Вольно! Разойдись!
И пошел в ванную умываться.
* * *
Суп он есть не стал, убрал в холодильник. Долго жевал холодную котлету. Есть не хотелось. Хотелось закрыть глаза и заснуть, чтобы, когда проснешься, все стало по-прежнему. Он бродил по пустой квартире, пытаясь представить себе завтрашний день. Но ничего не получалось.
На улице стемнело, зажглись фонари. Заработал лифт. Люди возвращались домой. Он давно научился угадывать по звуку, на какой этаж поднимается кабина. Он сидел на полу в прихожей и прислушивался. Лифт загудел. Сережа слышал, как он спустился вниз, потом потянулся наверх. Сережа замер. И лифт дотянул. Он распахнул дверь. Из лифта вышел дед.
Дедушка!
Он рванул к деду и прижался к нему изо всех сил.
* * *
Ба, а ты не знаешь, из-за чего папа с мамой поссорились?
Не знаю, милый. Бог им судья.
А они помирятся?
Захотели бы, так давно б помирились. А из черепков обратно горшок не склеишь. Ты на них-то не больно смотри, свой ум наживай.
Почему же они меня оставили? Чем я их обидел?
Ты тут ни при чем. Каждый, вишь, себя больше любит.
А дедушка говорит, что меня папа очень любит.
А ты его любишь?
Очень. Он к нам приедет? Он обещал!
Эвона! Обещал
Она приоткрыла сковороду, и последние слова потонули в шипении масла:
Нет у него ни стыда, ни совести.
* * *
Мама приехала в следующую субботу. Вслед за ней в дом вошел неизвестный Сереже человек. Он протянул влажную руку:
Дядя Виталий.
Его усы шевелились как живые. Сереже стало неприятно. Руку он украдкой вытер об штаны.
Сели за столом на кухне. Было как-то странно видеть рядом с мамой не отца, а чужого человека.
Где папа? громко спросил Сережа.
Разве ты не знаешь? мать пристально посмотрела на сына. Он уехал.
Когда он приедет?
Он теперь живет далеко и не сможет приехать, спокойно сказала мать.
Я могу поехать к нему? в его голосе звенел вызов.
Мать удивленно посмотрела на сына.
Тебе учиться надо, а не цыганствовать, прости господи, бабушка поставила на стол чашки. Ты-то, Наталья, где теперь жить будешь? обратилась она к дочери.
У нас. Вещи Виталик уже перевез. Да, она ласково взглянула на Сережу, ты можешь как-нибудь приехать к нам в воскресенье.
Мне и здесь хорошо, буркнул он, не поднимая глаз.
Вы расписываться собираетесь или как? вступил в разговор дед.
Да, заявление мы уже подали.
И фамилию менять будешь?
И фамилию, Наталья отвела глаза.
Только мне фамилию менять не надо! выкрикнул Сережа. Мою фамилию мне оставьте Шутов!
Он выскочил из-за стола. Хлопнула дверь. Дед встал.
Вот что, его голос звучал глухо, но твердо, ты, Наталья, пока сюда не приезжай. Он обвел взглядом сидящих за столом. Вишь, что наделали. Живите как хотите, а в его жизнь не лезьте.
Как скажешь. Я тут денег принесла. Возьмите, пригодятся.
И не думай. Не возьму. Проживем как-нибудь, чай не война.
Ну мы пойдем, пожалуй, Виталий поднялся. Счастливо оставаться.
Сережа видел, как они вышли из калитки и пошли к остановке. Он смотрел им вслед, пока они не скрылись за углом.
* * *
В школу он теперь ездил на троллейбусе через весь Майкоп. На пути от троллейбусной остановки до школы стоял их дом. Сережа иногда поглядывал на свой балкон. Там висели новые занавески и не было его лыж.
ВЫБОР
Мальчишки грезили Афганом. Лазили по горам, устраивали засады. По рукам вернее, по головам ходила выгоревшая под чужим солнцем панама-афганка, которую привез с войны чей-то старший брат. Вернувшиеся «из-за речки» рассказывали героические истории. Те, кто не потерял рук и ног. Кто не спился и не вздернулся.
В секции по борьбе, куда Сережу в двенадцать лет отвел дед, пацанов тренировал бывший афганец. Для них он стал настоящим кумиром. Все мальчишки хотели научиться так же ловко крутить вертушки, проводить захваты и броски и кидать ножи, вернее, нож, который, впрочем, дядя Валера так звали тренера никому не давал. Всем страшно хотелось послушать его рассказы о войне, но разговорить его удалось лишь однажды. В тот день к нему приезжал сослуживец и они долго просидели вдвоем в тренерской комнатке. А вечером после тренировки завязался разговор. Вопросы сыпались со всех сторон.
Дядя Валера, а на войне страшно было? спросил его Сергей.
Дядя Валера, а на войне страшно было? спросил его Сергей.
