Взгляд Калокира вновь затуманился. Он во Франции, как недавно стали именовать королевство франков. Поздняя осень, холодная и дождливая. Замок графа, имя которого он забыл. Стоит этот замок на берегу Луары. Пир в зале, стены которой увешаны зверобойным и боевым оружием. Вместе с графом пьют и едят бароны, его вассалы, и Калокир. Они его встретили в деревенском трактире и пригласили, сразу поняв, что он не из простых смертных. Ночью к пирующим привели молодых крестьянок. Смеясь, бароны начали их поить. Одна из девчонок вдруг приглянулась юному херсониту. Несколько часов кряду он городил ей вздор, и её глаза блестели от слёз. Но перед зарёй он уснул. Бароны, схватив девчонку, поволокли её в башню. Их было много. Один из них, придя в ярость из-за того, что вино отняло у него всю силу, задушил девушку. Поутру её труп нашли у рва замка. И вот сейчас она стояла перед Иоанном, словно живая
Красивый юноша, ты не хочешь пойти со мною?
Нет, это был, конечно, не её голос. Опомнившись, Иоанн обнаружил, что на колене у него сидит, смеясь и положив руки ему на плечи, вполне приличная смугловатая проститутка лет двадцати. Вином от неё разило сильнее, чем из кувшина, стоявшего на столе.
А ну, пошла вон! вдруг раздался сзади голос Мари, немедленно отойди от него! Он мой, понятно тебе?
Пахучая девушка мигом скрылась, успев при этом шепнуть Иоанну на ухо своё имя. Но он его не запомнил. Мари приблизилась и уселась за стол напротив него. На ней была юбка чуть выше щиколоток и кофта с большой дырой на плече. Волнистые локоны знатной дамы были в таком состоянии, будто её головой подметали улицу не особо грязную, впрочем. Её насмешливый правый глаз немножко косил. Левый был, скорее, задумчивым.
Как дела? спросил Иоанн.
Неплохо. Я выпью, ладно?
Он молча положил руку ей на колено.
Делай, что хочешь, сказала девушка, придвигая к себе кувшин, мне уже всё равно, что ты будешь делать.
Что-то случилось?
Не знаю, как и сказать Ну, в общем и да, и нет.
Она выпила. Зная её вместимость, он заказал ещё один кувшин крепкого вина.
Наверное, я представляюсь тебе довольно вульгарной? осведомилась француженка, гордо глядя ему в глаза.
Наверное, да. Но я ничего не имею против вульгарности, по большому счёту. Вульгарность она как платье. Смотря как на ком сидит.
Не ври мне, мальчишка! А хочешь ври. Мне неинтересно, какой я тебе кажусь.
Зачем тогда спрашивать?
Я тебя уже раздражаю?
Пока ещё не особенно. Мне слегка даже интересно с тобой. Знаешь, почему? Потому, что ты иногда превосходишь наглостью даже меня самого.
Сколько громких слов! И все мимо цели. Ты, вообще, понимаешь, кто я такая?
Знатная дама.
Ох, чушь всё это! Какая чушь!
И Мари устало облокотилась о спинку стула, вытянув под столом пленительные, хотя и не слишком чистые ноги. Одна из них как бы невзначай коснулась ноги Иоанна.
Кого ты хочешь убить? поинтересовался он, припомнив одну из многих её идей, звучавших вчера.
Убить? Всех.
А не много ли?
Нет, не много. Я ненавижу весь мир. Весь род человеческий! Его следует уничтожить.
Ты не открыла истину. Иисус Христос её понял гораздо раньше тебя и без твоей помощи воплотит. А если скотина будет забита без твоей помощи, то зачем тянуться к ножу? Лучше возьми кнут. Скоты его любят.
Я никогда никого не использую, понял? резко проговорила Мари, меня все используют! А я просто всё делаю для того, чтоб у них пропала эта охота.
Схватив кувшин, француженка сделала два глотка. Глядя на неё, Иоанн подумал, что она будет сейчас нести какой-нибудь вздор.
Знаешь ли ты, что значит для матери потерять ребёнка? вымолвила Мари, поставив кувшин. Это была полная неожиданность. И она прозвучала так, будто собеседница Иоанна не пила вовсе.
У тебя был ребёнок? Куда ж он делся?
У меня есть ребёнок! В этом-то вся беда. У меня есть девочка! Слышишь? Девочка!
И из глаз проститутки потекли слёзы.
Где же она? спросил Иоанн.
О, ты слишком многого хочешь! Если я расскажу тебе, где она, то смерть сразу будет и мне, и ей!
Но как же я смогу оказать тебе помощь, если не буду знать ничего? На что ты рассчитываешь?
О, дьявол! Ты мне уже помог! Так помог, что из-за тебя я теряю всё! Понял? Всё!
Уткнув лицо в стол, она зарыдала.
Тише, прошептал он и положил руку ей на плечо, зачем так кричать? Здесь полно шпионов!
Тише, прошептал он и положил руку ей на плечо, зачем так кричать? Здесь полно шпионов!
Здесь нет шпионов! Этот кабак опасен для них!
Тогда говори мне всё.
