В этот людской водоворот, плескавшейся буйством эмоций, Антонина окунулась, как только ступила на привокзальную площадь. Он захватил, закрутил ее и вынес в сквер перед авиационным институтом. Искать, где находится приемная комиссия, ей не пришлось, к двери вела огромная очередь. Выстояв несколько часов, Антонина наконец пробилась к секретарю. В первое мгновение у нее не нашлось слов, когда она услышала, что на одно место студента приходится 18 абитуриентов. Она, было, потянулась забрать документы, но ее руку остановил секретарь приемной комиссии. Что-то в худенькой большеглазой провинциалке тронуло его суровое сердце, он предложил не отчаиваться и попытать счастья.
Антонина осталась, поселилась в общежитии, нашла поддержку у старшекурсниц; среди них оказалась землячка, и вместе с ней занялась подготовкой к экзаменам. Первый пришелся на субботу. День выдался необычайно жарким. На небе не было ни облачка. Солнце палило немилосердно. Под его жгучими лучами начинал плавиться асфальт, железные крыши домов раскалялись, как сковородки, а воздух обжигал дыхание. В зыбком мареве столица Украины напоминала сюрреалистические пейзажи с полотен знаменитого испанца Сальвадора Дали.
В лекционных залах и учебных аудиториях Киевского авиационного института гражданского воздушного флота преподаватели и абитуриенты, истекая потом, ловили малейшее дуновение ветерка. Кандидат физико-математических наук Марк Соломонович Шун, подставив лицо под упругую струю живительного воздуха надсадно гудевшего вентилятора, попыхивал папиросой «Беломор» и скользил нетерпеливым взглядом по портретам великих ученых: математиков, физиков и напряженным лицам пяти абитуриентов. Они, сосредоточенно поскрипывая перьями ручек, готовились к ответам на экзаменационные вопросы. Шун смахнул платком бисеринки пота с лица, посмотрел на часы; истекли положенные на подготовку тридцать минут, пыхнул папиросой и спросил:
Кто смелый и готов отвечать первым?
Абитуриенты переглянулись, никто не решался встать.
Шун хмыкнул, провел рукой по окладистой черной, как сажа, бороде и с улыбкой произнес:
Если вас пугает мое прозвище Бармалей, то самому отважному даю полбалла за смелость.
Под худенькой большеглазой девушкой скрипнул стул, она поднялась и дрогнувшим голосом произнесла:
Разрешите мне, Марк Соломонович? Шун прошелся по ней любопытным взглядом и спросил:
Фамилия?
Хрипливая, представилась она. Он обратился к экзаменационной ведомости и уточнил:
Антонина?
Да.
Ну что, Антонина, полбалла за храбрость ты уже заработала, напомнил Шун о своем обещании и кивнул на стул перед собой.
Антонина подала листы с ответами, они были исписаны каллиграфическим почерком.
Шун прошелся по ним внимательным взглядом, покачал головой и отметил:
Ну что я тебе скажу, с таким блестящим почерком ты далеко пойдешь.
Антонина зарделась и призналась:
Я еще спешила, товарищ преподаватель.
Ну тогда мне ничего другого не остается, как прибавить еще полбалла за почерк, проявил великодушие Шун, провел рукой по бороде и затем сурово сказал: А теперь будем искать блеск твоего ума, Антонина.
Перо его ручки хищно нацелилось на формулы и расчеты, но так и не коснулось и задержалось только на последнем уравнении. Хмыкнув, Шун покачал головой и с сомнением произнес:
Х-м, даже не знаю, Антонина, какую тебе поставить оценку.
Что-то не так, товарищ преподаватель? Вы же не сделали ни одного замечания?! растерялась она.
Ты где взяла этакое решение уравнения? допытывался Шун.
Ну как-то само собой в голову пришло.
Вот так просто и пришло? Как академику Ляпунову?
Вы что, не верите, товарищ преподаватель?
