, ни иностранный корабль не мог бы достичь южных границ Российской империи без прохода через турецкие проливы; проход же нетурецкого военного флота без санкции султана воспрещался целой серией международных соглашений, заключенных в течение XIX века. Данный режим обеспечивал безопасность южных границ России от нападения, за исключением случаев, когда Россия и Турция сами находились в состоянии войны[3]. Большую часть столетия Россия полагала, что главная угроза для нее исходит от Британской империи, стремящейся обезопасить каналы коммуникаций со своей индийской колонией через Средиземное море. Тем не менее уже Русско-японская война 19041905 годов с очевидностью показала, что невозможность прямого морского сообщения куда более мешала, чем помогала: Петербург оказался попросту не способен оперативно перебросить подкрепление из Черного моря в Тихоокеанский бассейн. Заключенная впоследствии в 1907 году Англо-русская конвенция[4] приглушила традиционные опасения России о возможном британском нападении, однако ситуация осложнялась общим технологическим прогрессом вкупе с возобновившимся интересом Турции к военно-морскому вооружению. Так, недавно изобретенные линкоры класса «дредноут» более быстроходные, лучше вооруженные и бронированные, чем прежние военные корабли, уже вскоре сделали необходимой полную модернизацию устаревших черноморских кораблей. Когда офицеры-реформисты, известные как «младотурки», пришли к власти в Османской империи в 1908 году, они заказали за границей новые военные корабли и добились международного разрешения на введение их в бассейн Черного моря. Это вынудило и Россию строить свой Черноморский флот в южных портах, не имевших, однако, вплоть до 19111912 годов столь мощных верфей, а даже и с появлением таковых ввиду малой скорости работы на них не имевших возможности на равных конкурировать с западным и центральноевропейским судостроением[5]. Таким образом, режим Черноморских проливов самым критическим образом оказывал влияние на национальную безопасность Российской империи.
С экономической точки зрения проливы составляли конкуренцию северным судоходным маршрутам из Санкт-Петербурга; ко времени же Сазонова значение Черноморского пути возросло еще сильнее, в особенности по причине роста экспорта нефти, марганцевой руды и угля с юга России[6]. В период с 1906 по 1913 год на южные порты приходилось в среднем 26,1 % от внешнеэкономической деятельности Российской империи, в то время как на балтийские 30,4 %. Но, что еще важнее, если через северные порты шла большая часть импорта страны, то черноморские порты выступали главным очагом ее экспорта как раз в то время, когда правительство старалось экспортировать как можно больше, чтобы иметь возможность импортировать критически важные технологии. Полное закрытие турками навигации по проливам в апреле-мае 1912 года в ответ на итальянское нападение на Дарданеллы в ходе Итало-турецкой войны (см. главу вторую) вынудило Россию еще более обеспокоиться безопасностью своей столь уязвимой связи со Средиземноморьем.
Все возрастающее экономическое значение проливов привлекло внимание не только государственных чинов, но также и общественных деятелей и групп. Произошедшие после революционных событий 1905 года конституционные изменения предоставили общественным движениям прежде отсутствовавшее у них право голоса в государственных делах. Издавна русское общество интересовалось судьбой Константинополя главной обители восточного христианства с одной из наиболее почитаемых православных церквей собором Святой Софии, уже несколько столетий как обращенным турками в мечеть. То была заветная мечта русского православия: освободить Константинополь, вновь водрузить на законное место крест над Софией, утвердив раз и навсегда Российскую империю в качестве преемницы Византийской. По мере роста коммерческого оборота в южных портах все большее значение приобретали и сами проливы. После 1905 года занимавшиеся торговлей и финансами получили возможность и охотно пользовались ею донести свою позицию с трибуны нового представительского органа страны ее Государственной думы, равно как и со страниц более свободной и смелой, чем прежде, прессы, бурно развивавшейся в предвоенные годы. Все эти люди давили на правительство, требуя обезопасить для себя эту важнейшую морскую артерию, когда что-либо угрожало ее закупоркой; когда же разразилась война, к требованиям взять под контроль проливы добавился и Константинополь в награду за понесенные в войне потери и в целях обеспечения будущих интересов России[7].