Татьяна Иванько
В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 1. Успех
Часть 8. Москва
Глава 1. Профессор, Сексуальный эльф, Щелкунчик, Очкарик, Саксонка, Илья Муромец, Табуретка и Сноб
Приветствую, товарищи студенты, будущие живописцы, или, вернее, вероятные, потому что, несмотря на имеющиеся у части из вас способности, благодаря которым вы стоите здесь, не все дойдут до конца и станут тем, чем сейчас видят себя в своём воображении. Предисловий больше не будет, будем знакомиться, я Валерий Карлович Вальдауф, ваш Бог и царь на ближайшие пять лет. А с каждым из вас я познакомлюсь, благодаря вашим работам, которые вы сдадите мне к концу занятия. Подписать каждую работу полным именем на лицевой стороне и поставить дату. Пусть ваше имя краснеет, если вы дурно или бездарно выполните задание, привыкайте отвечать за всё, что творите. Итак, сдать через он посмотрел на часы, громадным кругом висевшие на стене за нашими спинами. Через два часа. Подглядывать друг к другу, копировать, разговаривать вполголоса, делиться карандашами, точилками, разрешается. Выходить из аудитории с моего разрешения. Кто будет готов раньше двух часов, милости прошу, подходите, получите свой «кол» и пойдёте домой. Всё ясно?
Мы, а нас тут всего семь человек, покивали, готовые к работе.
Отлично. Итак, вашему исполнению предлагаю на выбор: вот этот чудесный виноград, он сбросил покрывало с высокой тумбы в центре почти театральным движением.
И там оказалось блюдо размером с целый таз, в котором светился виноград золотистые, чёрные и красноватые гроздья, налитый соском, спелый, аппетитный, кажется, даже пахнущий Молдавским солнцем. Я сам никогда в Молдавии не был, но мне представляется, что там должно быть знойно так, чтобы вызревали такие гроздья и улыбки на смуглых чернобровых лицах. С чего у меня такие мысли, не знаю, наверное, из советского прошлого, когда в телевизоре я смотрел зажигательные молдавские народные танцы
Но профессор договорил:
После того, как рисунки будут сданы, возможно, будет разрешено съесть его на брудершафт. Возможно. Но только если уровень ваших работ будет хотя бы достойным. И брудершафт будет только с моей стороны, чтобы вы не строили странных иллюзий и не попали впросак. Если ваши работы будут ниже среднего, виноград съедят студенты Амалии Гавриловны Синицыной, соседствующие с нами через коридор. Второе он сбросил покрывало со второй тумбы, на ней была голова Микеланджеловского Давида размером с арбуз, ну Этого есть не будем. Натуру можно выбрать по желанию. Всем понятно задание?
Мы опять погудели в смысле «понятно», но, оказалось, Вальдауф ещё не закончил. Он оглядел нас и сказал, уже усаживаясь за свой стол, стоящий на небольшом подиуме:
Да, чуть не забыл, Олейник получает особое задание, рисует мой портрет. И попробуйте не угодить, польстить или, напротив, шаржировать, получите «кол» с минусом. Теперь всё, прошу приступать.
Ну, мы и приступили. Кто с волнением и даже каким-то трепетом, как маленькая жопастенькая девочка в ужасных розовых «бананах», делающих её попку похожей на целое кресло в мечтах такой же девочки о собственной комнате. Кто-то, с умным видом начал щурить подслеповатые глаза, приглядываясь к предложенным моделям, как длинный кудреватый очкарик справа от меня. Ещё одна девица с гладкими тёмными волосами и «благородным» сухим профилем раскладывала свои карандаши, чуть ли не целую готовальню на столике у мольберта и тоже примеривалась. Один парень с длинным лицом, у которого нижняя челюсть значительно выдавалась вперёд и составляла больше его половины, нервно похихикал беззвучно и, оглядевшись, взялся за угольный карандаш, кстати, нам не было сказано, чем именно работать.
Итак, парней было четверо, включая меня, уже упомянутый очкарик, с длинной челюстью, которого захотелось назвать «Щелкунчик», и ещё один, здоровенный «Илья Муромец», в свитере грубой вязки, похожем на кольчугу, и даже с бородой, хотя вряд ли он старше меня, а мне двадцать два, эдакий гений из народа, с виду.
Девушек всего три. И одну из них я приметил ещё на вступительных. Вообще я девушками не интересуюсь, впрочем, юношами или мужчинами тоже, это они интересуются мной, я не против, вернее, мне безразлично, я позволяю. Это, чтобы вы понимали. Люди вызывают во мне чисто практический или эстетический интерес вне зависимости от пола. А вот эта девушка, похожая на сексуального эльфа сразу запала мне в душу, ещё тогда, на вступительных. Я видел её после на дворе с коренастым парнем, запомнившимся мне только одним: он полоснул по мне стальным взглядом, когда заметил, что я разглядываю его спутницу. И вот теперь, когда эта девушка оказалась в моей группе, я силился вспомнить, что я тогда подумал о ней, летом Не вспомнив сходу, я решил отодвинуть эту мысль, пока она не проклюнулась во мне сама. Надо сказать, я всегда бы разбросанным немного, хватаясь сразу за много дел и обрывков идей, я нередко теряю их, но после героина, которым я всерьёз увлёкся в последнем классе школы, память подводит меня чаще.
