Вот и сейчас, кто, если не я, виноват в том, что я оказалась в больнице? Ведь сказали же, что анемия и надо наблюдаться и таблетки пить, а я забывала, и на учёт так и не встала. Из-за меня не будет у Марата сына Но даже, если бы мой малыш родился, Марат, скорее всего никогда бы его не увидел Вот где он теперь? Только бы его не нашли
У меня начали слипаться глаза. Я почти все время почти от слабости, и зрение сильно ослабло, стало трудно читать, я не сразу поняла, в чём дело, когда открыла книгу и долго не могла пристроить её к глазам. Когда сказала об этом доктору, она пожала плечами:
Большая потеря крови была, возможно, повреждение сетчатки. Я вызову к тебе окулиста.
А сейчас ребята засобирались, потому что их уже гнали из палаты, пришли ко мне с капельницей, кровь там, значит, других сегодня капать не будут
И я с удовлетворением заметила, что принесли только флакон с кровью, значит снотворное, которое я подсунула Тане, не вымоется с растворами. Да, я могла бы на смерть отравить её, и даже хотела это сделать, и уже вылущила десяток таблеток из блистера, но вовремя остановилась, вспомнив о Марате и всём, что с ним, с тётей Леной, да со всеми нами Убийство, это как-то уж очень серьёзно. И Марат не виноват, а я что, буду жить с призраком мёртвой Тани? Ну нет я же не маньяк. Хотя ненавижу её уже с маниакальной страстью. Как и к Володе отношусь с маниакальной страстью. Может, я в Таню влюблена платонически, восторженно и восхищённо, и не могу себе самой признаться в этом, в том, что хочу быть на неё похожей во всём, так же похудеть и даже покрасить волосы в светлый цвет? Может, из-за этого я так ненавижу её?
Я придумала лучше. Я высыпала все таблетки, кроме трёх в раковину, эти три и дала Тане. Они найдут пустые блистеры в тумбочке, и Таню, спящую беспробудным сном, от трёх таблеток и крупный мужчина свалится как подкошенный Я очень умная девушка, я отлично знаю, что делают с суицидниками. Не будешь ты, Володечка, со своей прекрасной феей Таней танцевать на Выпускном. И в Ленинград вместе с ней ты не поедешь. Ты со мной поедешь, потому что я буду рядом, а эта чокнутая талантливая художница, эта провинциальная красавица международного класса, проведёт остаток дней в психушке. Потому что только сумасшедшие могут кончать с собой. Это же все знают
Глава 4. Семья
На новый год мы с Викой поехали на Домбай. Всего на неделю и она стала бы, конечно, замечательным отдыхом, если бы я был там не с Викой, а с Катей. Катя сказала мне, что в апреле они уже переедут в Москву. Это абсолютно точно, что уже подыскивают место Ванюше в детском саду.
Наргизу Анваровну тоже надо перевезти, сказал я.
Катя засмеялась:
Она ни за что не бросит роддом. Что ты, Платон, она его любит больше, чем меня. Он её детище, её гордость. Это из меня ничего примечательного не получилось, а мамин районный роддом и все её ФАБы лучшие не только в нашей области, но и во всём РСФСР.
И надо такому случиться, что именно Катя мне сообщила первая, когда мы уже на чемоданах собирались в аэропорт, что у Тани произошёл выкидыш.
Мама сказала мне сегодня. Там нехорошо как-то. Ты бы приехал, Платон? сказала Катя.
А из прихожей уже поторапливала Вика:
Платончик, с кем ты там болтаешь? Скорее уже опаздываем, впритык времени. Два часа до самолёта Уже регистрация, а мы из города даже не выехали
Да-да спасибо, что сказали проблеял я.
Ты не можешь говорить? догадалась Катя. Не говори. Приезжай.
Я положил трубку. Потому что Вика подошла ко мне с гневным лицом, уже красная от жары под шубой.
Идём уже?
Да-да
Что там у тебя? спросила Вика, недовольно хмурясь.
Таня заболела, сказал я.
Вика посмотрела на себя в зеркало снова, поправляя волосы, которые и так зализаны идеально.
Ну и что? Ты врач, что ли? Позвонишь потом и спросишь, как дела. Или она умирает?
Да нет
Ну и всё тогда, всё, Платончик, полетели! Вика подхватила меня под руку.
Из Домбая позвонить невозможно, так что позвонил я маме только когда вернулся в Москву. И надеялся, набирая номер, что ответит сама Танюшка, потому что прошла почти неделя с того дня, как звонила Катя. Но мне вообще никто не ответил. Кате позвонить я не мог себе позволить. А всё это уже начало меня пугать. И я позвонил Валере Лётчику. Да. Я помнил его номер ещё со школьных времён, когда редко, но всё же звонил ему. И вот теперь если он всё время крутился там возле Тани, как говорила мама, может быть, он знает что-нибудь.
