Стол столом, но нельзя допустить, чтобы эта женщина начала вмешиваться в мой ремонт. Но и снова расстроить ее я не хочу, она что-то последнее время выглядит потерянной. В прежние времена она бы просто начала делать то, что считает нужным, без спроса. Теперь позвонив, она спрашивает, есть ли у меня минутка. Это что-то удивительное. И даже не просит денег. Нелегка, видимо, жизнь на даче, но она явно идет ей на пользу. Может, наконец повзрослеет и перестанет считать себя центром мироздания. К Крис она относится, как старая домашняя кошка к только что купленному щенку, то есть замечает тогда, когда ее кусают за ухо. Она, конечно, не может не видеть, что между мной и Крис исключительно дружеские отношения, но что она себе думает, я не имею ни малейшего представления. Крис смотрит на нее с нескрываемым восхищением, что вызывает у меня досаду. Марго умеет произвести впечатление. Соседи у нее один к одному, сплошь знаменитости. В прошлое воскресенье она пила чай с одним модным московским писателем, и мне стоило большого труда удержать себя от просьбы познакомить нас. Я надеялся, что Марго как-нибудь догадается об этом сама.
Если так хочется, повесь парочку, я посмотрю. Если понравится, пусть висят.
Потом сниму, думаю, половники не обои, в конце концов, а у нее что-то и правда понурый вид.
А что мне за это будет?
Я подарю тебе кастрюлю.
Вон ту?
Да.
Согласна. Я буду в ней жить!
И исчезла на неделю вместе с половниками. Нарисовала по ее словам сорок два эскиза. Явилась в воскресенье, заставила меня просверлить несколько отверстий под потолком, выгнала нас с Крис из дома, чтобы не мешали. Когда мы вернулись с прогулки, она барственно махнула нам со стула:
Не сдерживайте эмоций, господа.
Под потолком, на проволоке натянутой крест-накрест, болтались половники. Еще два висели на стене на гвоздях.
Ну как?
Они надежно закреплены? беспокоюсь я.
В принципе да. Не забывай опрокидывать эти два. Видишь, они висят свободно. Опрокидывай на себя и гостей любовь и удачу. А я готова получить свое скромное вознаграждение.
Я вынес ей кастрюлю. Марго покинула нас счастливой и гордой, пообещав сварить в кастрюле какую-то концепцию.
Но рано я решил, что моя бывшая изменилась. Через два дня она явилась среди ночи. Звонок отключен, так что она барабанила в дверь ногой. Я бы не открыл, но открыла Крис.
Надо кое-что изменить в моей половничьей концепции! сообщила Марго и двинула на кухню, не сняв туфель. Неслышно матерясь про себя, я забрался обратно в постель.
Утром, взглянув на потолок, я только пожал плечами там ничего не изменилось.
Как?! возмутилась по телефону королева половников. Ты не увидел разницу?! А твоя леди Гага?
Она тоже.
Стараешься, твою мать, стараешься!
Неделю она не объявлялась. Через неделю она позвонила похвастаться тем, что получила заказ на оформление интерьера.
Половники будут в тренде. Вот увидишь. Людям нужна удача!
Она оформила загородный особняк своего знаменитого соседа, любителя чая, теперь на писательской кухне половники уложены в форму перевернутой восьмерки. Хозяин такого дома обречен черпать удачу вечно. На Риткино везение один из романов писателя как раз решили экранизировать в Голливуде, сосед связал этот факт с новым дизайном и новость о чудо-дизайнере разлетелась по поселку. Чуть не половина потолков в "Севилье" украшены Марго. Теперь она гребет деньги половниками.
Беглое
Тридцать первого мая после лазерной эпиляции Крис прячется в тень. Нашла где-то шляпу, надвинула на лицо, несчастное, напуганное. Нельзя на солнце, повторяет, нельзя солнце. Тянет шляпные поля вниз, словно это шапка-ушанка. Какие уж тут ролики.
Вернулись домой.
Оказывается, Марго пригласила ее в Третьяковку. Крис там никогда не была. Не знаю, когда они успели сговориться за моей спиной.
Я наблюдаю, как она собирается. Диван устлан вещицами, тряпками, на полу пакеты, стол усыпан разной всячиной: блестки, карандаши, коробочки, пластиковые побрякушки, гаджеты. Это космос, вместо звезд в котором сияют тюбики помад, флакончики духов, наушники трех цветов (зачем ей столько?) Я даже не могу понять, чем Крис собственно занята, она сидит на диване, что-то ищет, что-то берет в руки, перекладывает с одного места на другое. Я впадаю в гипнотический транс, пока не обнаруживаю, что один наушник лишился своей резинки. У меня появляется дело.
Крис утюжит яркие брюки и затем футболку. На футболке прямоугольник пейзажа: пшеничное поле и ясное небо. Утюг едет по полю, утюг летит по синему небу.
