Вот такая школа у меня началась.
Однажды день воскресный, зимний прошел особенно хорошо. Я и карту прочел без ошибок. И полк вывел так, что побеждай не хочу. И стихи прочел про Ворошилова, что наш красный маршал.
Тут папа вздохнул, посидел, покачался и неожиданно сказал:
Ладно, сын, доставай.
Вот это и было высшее наслаждение. Даже лучше, чем Герой Советского Союза. Мне позволили взять тяжеленную кобуру, отстегнуть и вытащить черный наган. С серебряной табличкой на рукоятке: «За разгром врага»
Мы садились за стол, и папа начинал наган разбирать, а я готовил масленку, отверточки, щеточки для чистки оружия.
Ах, ребята, вот оно счастье. А не мандарины или шоколадка. Да ну их, у нас дела мужские, военные.
* * *Вот так прошел воскресный день. А ведь еще и вечер. Значит ужин. С папой. Проводить папу. И потом ждать папу. Иногда выполняя домашние задания. Например, за дачей сделать из снега штабную землянку. Ох, как это непросто. А надо вот всю неделю и строишь.
Вот сидят за столом. Как хорошо. Потрескивает «голландка».
Но няня Поля выходит из кухни. Быстро подходит к папе и шепотом ему что-то говорит.
Папа бледнеет и быстро идет на кухню. Я было устремился за ним. Но мама и бабушка в один голос крикнули сиди. Ослушаться, я это понял, нельзя.
А через некоторое время няня Поля меня позвала.
На кухне я ничего особенного и не увидел. Просто сидел какой-то дед, пил чай. Папа сидел рядом, курил и все старался подложить этому деду то колбасу, то сыр. Колбасу дед не брал. Улыбался, поглядывая на папу. А сыр ел. И еще очень натекло на пол от валенок деда. За такие нарушения меня няня Поля пилила беспощадно. А тут даже бровью не повела. Обидно.
Ну, малыш, неожиданно дед обратился ко мне, кем ты думаешь быть?
Да тут и думать нечего, военным, конечно, как папа.
Да, протянул дед, а вот доктором не хочешь ли, а?
Нет, нет, я уколы не умею делать.
Дед допил чай и сказал папе позови жену, попрощаюсь.
Мама пришла тут же, поцеловала деда в плечо и руку, удивив меня. Потом заплакала. Они говорили на совершенно незнакомом языке. Иногда какие-то слова вставлял и папа.
Неожиданно дед встал. Он оказался большого роста.
Поеду, уже стемнело. А на станции не узнают, кто и к кому приходит. Ну, прощайте.
И ушел.
Папа пошел его проводить до калитки. И долго стоял один. Мне даже казалось, что папа плачет, чего быть не могло. Но было уже темно, можно и ошибиться. Легко.
Ужин уже не продолжался. Почему-то плакали и Полина, и мама, и бабушка. Папа позвал меня в кабинет.
Ты уже большой мальчик, все поймешь. И ты знаешь, как нужно хранить тайну. Поэтому слушай: дедушка, что приходил, это мой папа, а твой дед. И он сказал, что ты на него похож. Такое же ухо большое, как у него, у меня и у тебя.
А дедушка с нами жить не может. Он священник. Но это я тебе объясню позже, когда подрастешь. Все ясно?
Да, все я понял, никому про дедушку не расскажу. А мы его еще увидим?
Как Бог даст, задумчиво ответил папа и начал складывать бумаги. Через штакетник виднелся силуэт «эмки».
* * *Мне не удалось увидеть деда. Никогда.
А папа в 1941 году ушел на фронт и пропал. Тоже навсегда.
Я взрослел, но все тайны, которые знал в детстве, хранил и берег, как память о светлых, теплых, безмятежных днях.
Война (1941-1945)
Исторические хроники29 августа 1939 года договор с Германией о ненападении.
1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут немецкие войска перешли границу Польши.
14 сентября 1939 года РККА СССР вторглась в Польшу.
В советской ноте, врученной польскому послу 17 сентября 1939 года, говорилось, что «польское государство и его правительство фактически перестали существовать».
Этой нотой СССР вступил в германско-польскую, а затем и во Вторую мировую войну[5].
30 ноября 1939 года, после долгих секретных и бесплодных переговоров с Финляндией войска РККА в составе 400 тыс. чел., при 1915 орудиях, 1500 танках и 1380 самолетах, перешли финскую границу.
25 июня 1940 года победное перемирие Германии с Францией.
12-13 ноября 1940 года визит В.М. Молотова в Берлин.
18 декабря 1940 года Гитлером подписана директива 21 «План Барбаросса».
22 июня 1941 года начало войны между СССР и Германией.
