Герцог счел, что его личное богатство не имеет отношения к компенсации за отказ от королевских владений Балморал и Сандрингем, повторив, что он недостаточно обеспечен, «учитывая положение, в котором я ныне пребываю, и жертвы, которые я принес»[39]. Переговоры по этому вопросу должны были продолжаться в течение следующего после отречения года.
Несколько недель спустя к Эдуарду прибыл его старый друг Уолтер Монктон, чтобы попытаться договориться о финансах после того, как Виндзор якобы пригрозил не продавать Балморал и Сандрингем, заявив, что «синдикат спортсменов Седьмой авеню» в Нью-Йорке готов платить за аренду имущества сумму достаточную для того, чтобы не поднимать вопрос о продаже[40].
Фиктивная продажа Сандрингема, Йорк-коттеджа, Балморала, Биркхолла и их содержимого обошлась в 256 000 фунтов стерлингов, которые, будучи вложенными в целевой фонд, приносили доход в размере 5000 фунтов стерлингов в год. Вместо того чтобы открывать ящик Пандоры, добиваясь выделения средств через Цивильный лист, Георг VI согласился добавить к этой сумме еще 20 000 фунтов стерлингов. Взамен Виндзор условился выплачивать бывшим сотрудникам пенсии в размере 5000 фунтов стерлингов в год[41].
«Конечно, он каждый день по нескольку часов названивает в Канны», написал Фрути своей жене 24 января. И добавил:
«Мне кажется, что эти разговоры проходят не очень хорошо Она, похоже, всегда придирается к нему или жалуется на что-то, чего, по ее мнению, он не сделал и не должен был делать Все, ради чего он живет, это воссоединение с ней 27 апреля[42]. Когда мы возвращаемся каждый вечер после катания на лыжах, Эдуард говорит: «Еще один день почти подошел к концу». Это очень трогательно. Никогда я не видел человека, так безумно влюбленного»[43]
Проблемы продолжались, о чем говорилось в ежедневных письмах Меткалфа своей жене. «Уоллис каждый день звонит ему по телефону. Кажется, герцог всегда оправдывается за то или иное», написал Фрути 27 января. «Мне так жаль его, никогда у него не получается угодить ей»[44].
«Вечера в последнее время были ужасными», написал он жене неделю спустя:
«Он и не думает ложиться спать раньше 3 часов ночи, а теперь начал играть на аккордеоне и волынке. Прошлой ночью они чуть не поссорились по телефону. Уоллис якобы прочитала о его романе с Китти! Это звучит чертовски забавно, но могу сказать тебе, что прошлой ночью это была совсем не шутка. Эдуард пришел в ужасное состояние. Их беседа длилась почти два часа»[45].
Китти Ротшильд решила, что с нее довольно, и в тот же день вернулась в Париж. Герцог все еще был в постели и, как сообщал Меткалф:
«Так и не предпринял попыток попрощаться с ней или поблагодарить! Китти было ужасно больно, и я ее не виню. Временами с ним ужасно трудно, и это худшее из всего, что он сделал. Я отправился на станцию с письмом, которое Эдуард написал после моей просьбы, и это немного улучшило ситуацию. Он так и не встретился со слугами, чтобы дать им чаевые или поблагодарить (все из-за постоянных переговоров с Каннами. Это никогда не прекращается)»[46]
Даже после того, как финансовые разногласия были почти улажены, будущее пары оставалось неопределенным. Например, где они должны были жить? Было ясно, что им не рады в Британии, и тот факт, что герцогу теперь придется платить подоходный налог, также не играл им на руку. Были предварительные переговоры о покупке Клойстерса, огромной готической резиденции за пределами Балтимора, построенной в 1932 году, но они ни к чему не привели[47].
9 марта, в рамках подготовки к третьей свадьбе, Уоллис со своей горничной Мэри Берк и двадцатью шестью местами багажа переехала в замок Шато-де-Конде, сказочный дворец на Луаре с высокими башнями, остроконечными турелями и дверными проемами в готическом стиле[48]. Расположенный на возвышенности с видом на сельскую местность, замок был построен в 1508 году. В 1927 году поместье продали Шарлю Бедо, мультимиллионеру, франко-американскому бизнесмену и другу Германа Роджерса. Брат Германа, Эдмунд, был главным финансовым агентом Бедо в Америке. Эдмунд сколотил состояние на системе оптимизации работы, которая повысила производительность труда.
Бедо, пятый по богатству человек в Америке, и его жена-американка Ферн приступили к модернизации замка Конде, установив центральное отопление, телефонную систему стоимостью 15 000 долларов с штатным телефонистом, ванные комнаты в стиле ар-деко, огромные холодильники, бар на старой кухне и спортзал с новейшими тренажерами. Подземный ход вел в старый охотничий домик, который Бедо превратил в бильярдную.