Я положил трубку. Потому что Вика подошла ко мне с гневным лицом, уже красная от жары под шубой.
Идём уже?
Да-да
Что там у тебя? спросила Вика, недовольно хмурясь.
Таня заболела, сказал я.
Вика посмотрела на себя в зеркало снова, поправляя волосы, которые и так зализаны идеально.
Ну и что? Ты врач, что ли? Позвонишь потом и спросишь, как дела. Или она умирает?
Да нет
Ну и всё тогда, всё, Платончик, полетели! Вика подхватила меня под руку.
Из Домбая позвонить невозможно, так что позвонил я маме только когда вернулся в Москву. И надеялся, набирая номер, что ответит сама Танюшка, потому что прошла почти неделя с того дня, как звонила Катя. Но мне вообще никто не ответил. Кате позвонить я не мог себе позволить. А всё это уже начало меня пугать. И я позвонил Валере Лётчику. Да. Я помнил его номер ещё со школьных времён, когда редко, но всё же звонил ему. И вот теперь если он всё время крутился там возле Тани, как говорила мама, может быть, он знает что-нибудь.
Платон? Лётчик удивился только в первое мгновение. Ты из-за Тани?..
Мне стало нехорошо, неужели, действительно произошло что-то нехорошее, по-настоящему.
Что с Таней, Валер? едва в силах вдыхать слова, проговорил я. Неужели, пока я дышал кристальным воздухом Кавказа и катался на лыжах пил глинтвейн и кофе, Таня
Ничего хорошего, скрипя каким-то особенно высоким сегодня, прямо бабьим голосом, сказал Лётчик. Она Понимаешь она пыталась отравиться. И её ну ты понимаешь Это обычно так делается. Ну если кто-то решается на такое Я не знаю, что и почему это произошлотот-то маньяк, который ну понял, нет?
Он подождал с мгновение, чтобы я догадался, о ком он говорит.
Да понял-понял пробормотал я, любое упоминание Бадмаева доводит меня до белого каления.
Так он сбежал и она со страху ли Или с горя, что ребёнка потеряла А может тут ещё один парень её к ней в больницу приходил Может, он сказал ей что-то Не знаю, твоя мама не знает не знает никто, но Таня три пачки таблеток выпила, Платон И так едва откачали после выкидыша, а она Твоя мама даже у отца.
Лётчик не лез с советами, не говорил, что мне делать и как чувствовать себя сейчас. Но мне казалось, что я виноват, что с Танюшкой такие несчастья одно за другим. Я виноват. Виноват, я хотел, чтобы я даже сам подстроил всё. Тогда не удалось. Зато теперь что это теперь? Как это мне понять?
Мама мама, почему Танюшка с тобой оказалась беременной, а теперь мама
И сама у отца и так, что даже Лётчик знает об этом Он знает потому, что говорил с мамой, как я не догадался сразу, в его словах мамины. Сам Лётчик, если бы рассказывал от себя, говорил бы иначе.
Я положил трубку. Господи, как страшно. Всё страшно Вот только чтобы Таня впала в такое отчаяние, что попыталась отравиться, я не верю. Не Таня. Кто угодно и в любых обстоятельствах, но не Таня. Она даже младенцем была стойким. И даже тогда со швом на груди весело хохотала над бабушкиными «ладушками» и «по кочкам», прямо заливалась весёлым смехом. Синела и слабела от него, но веселиться не переставала.
И чтобы она теперь когда её сделали беременной, может быть, и изнасиловали, как думала мама, я рвал и метал, злился и обезумел, а она не пала духом, даже картины её, я видел, не утратили солнечных красок. И чтобы она слов какого-то мальчишки испугалась? Или Бадмаева ей бояться? Что мог, он уже сделал Нет, это ошибка, это ужасная ошибка с этим дурацким отравлением. Что-то не так в этой истории. Я могу поверить, что столичный ловелас соблазнил неопытную девочку, это, как говорится, в рамках обычной жизни, для семьи и для самой Тани, конечно, катастрофа, но история самая банальная, как говориться, не надо было уши развешивать. Но поверить в то, что Таня после выкидыша или какого-то там разговора могла вдруг взять и отравиться?! Да не поверю ни за то!
Не говоря ни слова Вике, я собрался за пять минут и уехал. Уже на следующий день я говорил с родителями дома у отца, после того как побывал в областной психиатрической больнице и меня не пустили дальше порога, сказав, что моя сестра на обследовании и пока ей все посещения запрещены.
Вы не понимаете, если у человека депрессия, то даже встреча с родными может усугубить положение.
Никакой депрессии у моей сестры нет! И быть не может! горячился я, не в силах сдерживаться в противовес спокойному психиатрскому подходу.