18 декабря 1940 года Гитлером подписана директива 21 «План Барбаросса».
22 июня 1941 года начало войны между СССР и Германией.
30 сентября 1941 года начало операции «Тайфун».
* * *Я хочу вспомнить, что увидел в сентябре октябре 1941 года. Мне 7 лет. Идет 8-й год. Взрослеем.
В сентябре нас ночью уже отправляли в бомбоубежище. В глубоком подвале нашего дома горели только синие лампы. Было жутковато, так как лица от этих ламп приобретали мертвенно-синий оттенок. Страшно.
А к октябрю в Москве началась паника. По нашей улице утром пронеслись легковые и грузовые автомашины, набитые людьми и вещами. Вещей было больше.
Меня мама послала на Разгуляй за капустой. Как всегда, с бидончиком. На улице народу было много, все с деловым видом спешили на Разгуляй. Стало как-то тревожно. Но, о радость, навстречу бежал Женька с соседнего двора. Он был какой-то помятый, взъерошенный с выпученными от волнения глазами.
«Чё ползешь, закричал он, на Разгуляе гастроном разбили. Все берут. Давай быстрее, бидон не бросай». Мы бросились на Разгуляй. У Женьки, кстати, уже был трофей кулек ирисок. Черные соевые ириски тех лет были любимым нашим лакомством.
На самом деле, гастроном на Разгуляе был разбит. В смысле витрины и двери нараспашку. Народу было много, а хватать уже почти нечего. Я схватил две коробки килечных консервов, а Женька какую-то непонятную банку. Затем я почему-то начал собирать с пола рассыпанный сахарный песок вперемешку с пшеничной крупой. Пока не получил сильнейший удар ногой под зад.
«А ну, пошел вон, щенок, еще один нашелся, отовариться решил. Марш отсюда!»
Мы с Женькой вылетели вон, хорошо хоть бидончик сохранился. Да дома еще от мамы попало, это раз, от бабушки, это два, и от няни Полины, это три. Все предрекали мне уголовное будущее, хотя, я слышал, Поля на кухне маме сказала: «А байстрюк-то наш соображает. Принес самое дорогое соль. Ты, Михайловна, пачку не раскрывай, тама, у вакуации пригодится». Так я узнал, что мы едем в «вакуацию».
Октябрь в средней полосе России месяц сумрачный и невеселый. Особенно плохим выдался этот месяц в районе Москвы в 1941 году.
Вот что произошло. Вернее, что произошло известно. Немцы активно и споро двигались на Москву, неумолимо охватывая ее в кольцо окружения. Естественно, весь ход начала войны 1941 года вселял в немцев уверенность: Москва падет.
Например, приказ штаба 4-й армии вермахта за 3566 от 14 октября 1941 года, отдела 1-а.
«Согласно категорического приказа фюрера и главнокомандующего вооруженных сил войска не должны вступать в центр города Москвы. Границей для наступления и разведки является окружная железная дорога (Нижние Котлы, Ленинская Слобода, Карачарово, Дангоэровская Слобода, Лефортово, Геращево, Шелепиха, Кутузовская Слобода и т. д.).
Зам. нач. штаба армии полковник Блюментрит».
К 5 октября 1941 года немецкие танки появились у Юхнова. Это был танковый корпус. А защищать направление нечем. В районе Вязьмы гибли в окружении сотнями тысяч. Ополченцы и кадровая армия.
Вот какой наступил октябрь для всех. В том числе и для москвичей.
Постепенно в городе началась паника. Сначала незначительная, но к середине октября она охватила весь город.
16 октября Информбюро передавало:
«В течение ночи с 14 по 15 октября положение на западном направлении фронта ухудшилось.Наши войска оказывают врагу героическое сопротивление, нанося ему тяжелые потери, но вынуждены были на этом участке отступить».
В этот день в Москве началось безумие. С утра казалось, на город надвигалась темнота. Предприятия и учреждения, заводы, фабрики, пункты бытового обслуживания все прекратили работу. Начались грабежи магазинов, складов, аптек, музеев.
Справедливости ради следует сказать, что руководство страны, в частности Сталин, пока удар держало. Паника пресеклась. Но была.
А.Н. Косыгин был назначен уполномоченным по проведению эвакуации предприятий Москвы.
Такая безрадостная картина в середине октября. В Москве.
Первый этап эвакуации детский дом. Без мамы
Так же безрадостно, тревожно было на душе москвичей, которые двумя плотными потоками двигались по дороге на Горький и Куйбышев.
Валил мокрый снег. Весь транспорт, не реквизированный для военных нужд, был забит людьми с чемоданами, рюкзаками, мешками. Конечно, взяли самое ценное. Люди уходили в никуда.