Костик только хотел ещё что-то спросить, а Лёнчик сам спрашивает:
А вы на сколько приехали?
Костя говорит:
В пятницу назад.
И вздыхает тяжко.
Как будто, если бы мы подольше оставались, он тоже бы с мальчишками стал в поле работать за компанию.
Может, его и принял бы тот неизвестный нам Михаил Григорьевич. Костю бы научили грядки полоть и траву косить. А может, и на Рыжем бы дали прокатиться, Рыжий смирный. И Костя бы ездил на нём только зачем, куда? Я толком не представляю. Люди здесь живут какой-то непонятной нам жизнью.
А Лёнчик что-то про нас не может понять.
Подумать только, говорит мне, вы взяли и приехали в Липовку. Просто так взяли и приехали.
Понятно же мы не просто так. Мы с мамой. У мамы командировка. Но Лёне кажется, что мы какие-то особенные люди Свободные как ветер.
19. Всё видно-слышно
Анна Ивановна во дворе была. Увидела нас руками замахала:
Ходите, где не нужно! Вот вас собакинские-то и отделали
И смотрит на Лёнчика, чтоб он подтвердил: нечего далеко от дома уходить!
Лёнчик смешался:
Это не собакинские, баб Ань Мы же не знали
Хозяйка поглядела озадаченно. Спрашивает Костю:
Так что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
И велела нам с ним в доме сидеть.
Лёнчик на свою работу пошёл.
Хозяйка тоже выскочила за калитку. И сразу вернулась с какой-то женщиной. Та прежде всего велела нам звать её «тёть-Светой», а после принялась ногу мою ощупывать.
Я сморщилась думала, она сейчас её мять начнёт. Но тетя Света пробежалась по моей ступне и по лодыжке лёгкими пальчиками и сказала:
Через день-два снова будешь прыгать.
И попросила у хозяйки лоскут, чтобы потуже перебинтовать.
Пока она бинтовала мою ногу, мама вернулась из Собакина. Сразу заахала, стала теребить меня и Костю. Спрашивает у хозяйки:
Как думаете, есть смысл сходить к родителям этих хулиганов? Или там родители такие же, как дети?
Анна Ивановна плечами пожимает.
Что родители? У Лёнчика родителя доставили прошлой осенью в гробу. Макар Михалыча. На стройке, говорят, с лесов упал. В город на стройку наши подряжаются, до́ма не больно заработаешь
Но маму ей так сразу не разжалобить. Она спрашивает:
А мать у него есть? У Лёнчика вашего? Кто-то же отвечает за него?
Хозяйка ей:
Да Лёнчик сам и за себя, и за мамку отвечает. Двое их с мамкой-то
Наша мама теряется:
А остальные, кто их бил Нельзя ведь, чтобы это осталось безнаказанным!
Я тогда встреваю:
Мама, мы ведь все помирились!
И Костя за мной:
Мы помирились!
А мама сердито ему:
Ты на сестру погляди! Приехали на отдых! Мало того что исцарапанная вся, так ведь ещё и хромает теперь какой-то негодяй толкнул
Наша хозяйка маме обещает:
Без наказания точно не обойдётся. Выпорют кое-кого, уж как пить дать, выпорют. Малинины с дедом живут, Шурка и Катька. У деда характер незлобивый, ласковый. Так, пожурит А вот Серёге Ужову отец, не сомневайтесь, всыплет по первое число.
Но маме хочется, чтоб было наверняка. Она волнуется:
А кто же его отцу расскажет?
Тут и хозяйка наша, и тёть-Света обе усмехаются.
В деревне, говорит хозяйка, и рассказывать ничего не надо. В деревне и так всё видно-слышно
Тёть-Света вторит ей:
Так, так! Ужовы в соседях у меня. Ирина у своего Серёги уж выясняла: что ж не спросили наши, не наши ли? Написано, что ли, на тех ребятах, что они собакинские? На ваших-то кивает она маме.
А мама не понимает:
А при чём здесь собакинские? Тех, что ли, можно бить?
Анна Ивановна смеётся:
Так наши-то с собакинскими всю жизнь воюют. А теперь ещё и какой пруд им сделали! Ваше как раз хозяйство постаралось. Опытное! А нашим ребятишкам, может, тоже хочется на жёлтый песочек Вида не подадут, ан хочется, чтобы по-городскому пляж.
Тёть-Света добавляет:
Да и до пляжа всяко было Спокон веку. Как вырастают невест берут: липовские в Собакине, а собакинские в Липовке. А пока ребятишки бьются
Мама поморщилась. И гостья стала её утешать:
Но вы не волнуйтесь, Ирина уже знает, как вышло у них. Всё выведала у мальчонки. И отец не сегодня-завтра приехать должен, Вадим Петрович. Так тот и всыплет ему, тот разговаривать не будет
Всыплет, всыплет, обнадёжила её и Анна Ивановна. Он как приезжает домой из города, так его сразу всей деревне и слыхать. Серёга объявляет.
