Сухое расплавленное марево открытого пространства сменилось студеной свежестью, обильно напоённой тягучими запахами смолы, мха и букетом терпких ароматов боровых трав. Я придержал шаг и жестом остановил своего соратника. Тамиор поднял вопросительный взгляд и прежде, чем он успел что-то возразить, я расплылся в блаженной улыбке, широко расправил руки в стороны, затем слегка запрокинул голову кверху и сделал глубокий вдох, неторопливо впуская в легкие живительный воздух этого зелёного моря. Бородач хмыкнул и чуть погодя повторил мои действия, невзирая на незапланированную заминку. Теперь, когда мы благополучно добрались до опушки, времени у нас имелось предостаточно. Незыблемый лес оставался последним препятствием между нами и заключительной точкой путешествия. Уже завтра, ещё до заката, на горизонте должны были показаться ворота Мак-Таура.
Близость дома придавала сил, а потому обилие валежника, так и норовившего уцепиться за ногу при каждом новом шаге едва ли замедляло нашу и без того размеренную скорость. К тому же расстояние между широченными стволами огромных деревьев в аккурат хватало для прохода двух крупных мужчин, впряженных в не слишком громоздкие волокуши, что сводило на нет главные опасения. Нам лишь изредка приходилось останавливаться, дабы расчистить путь от крупных сросшихся воедино с дорогой ветвей или чтобы поискать обходную тропу, вокруг очередного великанского трухлявого бревна, упавшего много сотен лет назад, а ныне служащего целым городом для полчищ разнообразных насекомых. Те же исполины, чьи корни по-прежнему крепко держались за землю и вовсе не вмешивались в маршрут случайных путников, будто ни на миг не желая отрываться от своей почетной службы. Оно и понятно. Какой прок обращать внимание на суету под ногами, когда наверху имеются дела куда более важные. Древние дубы и вековые вязы устремляли свои древесные туловища высоко к небу и там, опираясь о низколетящие облака и друг друга, сплетали раскидистые ветви в непроницаемый купол, оберегающий этот обособленный мирок от дождей и палящего зноя. Говаривали, что благодаря такому диковинному единению, лес, даже при самых сильных ветрах оставался неподвижен, будто стихия не касалась его вовсе. И та же особенность послужила причиной величественному прозвищу, в коем, на мой взгляд, не было ни капли преувеличения. Ведь редкий луч дневного света мог проскользнуть мимо ветвистой стражи, молниеносным ударом продырявить зелёный свод, и так и не достигнув дна, раствориться в царящем повсюду полумраке, из-за которого определить полдень сейчас или поздний вечер не представлялось возможным. Густая листва одинаково надежно скрывала как яркое солнце, так и кроткие проблески первых звезд. В таких местах ночь наступала резко, стремительно. А подготовить лагерь для ночлега следовало до того, как тьма проглотит всё, что находится дальше вытянутого локтя. Оставалось полагаться лишь на внутреннее чутьё и на примерный отсчёт часов, что Тамиор старательно вел от того момента, как мы покинули предгорье.
Не время ещё, недовольно бурчал рыцарь при каждом напоминании о стоянке.
Между тем, когда в двадцати шагах впереди повсеместно заклубилась непроглядная серость, а стрекотание сверчков стало набирать силу, белобородый всё же сбавил ход и скомандовал привал. Чаща расступилась и без долгих колебаний, будто стараясь угодить припозднившимся гостям, дружелюбно предложила нам небольшую уютную поляну, обрамленную рваными рядами кустарника, где и был разбит наш лагерь.
На этот раз жребий нести дозор первым выпал на долю Тамиора. Однако ночь быстро перевалила за середину, и не успел я сомкнуть глаз, как бородач уже настырно пихал меня в бок, знаменуя смену караула.
Вставай, дружище. Твоя очередь помирать со скуки, зевая, проговорил он и, убедившись в моем окончательном пробуждении, потопал прочь.
Вялой пошатывающейся походкой воин обогнул кострище, добрался до лежака и, неуклюже опершись о колено, принялся укладываться, расправляя покрывала из шкур перед собой. Но как только массивная голова белобородого подалась вперед, он тут же утратил равновесие, рухнул ничком и упоенно захрапел. Хотя я-то, конечно, прекрасно знал, что храпеть он начал ещё заранее.
Предвкушая долгие часы бдительного безделья, я уселся напротив лениво копошащегося в углях пламени, подложил пару увесистых поленьев в огонь, подтянул поближе портупею и, высвободив из ножен парные мечи, стал разглядывать вязь символов, выгравированных на каждом клинке. Резкие рубленые буквы медленно сложились в слова. «От духа к сердцу», произнес я по слогам и задумался. Я не слишком понимал смысл изречения, тем не менее, в том, что мне удалось прочесть его правильно, не сомневался ничуть. Не сомневался, ибо то был древний язык броктаров народа моей расы.