Интересно, что сам Герман Роджерс расположился по соседству со спальней Уоллис, на кушетке в гостиной. Как Уоллис писала позже: «Это было самостоятельное решение Германа. Он спал в соседней комнате с пистолетом под подушкой с тех пор, как я приехала из Англии, более трех месяцев назад». Наверху было еще несколько спален, одну из которых заняла Кэтрин[49]. И там Уоллис, официально сменившая свое имя на Уоллис Уорфилд, ждала окончательного решения по поводу брака.
Ответ пришел 18 марта, когда сэр Томас Барнс, солиситор казначейства, объявил, что доказательств сговора не обнаружено и брак может быть заключен. Хотя он не опросил единственную служанку, которая могла бы установить истину, горничную Уоллис Мэри Берк, утверждая, что «Королевский прокурор не имеет обыкновения пытаться получить информацию от таких слуг»[50].
Конечно, существовали и доказательства сговора (Эрнест Симпсон был любезно пойман в постели со своей будущей женой Мэри Раффрей, чтобы Уоллис смогла подать на него в суд за супружескую измену), и странные оплаты (считается, что король покрыл расходы Эрнеста Симпсона), и лжесвидетельства. Но королевский прокурор решил не использовать это, как и доказательство прелюбодеяния Эдуарда с Уоллис в Будапеште в 1935 году, где уликой была неподписанная трехстраничная записка[51].
Фрэнсис Стивенсон, который подал возражение, позже заявил, что отказался от своего заявления, «потому что мне так сказали»[52].
В начале апреля герцог отправил своего кернтерьера Слиппера, которого иногда называют мистером Лу, к Уоллис в Канде. На следующий день, во время охоты за кроликом, пса укусила гадюка. Хотя его срочно доставили к местному ветеринару в Туре, ночью он умер. «Моя дорогая, я только что дала Герману коврик мистера Лу, чтобы он завернул его маленькое тельце, прежде чем похоронить. Даже Бог, кажется, забыл о НАС, потому что, конечно, это ненужная печаль», сообщила Уоллис. «Он был нашей собакой не твоей или моей, а нашей, и он так любил нас обоих. Теперь главного гостя на свадьбе больше нет»[53]. Это не было хорошим предзнаменованием для их брака.
Глава 3. Свадьба
3 мая 1937 года был обнародован абсолютный декрет касательно Уоллис, и герцог немедленно выехал на Восточном экспрессе из Зальцбурга с букетом эдельвейсов, дирндлем[54] и багажом из приблизительно семнадцати чемоданов в своем личном автомобиле. Именно там, девять дней спустя, пара слушала Коронационную службу, герцог вязал синюю кофту для Уоллис, пока снаружи бушевал сильный ливень именно там, как позже вспоминала Уоллис в своих мемуарах, «картины того, что могло случиться и что должно было произойти, продолжали возникать, гаснуть и сменять друг друга в моем сознании»[55].
Было в той поре свое очарование, но и своя горечь, ведь на 12 мая назначили дату коронации Эдуарда VIII, перенеся событие с конца июня, чтобы зрители, живущие на верхних этажах домов, расположенных вдоль маршрута коронации, наблюдали за процессом, пока деревья не покрылись мешающей обзору листвой. Должны были присутствовать все члены семьи герцога сердитая королевская принцесса, две его невестки королевские герцогини, и его мать, которая стремилась выразить свою поддержку новому правлению. Даже нарушив традицию, восходящую к королям Плантагенетов, согласно которой вдова предыдущего государя не присутствовала на коронации его преемника.
Герцог надеялся, что некоторые члены его семьи также смогут присутствовать на свадьбе и что либо один из его братьев, либо Дикки Маунтбеттен вызовутся быть его шафером, но со стороны королевского дома не наблюдалось никакой активности.
«Хотя мне удалось назначить дату вашей свадьбы, которая устроила Берти, Джорджа и т. д., вмешались другие люди и создали ситуацию, которая сделала всех ваших друзей очень несчастными», написал Маунтбеттен герцогу 5 мая. «Я предпринял несколько попыток уладить дело, но в настоящее время даже я сам не могу принять ваше любезное приглашение. Я еще не совсем потерял надежду, хотя мои шансы невелики. Я напишу снова, когда все узнаю окончательно»[56]. Вместо него шафером вызвался Меткалф.
Не только близким членам королевской семьи, но и друзьям и бывшим советникам было запрещено присутствовать на свадьбе Виндзоров. Перси Браунлоу сообщили, что он поставит под угрозу свое положение лорда-лейтенанта Линкольншира, которое его семья занимала в течение восьми поколений, если решит присутствовать. Улику Александру пригрозили, что он потеряет должность хранителя денег на личные расходы короля, если примет приглашение.