Увы, после третьей рюмки стало скучновато. Клейман замолчал, Крымов что-то временами изрекал, а в основном солировал Звягинцев, вызывая ироническую улыбку у Солодовникова, которая постепенно превращалась в гримасу непреходящей боли. Видимо, в его голове свербила мысль: ну зачем я пригласил этого зануду?! Вот потому всё подливал, да подливал
Тут Клейман вспомнил о впечатлениях от поездки в Падую, где он посетил какой-то храм: «Луч света высвечивает станции жизни Христа, и Джотто соединил там живопись с архитектурой и с моей физиологией, здесь он ещё подключил космос» Насчёт физиологии и космоса я ничего не понял, да и станции Христа совсем не увлекают вопреки мнению участников этих посиделок. Возникло ощущение, что разговор намеренно уводят куда-то в сторону, следую предостережению Норштейна: «надо быть очень осторожным». Ну а как иначе, если приходится кормить семью?
Далее под водку, виски и вино продолжился разговор о живописи Средневековья, потом ещё о чём-то, дошли даже до воспоминаний о ближайших родственниках Однако Норштейн возвращает разговор к той теме, ради которой они здесь собрались: «Искусство и выражает, и отражает. Тут важно, куда идут перпендикуляры» Иными словами, хоть выражай, хоть отражай, однако не забывай о том, зачем и для кого всё это делаешь. Вне зависимости от направления «перпендикуляров» На самом деле, Норштейн зрит в корень: если ограничиться лишь самовыражением, тогда печальная судьба ожидает нас тех, кому не безразлично то, что происходит как бы за пределами материальной сферы. Если порвётся связь искусства и с прошлым, и с настоящим временем, тогда пиши пропало! Искусство станет чем-то вроде грелки, которую прикладывают, например, к занывшей пояснице. Вот боль прошла, и можно грелку выбросить в чулан.
После пятой рюмки Звягинцев явно впал в депрессию: «К сожалению, мы как бы в каком-то одиночестве тотальном, на самом-то деле. То есть мы как бы счастливы друг друга видеть Мы конечно делаем одно дело, но» Клейман попытался успокоить: «Я не знаю, что такое искусство, но вот зачем оно чтобы хоть немного просветить дух» Звягинцев этими словами растроган до глубины души: «Я чувствую в каждой вашей реплике такую поступь! Поступь, главным образом, культуры, которая нам уже не снилась Вы титаны!..»
А вот у меня возникло иное ощущение. Бессилие и неспособность что-то изменить, оказав хоть сколько-нибудь позитивное влияние на общество. Прискорбно, если так А впрочем, все, кроме блогера, преподают в учебных заведениях может быть, им удастся «просветить» кого-то из своих учеников, а там, глядишь, и дело с места сдвинется.
Эту застольную беседу Николай Солодовников почему-то преподнёс как «разговор, которого не было». На самом деле, всё было в реальности, а вот другие разговоры в этой книге из разряда неосуществимого. Причина в том, что диалог возможен только между людьми, желающими услышать друг друга, но если нет обоюдного желание, тогда это совершенно безнадёжное занятие, особенно, если речь идёт о краеугольных проблемах бытия.
Глава 2. Призрак Ницше
После трёхчасового бдения у дисплея ноутбука я долго не мог заснуть. Что будет с нашей культурой? Есть ли шансы на возрождение или все попытки что-то изменить обречены на неудачу? Размышления, продолжавшиеся где-то на грани бодрствования и сна прервал странный звук, чем-то похожий на шелест листьев на деревьях или трепыханье занавесей на окне. Открыл глаза, и вот что я увидел. Передо мной стоял некто в чёрном сюртуке, каких давно уже не носят, лица я не разглядел, но он сам представился:
Фридрих Ницше. Надеюсь, тебе это имя что-то говорит.
Ну да! на более внятный ответ я оказался не способен, ведь не каждый день меня навещают такие знаменитости.
Вижу, тебя удивляет мой визит, но дело в том, что с недавних пор я получил возможность читать чужие мысли, тут он скорчил презрительную рожу, видимо, был недоволен тем, что прочитал, и тут же пояснил причину недовольства: Твои сомнения относительно перспектив возрождения культуры меня крайне огорчили.
Но вы же сами писали, что "культура это лишь тоненькая яблочная кожура над раскалённым хаосом". Можно ли в таких условиях её сберечь, не говоря уже о том, чтобы сделать лучше. Или вот ещё: "Совокупность ощущений, знаний, опытов словом, вся тяжесть культуры настолько возросла, что чрезмерное раздражение нервных и умственных сил является всеобщей опасностью; более того, культурные классы европейских стран сплошь неврастеничны, и почти каждая более многочисленная семья в них в лице одного из своих членов приблизилась к безумию".