Вялой пошатывающейся походкой воин обогнул кострище, добрался до лежака и, неуклюже опершись о колено, принялся укладываться, расправляя покрывала из шкур перед собой. Но как только массивная голова белобородого подалась вперед, он тут же утратил равновесие, рухнул ничком и упоенно захрапел. Хотя я-то, конечно, прекрасно знал, что храпеть он начал ещё заранее.
Предвкушая долгие часы бдительного безделья, я уселся напротив лениво копошащегося в углях пламени, подложил пару увесистых поленьев в огонь, подтянул поближе портупею и, высвободив из ножен парные мечи, стал разглядывать вязь символов, выгравированных на каждом клинке. Резкие рубленые буквы медленно сложились в слова. «От духа к сердцу», произнес я по слогам и задумался. Я не слишком понимал смысл изречения, тем не менее, в том, что мне удалось прочесть его правильно, не сомневался ничуть. Не сомневался, ибо то был древний язык броктаров народа моей расы.
«Могучие и не ведающие страха воины, рождённые в огне, чья кровь не течет, а кипит в жилах», именно такие поэтические и весьма размытые черты значились в одном из писаний, которыми я взахлёб зачитывался в первые месяцы своего второго рождения. Говоря по правде, подобная скупость на факты казалась даже подозрительной. Ни единого упоминания владык или правителей, ни заметки о выдающихся подвигах или известных героях, ничего. Обнаружив лишь малые крупицы сведений, я твердо решил, что либо летописцы умышленно замалчивают историю подлинного происхождения моих предков, либо достоверными знаниями попросту никто не обладает. Так или иначе, идея любого хоть сколько-нибудь полного описания сводилась к одному «драконоподобная гуманоидная раса, рожденная в огне или жерле вулкана». На этом полезная информация исчерпывалась. Однако среди неисчислимого множества скучных и рутинных очерков всё же бытовало одно сказание, которое сами броктары с гордостью мнили священным кодексом их происхождения. И из чьих бы уст не звучала эта легенда, будь то речи заезжих хронистов или хмельные россказни завсегдатаев Пряного ветра, суть оставалась всегда неизменной.
Много тысячелетий назад лишь младшие боги населяли пустынные земли Тилрадана. Провозглашенные инженерами молодого мира, с легкой руки древних отцов, они беспрестанно трудились, воздвигая из небытия густые леса, обширные моря, и несокрушимые горы, желая поскорее вдохнуть жизнь, а тем придать и смысл месту, которое впоследствии служило бы им уютным общим домом.
По разумению Верховного Истока, младший пантеон, как и любое юное чадо, отчаянно нуждался в силе способной направлять, а при необходимости сдерживать смелые начинания всех новоизбранных демиургов. И такая сила существовала. Будучи старшим меж младших, могучим в кругу сильных, а также мудрым среди мыслящих, почитаемый прочими богами, Тил слыл великим ученым и чародеем, чья гордость и честолюбие могли соперничать лишь с его невероятными возможностями ума и воли. Благодаря умению сочетать дарованные таланты, он привнёс многие блага в жизнь своего избранного народа и заслуженно принял мантию полноправного лидера. Однако поддержание должного порядка в растущем мире требовало великих усилий. Всё чаще Тил отдавал предпочтение чрезмерному планированию и развитию, самолично попирая принципы выстроенного им баланса. И всё реже вмешивался в междоусобицы себе подобных, оставляя мелкие дрязги на суд собственной сестры Остари. Она же, не смея противиться решениям брата, и получив возможность хоть изредка покидать лоно его гордой тени, смиренно приняла тяжелую ношу, став отныне Стражем покоя титула, обладателю которого вменялась ответственность за оборотную сторону правления Тилраданом. А говоря проще, Страж должен был водрузить на свои плечи самую черную работу, с головой погрузившись в зыбкое болото нескончаемых склок и редких, но разрушительных войн между представителями божественного рода. Впрочем, для Остари не существовало неразрешимых задач. Воспитанные в строгости и равновесии качества присущие ей насчитывали множество необходимых достоинств. Благоразумие умелого полководца, мощь и ярость несгибаемого воина, а также своеобразная красота, нежность и застенчивость. Всё это непостижимым образом сплеталось в хрупкой на вид девушке, лишь утверждая силу гармонии женского начала и правильность сделанного выбора. Как и всегда, Тил поступил мудро. И теперь, поглощённый трудами и постижением всё новых аспектов чародейского и инженерного ремесла, мог более не интересоваться ни жизнью сестры, ни чаяниями остальных сородичей.