Если я скажу, ты сразу же начнёшь действовать, и они тогда всё поймут! А ты ведь начнёшь, ты же по-другому не можешь! Тебе во всё надо сунуть нос, всё до конца выяснить, всё потрогать руками и всё разрушить! Тебе плевать на меня и на мою дочь Тебе безразличны все, на чью голову ты не можешь поставить ногу, чтобы взойти ещё выше и стать ещё отвратительнее! О, я это очень хорошо знаю!
Да это бред! вскричал Калокир, бледнея, клянусь, я сделаю всё, чтоб спасти ребёнка!
А сколько стоит клятва твоя? спросила Мари, презрительно выпрямившись и утерев слёзы рукавом кофты, я полагаю, цена её высока! Но ведь цена есть!
Калокир вздохнул.
Чёрт тебя возьми, женщина! Ты ведь на самом деле мне всё уже рассказала. Ведь я же не идиот!
С этими словами он встал и вышел из-за стола. Мари ему не позволила сделать даже полшага к двери. Также вскочив, она с громким воплем упала к его ногам и обняла их. Без всяких признаков мысли глядя ему в глаза, она прокричала:
Не выдавай меня! Ради бога, не выдавай! Ничего не делай! Не говори! Это будет смерть! Смерть! Смерть!
Иоанн и сам почти уже плакал.
Ты сумасшедшая, сказал он, да будь я десять раз трижды проклят, если хоть один волос упадёт с головы твоей девочки по моей вине! Клянусь Богородицей, что она вернётся к тебе! Может быть, не завтра. Может быть, через год. Поверь мне не позже, чем через год ты её получишь! Понятно? Жди!
Да благословит тебя Бог, вздохнула Мари. Казалось, что она тут же лишилась чувств, уткнувшись своим благородным носом в колени юноши. Он потрогал её плечо. Она слабо всхлипнула.
Сколько ей лет? спросил он.
Три года.
Чёрт побери! Я их уничтожу, этих зверей!
Он не узнавал свой звенящий голос. Мари испуганно вздрогнула. Все, кто был в кабаке, глядели на них. Опомнившись, Иоанн снова сел за стол и велел француженке сесть. Она это сделала. Слёзы ещё лились у неё из глаз. Как они смотрели, эти глаза!
Мне нужно подумать, проговорил Иоанн, чуть-чуть. Хорошо?
Скажи, что я должна сделать?
Где продают гашиш?
Я думаю, только в квартале Зевгмы. Да уж, там-то он продаётся наверняка!
Ты меня проводишь?
Да.
Иоанн положил на стол большую серебряную монету, и они вышли. Близилась ночь. Иоанн шагал очень быстро. Мари едва поспевала за ним бежать, до крови сбивая о камни голые ноги.
Ты правда им ничего не скажешь? вымолвила она, схватив его за рукав.
Я уже дал слово.
И ничего не сделаешь?
Ничего такого, что сможет ей повредить.
А как ты освободишь её?
Это уж моё дело.
Вскоре пришли. Хозяин постоялого двора, переговорив с Мари и взяв у её попутчика золотой, проводил их в комнату, где имелись две мягкие кушетки и два кальяна. Сразу же принесли отличное зелье. Заперев дверь на засов, Мари бросилась на шею будущему патрикию и уткнулась носом ему в плечо.
Я тебя люблю! Я очень тебя люблю!
Но я ведь ещё ничего не сделал!
Ты сделаешь. Ты всё можешь. Ты почти Бог!
И всё же она его раздевала так, словно он был вовсе беспомощным. А потом ему показалось, что всё умеет она.
Глава шестая
Иоанн вспоминал весьма часто об одном случае, который произошёл с ним полтора года назад, глубокой осенью девятьсот шестьдесят четвёртого. Дело было так. Подружившись в Готских Климатах со Святославом, он возвращался на торговой галере в Таврику. Кипрские купцы везли соль, купленную ими у него же, у Иоанна, на солеварнях, которые он получил в подарок от князя руссов. Сын градоначальника Херсонеса был весел и окрылён. Его честолюбие пело сотнями струн. Щипал их сам Дьявол. Шагая по узкой палубе взад-вперёд, юноша всерьёз размышлял, ни много ни мало, о том, как бы подчинить себе Время. Затяжной дождь держал в трюме всех, кроме молчаливого кормчего и гребцов, так что сын стратига два дня подряд слонялся от борта к борту без собеседников, чем был счастлив. Одежда его под дождём вся вымокла, но он этого даже не замечал.
Галера ползла вдоль берега. Иоанн, замедляя шаги у левого борта, глядел на дикие пространства Климатов, местами сплошь каменистые. Низкие берега сменялись иногда скалами. Дальше чахла в холоде степь. Отары овец, бродя меж холмов, где было не ветрено, доедали скудную зелень. Солончаки, разлившиеся во впадинах, выделялись своей мертвенной невзрачностью даже здесь, в увядшей степи, под осенним небом. Калокир спрашивал сам себя, чем же привлекла Святослава такая серость? Ответ был, впрочем, понятен в Готских Климатах пересекалось множество караванных дорог со всех концов света. Освобождённые от хазар, они могли принести огромные прибыли. Но глядеть на эти унылые берега было безотрадно.