Да как тебе сказать В общем, страшно, конечно, особенно поначалу. Только в бою об этом думать некогда. Там о другом думаешь. Как товарища прикрыть, какую позицию выбрать, как отходить. Магазины считаешь, сколько осталось. Некогда в бою бояться. А вот когда колонна с техникой идет трое суток иногда по горам идет, и не знаешь, где рванет, где засада, вот это выматывает похуже боя. Вертушки нас, конечно, провожали, да и саперы впереди идут, мины снимают, но все равно подрывались. У меня так друг погиб, на бэтере.
Мальчишки слушали, раскрыв рот. Они уже хорошо знали, что такое «броня», «вертушка», «рожок», «растяжка». Знали, кто такие «духи» и кто такие «шурави». Афганистан прочно вошел в их жизнь. В их детских играх одна война незаметно сменила другую.
Сережа ходил на борьбу каждый день. Он заметно окреп. На худосочном теле быстро нарастали мускулы. Подтягивался он уже пятнадцать раз, а отжимался больше тридцати. Дома он нашел старые гантели и тягал их перед завтраком, обедом и ужином.
По пути с тренировки он представлял, как поезд уносит его на войну. А мать с отцом стоят и машут ему вслед. Он побеждает всех врагов и возвращается в выцветшей афганской форме, с медалями на груди. Поезд замедляет ход, он ловко спрыгивает с подножки и подходит к дому. Открывает дверь и видит: вся семья склонилась над газетой, где написано про него. Вдруг они разом оборачиваются и радостно вскрикивают: «Сережка!»
Вот бы Афган не закончился, когда я вырасту! Сережа сидел с дедом на кровати. Только что они посмотрели «В бой идут одни старики». Я бы там повоевал.
Вот еще удумал! Знаешь, как говорят: на войну и на похороны не опаздывают и не напрашиваются.
Но ты же сам пошел воевать?
Я-то? Пошел, конечно. Тогда нельзя было не пойти. Тогда вся судьба наша решалась. Каждый человек ее и решал. Сколько солдат полегло не сосчитать, а вот не хватило бы одного кто знает, как все могло обернуться. Вот и шли люди на войну, хоть даже и не военные, потому что понимали: от каждого зависит, кто победит.
Значит, каждый из них герой?
Да почитай что каждый.
А если кого сразу убило? Первым же выстрелом? Он тоже герой?
Как же не герой? Может, он тем командира своего сберег или товарища, что его пулю на себя взял. Дело-то общее делали. И слава одна на всех, кто в бой шел, за спинами не прятался. Так-то.
Дедушка, я решил, что стану военным. После школы в училище пойду.
Решил, говоришь? дед прищурился. Ты, Сережка, уже парень большой, понимать должен: не давши слово крепись, а давши держись. Ты до поры еще подумай крепко. А пока давай-ка спать, завтра в школу. Это у тебя пока главное дело.
* * *
После очередной тренировки афганец дал задание отрабатывать захват. С отцом или со страшим братом. Сережа плелся домой и спрашивал себя: «Почему именно меня бросил отец? Не Пашку, не Игоря, не Жеку. Что я сделал не так?» Он перебирал воспоминания, но где оступился, в чем провинился перед отцом, понять не мог.
Возле дома он встретил Пашку. Тот ехал на велосипеде с сеткой в одной руке возвращался из магазина.
Серый, к тебе сегодня отец приезжал! крикнул он, едва завидев друга.
Сережа на мгновение застыл как вкопанный, потом рванул к дому.
Папа! Где папа? закричал он, вбежав в комнату.
Бабушка накрывала на стол. Дед у окна читал газету. Отца не было.
Папа он здесь? Он приезжал? Сережа почти задыхался.
Приехал и уехал, сказала бабушка, поджав губы. Не стал он тебя дожидаться.
Он тебе подарок оставил, дед отложил газету. Пойдем.
Василий! всплеснула руками бабушка.
Валя, хватит. Раз уж так получилось
Что получилось? Зачем ему детские машинки? Он его бросил, а теперь еще мучает!
Валя! Он его отец!
Он обещал мне машинки и привез, он меня не забыл! крикнул Сережа и выбежал на улицу.
У Пашки уже обедали, вся семья сидела за столом. Велосипед стоял у крыльца.
Паш, я возьму велик! прокричал Сережа в окно и, не дожидаясь ответа, выволок велосипед на дорожку и налег на педали. Высокое седло уперлось ему в спину, но он этого даже не заметил.
Вернулся он под вечер. Усталый, взлохмаченный, с пыльными разводами на лице. Папы нигде не было. Ни его, ни его машины. Он отвел велосипед и опустился на лавочку у калитки. Вскоре вышел дед и присел рядом. Больше всего Сереже не хотелось, чтобы сейчас его расспрашивали или, того хуже, утешали. Но дед молчал. И Сережа вдруг подумал, что дед, наверное, единственный человек, который его по-настоящему понимает.