У нее стильные очки, в голубой оправе. Готовая к выходу, Крис смотрит на себя в зеркало, слегка втягивая худые щеки. Марго появляется как раз вовремя, в джинсах-бойфрендах и серой, безразмерной, шелковой блузе. Крис берет зеркалку, наставляет на вошедшую объектив.
Вау! говорит. Стильная какая.
Мне кажется, что ни надень на эту маленькую самовлюбленную фигурку, все будет выглядеть шикарно. Такая вокруг нее аура аристократизма, что заверни эту женщину в штору и получится богиня.
Ну ты тоже ничего, рассеянно отвечает Марго, глядя куда-то в сторону.
Они тащат меня с собой. Я упираюсь, потому что не хочу садиться в Риткину машину. Ритка водит, как ненормальная. Но все мои аргументы они парируют. Вдвоем они невыносимы. Крис легко поддается чужому влиянию.
В Третьяковке, как в аквариуме. Приглушены звуки, замедлены движения. Люди двигаются плавно и беззвучно. Крис и Марго похожи на золотую рыбку и головастика.
На Крис поглядывают с любопытством. Она хвостатая, яркая, блестит, переливается перламутр. Мной овладевает приятное спокойствие от пребывания в камерной и благоговейной музейной тишине.
Мимо меня по направлению к выходу проходит пожилая казахская чета и, провожая их глазами, я вдруг увидел в фигуре мужчины кое-что подходящее для героя своей будущей повести. Именно так должен выглядеть мой усё, думаю я с воодушевлением, невысокий, худощавый, немного сутулый, скромный и сдержанный. Разве что помоложе. И не замечая вокруг себя живописных полотен, я погружаюсь в созерцание воображаемого загорелого лица пятидесятилетнего японца в соломенной шляпе с широкими полями, в сером застиранном кимоно
Все? И здесь.
Подними руку, как у нее.
Подержи кофту.
Блин!
Смех.
Надо с тыквой еще.
Пошли к той.
Две девицы фотографируют друг друга.
Это не тыква.
Хохот и шабаш.
Крис глядит на них в наивной надежде, что ее по-учительски строгий взгляд образумит их. Черта с два. Мы отстали от жизни, люди ходят в галереи фотографироваться. Во мне поднимается раздражение, я ищу спасения в соседнем зале. Пытаюсь вернуться в блаженное состояние отрешенности, но адские голоса летят надо мной, как хохочущие привидения, хлещут по нервам, в галерее хорошая акустика. Я бегу дальше.
Верчу головой и мчусь. Восприятие бегущего человека отвечает современным тенденциям. Мне представляется новый тип экскурсии бегущая экскурсия. Бежит экскурсовод, бегут слушатели, все мчатся через залы музея. Эра нового восприятия, человек внутри ленты социальной сети.
Привидения настигают меня снова. Я бегу в обратном направлении. Покоя в душе нет. Как легко я теряю его, изнеженная душа. Я сосредоточен на том, чего у меня нет, а не на том, что у меня есть. Появляется еще парочка говорливых селфиманок. Наверное, они приехали из маленького городка. Я прощаю им их нелепую провинциальность и снова бегу, издерганный, исколотый, опаленный. Я мечтаю вернуться домой и сесть за свой стол из граба, гладкий, как река Нагаро. Мой усё уже поджидает меня.
Крис фотографирует скульптуру. У нее с этой скульптурой взаимопонимание. Крис говорит ей «вау, стильная» или что-то в этом роде. Скульптура рассеянно соглашается, да, она такая. Я сажусь на скамью и жду наступления лета. Оно наступит через шесть часов.
Как художник выбирает свою будущую картину? А фотограф на что именно направить объектив? Для меня это загадка.
Мой герой живет уединенно на берегу реки. У него есть лодка и десяток ручных бакланов. Он ловит айю по древней традиции укай. Он надевает на птичье горло кольцо, чтобы баклан не мог проглотить крупную рыбу. Он достает рыбу из горла птицы. В свободное от рыбалки время, усё пишет роман, любуясь из окна туманным речным пейзажем. Он пишет пером на бумаге. Это все, что я пока знаю о своей будущей повести.
Крис садится рядом. Показывает фотографии. Подставляет фильтры. Видит под каким-то своим особенным углом. Скульптура раздроблена на куски, растащена на элементы, дробность завораживает фотографа. Мир не может стать единым ни на секунду. Но секунда может стать единым миром и склеить отдельные куски, намотав на катушку времени.
В старых портретах Крис находит сходство с современниками. Лопухины напоминают кузин. Всадница какую-то актрису. Купчиха за чаем соседку. Кукольник вылитый я. Христос Иванова похож на нее саму. Демон копия какой-то Армен. «Богатыри» Васнецова поражают ее воображение. Она стоит вплотную к картине. Илью Муромца не отличить от какого-то стендапера. Крис глядит на него с выразительной нежностью, она встретила свой идеал.