Фридрих Ницше. Надеюсь, тебе это имя что-то говорит.
Ну да! на более внятный ответ я оказался не способен, ведь не каждый день меня навещают такие знаменитости.
Вижу, тебя удивляет мой визит, но дело в том, что с недавних пор я получил возможность читать чужие мысли, тут он скорчил презрительную рожу, видимо, был недоволен тем, что прочитал, и тут же пояснил причину недовольства: Твои сомнения относительно перспектив возрождения культуры меня крайне огорчили.
Но вы же сами писали, что "культура это лишь тоненькая яблочная кожура над раскалённым хаосом". Можно ли в таких условиях её сберечь, не говоря уже о том, чтобы сделать лучше. Или вот ещё: "Совокупность ощущений, знаний, опытов словом, вся тяжесть культуры настолько возросла, что чрезмерное раздражение нервных и умственных сил является всеобщей опасностью; более того, культурные классы европейских стран сплошь неврастеничны, и почти каждая более многочисленная семья в них в лице одного из своих членов приблизилась к безумию".
Он покачал головой, словно бы признавая, что был не прав или, по крайней, не вполне ясно выразил свою мысль:
Мои умозаключения сделаны более ста лет назад, и я надеялся, что за прошедшее время что-то изменилось к лучшему. Ну и потом, не стоит все мои слова воспринимать всерьёз. На меня тогда повлияло расставание с любимой Саломе.
Ох, уж эти женщины! Вот до чего могут довести философа. Неужто все его труды следует подвергнуть переосмыслению, а то и вовсе сдать в утиль? Поэтому я продолжал настаивать:
Но вы же очень точно описали причины кризиса культуры, и дальше процитировал отрывок из его книги: Преступные люди отодвигают общество на более низкую ступень культуры, чем та, на которой оно находится: они влияют регрессивно. Стоит только вспомнить о тех орудиях, которые общество создаёт и поддерживает ради самозащиты искусную полицию, тюремщиков, палачей; причём не следует забывать и публичных обвинителей и адвокатов. Всё то же самое мы наблюдаем и сейчас.
Весьма прискорбно, если так. Самое обидное, что сколько ни кричи об этом хоть на каждом перекрёстке, никто не обратит внимания. И только один из сотни, может быть, прислушается к твоим словам, да и то не всякий их поймёт. Причина в том, что люди озабочены тем, как заработать на пропитание своей семьи, а состояние культуры их нисколько не волнует. Именно поэтому все жужжат и суетятся, как пчёлы и осы. Эта подвижность так велика, что высшая культура не может уже пожинать своих плодов времена года как бы слишком быстро следуют друг за другом. И в результате наша цивилизация рискует перейти в новое варварство.
Сомнения сомнениями, однако надежда умирает последней, поэтому я пытаюсь возразить:
Но есть же люди, которые пытаются спасти культуру от вырождения. К примеру, поэты и писатели
Ой, не смеши! Да посмотри ты внимательно на них и тогда поймёшь, что это сплошь воры, плагиаторы! Ни одной оригинальной мысли в голове, всё позаимствовано из чужих произведений. А журналисты Они выблёвывают свою желчь и называют это газетой. В погоне за сенсацией родную мать могут продать!
Вы преувеличиваете. Конечно, в семье не без урода, но
Он не позволил мне договорить:
Да нужно быть слепцом, чтобы не видеть, куда катится литература! Все эти писаки не более, чем шуты гороховые, помешанные на жажде славы и богатства. Ну вот и ты Был у тебя один замечательный роман, а что потом? Ты стал писать на потребу незрелой части публики.
Я пытаюсь защищаться, хотя понимаю, что он в чём-то прав:
Не все же способны читать философские трактаты. Приходится важные мысли излагать в доступной форме.
Но что толку от детективных романов и мелодрам? Это не более, чем одноразовое чтиво прочитал и напрочь всё забыл. Ну а твои якобы важные мысли в итоге оказываются на помойке! Проснись и напиши что-нибудь значительное, на это ты вполне способен!
Если я напишу большой роман, что-то вроде «Братьев Карамазовых», никто не станет это моё творение читать. Ну разве что старичьё, мои ровесники, истосковавшиеся по той литературе, которой в прежние времена славилась Россия.
Он задумался то ли не знал, чем возразить, то ли искал какое-то решение. Затем помотал головой, словно бы признавая поражение, и молвил:
Пожалуй, без психоаналитика нам не обойтись.
Тут в темноте что-то замерцало, и передо мной явился Фрейд, тот самый, собственной персоной.