К 963 году уже седой магистр Лев Мелентий стал понимать, что если Роман продержится ещё пару лет будет катастрофа. Он, логофет, не мог противостоять множеству советников, а точнее сказать собутыльников василевса, которые получили свободный доступ к казне и распоряжались ею по своему усмотрению. Для того, чтобы обозначить масштабы этой беды, достаточно сообщить только об одном: она примирила на целый год Льва Мелентия и Василия. Впрочем, пользы это не принесло. Царь слушал не их, а своих дружков, и хуже того подружек, а уж они умели поднимать визг такой убедительный, что все замыслы логофета рубились сразу и на корню. Пришлось Льву Мелентию изложить свои опасения доместику схол, Никифору Фоке. Военачальник их разделил. Осталось уговорить только Феофано. С этой задачей магистр справился без труда. Царственной красавице надоел развратник и грубиян, которому она была всем обязана. Ей сгодился бы куда лучше муж, посаженный на престол не законным правом, а её прихотью. Лев Мелентий проникся пылким сочувствием к собеседнице.
На заре следующего дня красавчик Рагнар, недавно назначенный командиром дворцовой гвардии, очень тихо спускался из Лавзиака по узкой винтовой лестнице, чуть не падая от усталости. Феофано, нежась на смятых шёлковых простынях, сладко улыбалась. Да, молодой варяг оказался просто находкой! Следовало воздать хвалу логофету, который принял его на службу. А где же был василевс? Он снова провёл всю ночь на охоте. А может быть, у какой-нибудь поселянки с гибким и загорелым телом. Императрицу это уже давно ни капли не беспокоило.
Осенью 963 года Никифор Фока, стоявший с войсками под Антиохией, получил записку от логофета. Гонец т доставил этот клочок бумаги за трое суток, загнав полдюжины лошадей. Не зря он спешил. Прочитав письмо, доместик прервал боевые действия и повёл азийские фемы к Константинополю. Там творилось нечто ужасное.
Встретив очередную зарю на шёлковых простынях, Рагнар начал действовать. У него не осталось выбора, потому что он был искусан весьма свирепо и, можно сказать, раздавлен сладостными обхватами четырёх изящных конечностей, наделённых силой пелопоннесской страсти. Четверо самых близких друзей Романа Багрянородного вдруг исчезли. На другой день их выловили в Босфоре и сразу начали хоронить. Подругам царя велели на них взглянуть, и те после этого обратились к святейшему патриарху с просьбой о пострижении. Но Роман не мог огорчиться этому, потому что сам уже остывал в гробу. Его отпевали в соборе святой Софии, где собрались тысячи людей. Цвет лица покойного недвусмысленно говорил о том, что царь был отравлен. Константинополь наполнился мрачной предгрозовой тишиной. Не хватало искры, чтоб разгорелся пожар, ибо Феофано вела себя как царица, а весь народ и вся знать, а главное гарнизон, ждали от неё каких-то рыданий и объяснений. С чего бы вдруг? Патриарх немедленно заболел, но архиепископ Феофил Евхаитский от лица церкви прямо и коротко заявил о цареубийстве. Вот это и послужило той самой искрой. К дворцу подступили толпы, настроенные решительно. С ними были воины гарнизона и верховой гвардейский отряд из Фракии. Защитить Феофано мог лишь Рагнар. Их жизни висели на волоске, когда подоспел с войсками Никифор Фока. Все успокоились, кроме двух стервозных сестёр покойного императора. По приказу юной вдовы обеих отправили в монастырь, где вся отвратительность их характеров нашла выход в ссорах с игуменьей, стражниками и крысами. Не дождавшись, когда закончится траур, доместик схол заключил с Феофано церковный брак и короновался. Так возник василевс Никифор Второй.
Все его мгновенно возненавидели, потому что он похож был на мясника. Это иногда прощается полководцам, но очень редко царям. Над ним потешались. Августа таков был официальный титул императрицы, делала это демонстративно. Все слои общества воспылали к ней обожанием. Про отравленного Романа вдруг позабыли. Помнили лишь о том, что она мать маленьких василевсов, Василия и Константина, вдобавок женщина красоты необыкновенной, а новый муж её узурпатор, который поднял налоги. Кроме того, августа была моложе его на двадцать пять лет, а со стороны казалось, что на все сорок. Нужно ли говорить ещё и о том, что всем опостылела затяжная война с арабами? Из-за этой войны налоги и повышались. Ценой огромных потерь Никифор Второй взял штурмом Алеппо, Адану, выгнал мусульман с Крита, но ему так и не удалось овладеть их главным оплотом в Азии Антиохией. Сокрушительные события, разыгравшиеся на севере, вынудили его с этим повременить.