Всыплет, всыплет, обнадёжила её и Анна Ивановна. Он как приезжает домой из города, так его сразу всей деревне и слыхать. Серёга объявляет.
Я спрашиваю:
А как он объявляет?
И обе они, наперебой:
Так ведь Серёга сразу и в рёв, да на всю деревню!
Отец-то его наездами воспитывает, вот и всем слышно
Я вспомнила Серёгу, как он взмахивает огромными ресницами и смотрит глупо-глупо. Как маленький. Он что, знал уже, что ему одному за всех влетит?
Поздно вечером, когда мы трое спать укладывались, мама вздохнула.
Скоро уже домой. А завтра сидите во дворе, на улицу ни шагу.
20. Катя виновата
Назавтра нас до вечера не выпускали за ограду.
Мы нарвали в саду полное ведро малины, а потом долго варили из неё варенье. Что делать, если в деревне все с утра до вечера только и знают, что работают. И Катя, и её брат Шурик, и Лёнчик, и Серёга. И для нас занятие нашлось
Анна Ивановна развела костёр прямо во дворе. Поставила по бокам два кирпича, а на них сверху тазик. И велела всё время помешивать, пока закипал сироп и пока в нём варилась ягода.
Но это не нужно было делать нам вдвоём, и Костя снова принялся играть с Пальмой. Он говорил, что научит её считать и она станет лаять сколько нужно, по его сигналу.
А мне было достаточно того, что иногда я могу отойти от тазика с вареньем и обнять огромную собаку, уткнуться лицом в шерсть.
Пальма громко дышала, лизала мою ногу возле повязки. Наверно, думала, что мне всё ещё больно.
Костик говорил, что я действую на Пальму расхолаживающе. А здесь как-никак собачья школа, хотя и для одной собаки.
Анна Ивановна пугала меня:
Гляди-ка, Пальмины блохи на тебя и перепрыгнут!
Но почему-то это мне было всё равно.
Вечером по одному стали появляться вчерашние мальчишки, заглядывать через забор. Чуть только стадо пришло и всех коров разобрали Катя уже привела брата, чернявого Шурку. Он молчал и глядел под ноги себе. Зато Катя встала руки по швам, вдохнула воздуха и выпалила без остановок:
Просим прощеньица у вас! Это одна я виновата! Шурка прошлую ночь ночевал у Михал Григорича, и я не успела сказать ему, что вы наши, липовские!
Мы с Костей переглянулись и чуть не прыснули.
Шурка спросил:
Ну, мы пойдём? А то пора тренировку начинать
Следующим у забора появился парень с пушистыми ресницами. Серёга Ужов. Я только кивнула Косте: мол, гляди, Серёга А он увидел, что на него смотрят, и от забора метнулся в куст, спрятался.
В кусте раздалось властное:
Ну?
Серёга, сникший, снова побрёл к забору и позвал:
Костя, Лена
И когда мы подошли, сказал:
Простите меня, пожалуйста, я больше никогда так не буду делать!
Мы закивали поспешно:
Простили, простили!
Серёга вздохнул и снова ушёл за куст.
Сразу же они показались с другой стороны должно быть, с отцом и вместе пошли по улице. Было слышно, как Серёга канючит:
Меня же простили! Можно я пойду на тренировку?
При этом он быстро-быстро перебирал ногами, чуть ли не бежал, чтобы успеть за высоким сутулым человеком, который молча уводил его с нашего края улицы. От Катькиного двора, от турника.
Костя закричал вдогонку:
Мы же простили!
Но Серёгин отец его как будто и не слышал.
Лёня тоже подходил к нашему забору. Спросил у меня, как нога. Потом зачем-то стал объяснять:
Вот, у нас здесь тренировка, у Малининых турник
И вопросительно поглядел на Костю: мол, пойдёшь?
А Костя как будто не понимает, что его зовут. Или в самом деле не понимает?
Может, сердится ещё? У меня вчера как нога болела я и то не сержусь.
Я Костю толкаю локтем: что, мол, стоишь? Иди тоже к Малининым тренироваться! Мама не рассердится, я ей скажу, что ты здесь, рядом
А Костя стоит и ни с места.
Лёнчик потоптался ещё, сказал:
Ёжик солёный.
Потом спросил почему-то у меня:
Ну, я пойду?
Из нашего двора было видно, как чьи-нибудь ноги время от времени взлетают над Катиным забором, через улицу от нас. Это означало, что у кого-то получилось сделать такое упражнение, как Катя нам показывала: подтяжка, кувырок, а дальше ноги-ножницы Или какое-то ещё
Ноги то застывали вертикально ступнями к небу, то проскальзывали быстро, обе вместе или одна за другой.
Чаще всего это были ноги в подвязанных сандалиях. Одну сандалию держала на ноге синяя ленточка, другую жёлтый шнурок.