Но, если уж упомянул об этом Да, я, Марк Лиргамир, сынок академика с одной стороны и партийной лидерши с другой, моя мама председатель исполкома Пресненского района, вкупе с дедушкой-генералом и вторым, дипломатом в отставке, который на родине и жил-то тольуко последние пять лет, потому что вышел в отставку, я суперзолотой мальчик, даже бриллиантовый, наследник всего этого интеллигентско-номенклатурного богатства, вырос полный охламон и засранец. Да-да, я это отлично осознаю, но от этого ничего не меняется, потому что самого себя я изменить не в силах. Да и не хотел никогда. Только несколько передозировок, смерть парочки моих одноклассников от той же наркоты, немного охладило мою убеждённость в том, что в жизни надо попробовать всё. Поэтому я позволил родителям устроить меня в клинику для наркоманов, и согласился на переезд с улицы Воровского, где мы жили с родителями, где была моя школа, и жили все мои друзья, в квартиру, конечно, неплохую, но в каком-то чуть ли не в «пролетарском» районе на Профсоюзной. Считалось, что так я окажусь оторванным от дурной компании. В известном смысле это работало, но, скажем так, в одну сторону, если бы я захотел видеть своих приятелей, я всех бы нашел в течение часа. Штука в том, что я не очень-то и хотел теперь, мне хватило приключений на эту тему, от некоего отупения я долго не мог избавиться, это мне не нравилось, потому что живость мысли была, с моей точки зрения, самым большим моим достоинством и лучшим развлечением из всех. А потому я решил с тяжёлыми наркотиками завязать, не исключая для себя прочих, более легковесных развлечений
Вот из-за этой-то истории я и вылетел с первого курса и теперь вернулся снова на первый курс через четыре года. Но зато на курс к Вальдауфу, который набирал себе студентов раз в пять лет. Впрочем, к Вальдауфу я попал по блату, что называется, в училище меня уже знали, и, в общем-то, я не могу сказать, что я совсем уж бездарный, но талантов у меня много и всё по чуть-чуть, как почти в любом человеке, но, главное, я не умел отдаваться чему-то одному достаточно полно. Собственно говоря, к Вальдауфу я и пришёл научиться именно этому. Его ученики делают неплохие карьеры, имена многих уже звучат не тише, чем учителя. Сам же Вальдауф, заслуженный художник СССР, признанный, то обласканный, то гонимый и снова признанный, известный и на Западе тоже, безмерно талантливый, настолько же, насколько и щедрый, никогда не скупившийся делиться своим талантом с юными дарованиями, справедливо полагая, что не оскудеет рука дающего, был одним из немногих людей, кого я уважал и кем восхищался.
Но я так же знал, что насколько он бесконечно предан одарённым ученикам, настолько же нетерпим с бездарностями, из его мастерской вылететь проще простого. Он всегда только сам набирает себе учеников, во время вступительных экзаменов, никогда, как другие мастера, не берёт всех прошедших экзаменационную комиссию. И если я попал, пусть и по протекции, он всё же согласился меня взять, значит, я не полное ничтожество. И это очень вдохновляет.
А вот, что касается этого Олейника, было очень интересно. Я ещё раз оглядел своих новых одногруппников, размышляя, кто? Ни малейшего намёка или предположения. Между прочим, Олейником может оказаться и какая-нибудь из девушек. Хотя вряд ли, говорят, талант весь в яйцах.
Но, надо было приступить к работе, а то вылечу первым, пока буду глазеть по сторонам. А подумал-подумал, и решил, что за два часа хорошо сделать Давида, не смогу, а вот набросать цветные пятна винограда вполне. Ну и взялся за акварель
Пока работал, я продолжал исподволь поглядывать на остальных. Девица с «благородным» профилем и движения совершала такие же какие-то продолговатые, как и её внешность, то есть не притворялась, соответствуя своей психофизике. «Жопастенькая» слишком старалась, прямо вон лезла из своих розовых порток, как мелкая собачонка, чтобы понравиться хозяину, но шансов понравиться «хозяину» Вальдауфу у неё никаких, даже если она Олейник. Вальдауф был известен и связами со студентками, чего не скрывал, но едва оканчивался курс, роман оканчивался тоже. А вёл он нередко их параллельно по два-три, причём изящно и непринуждённо, как вальсировал, без обязательств, но с покровительством на время учёбы, а далее, если дарование имелось у прелестницы, то и судьба её складывалась вполне удачно. И если из теперешних он выберет какую-нибудь, то не эту табуретку Впрочем, может быть, я зря так о девушке, возможно, она вполне добра и мила, и даже интересна, попытался я быть про себя «добрым», удалось ненадолго. Я заглянул за её мольберт. Нет, талантом «табуретка» немного приобижена всё же: Давид глядел, будто из-за угла на её эскизе, с пропорциями «табуретка» напортачила