Святослав, сын Игоря и Ольги, вырос и вошёл в силу. Первый боевой клич его, прокатившись через всю степь, достиг Каспия и заставил вздрогнуть кагана. Этот самый каган, как и предыдущие, стоял руссам поперёк горла. В его руках был великий торговый путь, который соединял Европу и Азию. Из-за этого все товары восточных стран на киевских рынках стоили в полтора-два раза дороже, Чем, например, в Херсонесе, ибо на азиатских подступах к Херсонесу не было никаких хазар. Всё самое лучшее вовсе не достигало Киева, доставаясь кагану. Святослав решил избавиться от него раз и навсегда. В 964 году он взялся за дело.
Хазары были всегда союзниками ромеев, как угры руссов. Про Святослава же говорили разное например, что этот мальчишка воспитывался варягами и, конечно, будет от них зависеть до конца жизни. Но в первой битве с каганом, которая состоялась под стенами Итиля, Святослав выставил против семидесяти тысяч хазарской конницы сорок тысяч любимых своих варягов. Большая часть их была убита на месте. Но и ряды хазар поредели сильно. Молодой князь, не дав им опомниться, с двух сторон обрушился на них конницей. Через час хазарская армия полегла. Каган едва спасся. Итиль был взят и разрушен до основания. Та же участь вскоре постигла и Семендер.
С помощью Никифора Фоки каган собрал ещё одно войско, под сто тысяч. Его основой был конный ромейский корпус. Все свои силы хазарский царь подтянул к Саркелу крепости на Дону, считавшейся неприступной. Возле неё и договорились устроить битву.
Она произошла ночью, в ливень, при свете молний. В первом же столкновении Святослав пробился к кагану, который славился своей силой, схватился с ним и снёс ему голову. Это решило исход сражения. Саркил пал. Хазария перестала существовать. Руссы взяли около двадцати тысяч пленных. Сто кораблей, нагруженных золотом и другой богатой добычей, отплыли в Киев. Десятки бывших вассалов хазарского государя признали двадцатилетнего Святослава своим властителем.
С Дона князь повёл все свои войска в Готские Климаты, к берегам Сурожа. Близ пролива между двумя морями он разбил стан, сказав, что здесь будет город. А на вопрос, как будет именоваться город, ответил: Тмутаракань. Все пришли в восторг, и начался пир, который продлился полтора месяца. На поклон к Святославу сразу сбежались все местные царьки. Он им объявил о своём желании взять в ближайшее время и Херсонес, и Константинополь. Эти его слова, услышанные ещё и купцами, быстрее ветра достигли границ Империи. Херсонес мигом обезлюдел, как и вся Таврика. Её жители устремились в Константинополь, искать спасения за его колоссальными стенами и щитами ромейских войск. Щиты эти не были очень уж многочисленны василевс испытывал трудности на сирийском фронте. О войне с руссами даже речи быть не могло. Никифор Второй отправил к князю послов. Князь спросил у них, привезли ли они ключи от Константинополя, и, узнав, что не привезли, прогнал их пинками. Никогда прежде тень краха не вырастала перед Империей столь стремительно и внезапно. Константинополь, в который начали стягиваться войска со всех рубежей, охватила паника.
Святослав, тем временем, веселился. Однажды к нему на пир пришёл странный молодой человек благородной внешности, но одетый простым бродягой. Его позвали за стол, и мгновенно стал он душой компании, совершенно очаровав князя Святослава и его воинов. Те из них, кому доводилось шляться по Таврике, его знали. Также он был известен в Готских Климатах, как лучший друг всех мошенников. Утром он научил Святослава курить гашиш. Это дело князю пришлось по вкусу. Так познакомились Иоанн Калокир сын градоначальника Херсонеса, и Святослав. Целую неделю они развлекались вместе, после чего Святослав заявил дружине, что нечего больше делать в этих краях, пора возвращаться в Киев. Воины тут же стали седлать коней. Таким образом в 964 году Калокир обратил на себя внимание Льва Мелентия и, конечно же, всей Европы. Сразу после успешных переговоров он отбыл в Таврику. Святослав ускакал на Русь, оставив в Тмутаракани три сотни воинов. Вся Империя огласилась радостным колокольным звоном. Война с султаном сейчас же возобновилась. О Калокире немножко поговорили и позабыли.
После четырёх лет войны карманы большинства подданных василевса были обчищены, можно сказать, до дна. Торговля с ремёслами перестали приносить прибыль. Выгодным оставалось только одно ремесло, пока что не облагаемое налогами воровство. К 965 году воров на столичных рынках стало уже не меньше, чем в государственных учреждениях. Константинополь наполнился также нищими. Они были самыми яростными критиками царя. Посоревноваться с ними в этом занятии могла разве что Феофано. Впрочем, она упражнялась в ругани не на улицах, а в Сенате, куда являлась обыкновенно вместе с Рагнаром. Парламентарии, не решавшиеся оспаривать ни один указ Никифора Фоки, сопровождали овацией почти каждое слово его жены, которая называла эти указы бредом, позором и сволочизмом. Она вдруг стала любить народ не менее пламенно, чем Рагнара. Народ платил ей взаимностью.