Верю, однако червь сомнения гложет.
Но это правда! Честное комсомольское! Клянусь! вспыхнула Антонина.
Ну если только комсомольское, голос Шуна потеплел и, обратив взгляд на портрет Ляпунова, он с улыбкой произнес: Ничего не поделаешь, Александр Михайлович, придется ставить пять с сиянием.
Антонина зарделась от похвалы. Еще бы! Она удостоилась похвалы самого Марка Соломоновича живой легенды института.
Слов нет, ты молодчина, Антонина! признал Шун, взял экзаменационную ведомость, вывел жирную пятерку в ореоле из шести лучей и заявил: Теперь, Антонина, можно смело выходить замуж.
Она смешалась и не знала, куда себя девать под взглядами четверых абитуриентов.
Антонина зарделась от похвалы. Еще бы! Она удостоилась похвалы самого Марка Соломоновича живой легенды института.
Слов нет, ты молодчина, Антонина! признал Шун, взял экзаменационную ведомость, вывел жирную пятерку в ореоле из шести лучей и заявил: Теперь, Антонина, можно смело выходить замуж.
Она смешалась и не знала, куда себя девать под взглядами четверых абитуриентов.
Подмигнув, Шун заметил:
Только смотри, Антонина, чтобы муж не оказался бухгалтером, его даже со светлой головой не проведешь.
Яя, от радости у нее не нашлось слов.
Как на крыльях Антонина вылетела из аудитории и оказалась в объятиях подруг. Оставшиеся экзамены она сдала на хорошо, отлично и по общему итогу была зачислена на первый курс института. Радость от поступления омрачало отсутствие денег, домой ехать было не на что, а жить впроголодь уже не оставалось сил, и здесь на помощь пришли новые друзья.
«стали съезжаться сокурсники, они меня поддержали, полуголодную пигалицу, которая поступила в институт»[6].
У Леонида Георгиевича, так же как и у Антонины Григорьевны, после окончания школы не возникало сомнений, что надо продолжать учебу в вузе. И он, паренек из сельской глубинки, набравшись смелости, отправился покорять столицу Москву, надеясь осуществить свою заветную мечту: стать кадровым военным офицером Красной армии. Как оказалось, не боги обжигают горшки, Леониду Георгиевичу удалось поступить в один из самых престижных военных вузов академию связи. Во время учебы он и сокурсники не были обделены заботой государства. Она тронула Леонида Георгиевича до глубины души.
«как окончившего школу с отличием, меня приняли в Академию, дали бесплатное место в общежитии и стипендию 150 рублей. Этих денег хватало на скромное, порой полуголодное, но в целом безбедное существование <>
Я был поражен щедростью государства и дал себе слово оправдать доверие. С рвением и усердием я набросился на выданные учебники<>»[7].
Будущим защитникам Отечества государство отдавало последнее, и тому были причины. На календаре был 1939 год, на западных и восточных рубежах СССР все чаще вспыхивали зловещие всполохи грядущей войны.
Поражение японских войск, которое они потерпели в мае-сентябре 1939 года в боях с частями Красной армии и армией Монголии на реке Халхин-Гол и озере Хасан, не отрезвило политиков и военных в Токио. Они продолжали вынашивать замыслы захвата советского Дальнего Востока, Восточной Сибири. С этой целью узким кругом генералов в обстановке беспрецедентной секретности был разработан план «Кантокуэн» («Кантогун токусю энсю» «Особые маневры Квантунской армии»). В Токио только и ждали подходящего момента, чтобы привести его в действие.
Одновременно угроза войны для СССР нарастала и со стороны союзника Японии фашистской Германии. В Берлине после головокружительных успехов военных кампаний против Польши, Дании, Бельгии, Нидерландов и Франции, армии которых не смогли противостоять натиску вермахта, были наголову разбиты, уже помышляли о мировом господстве. На пути к нему основным препятствием являлся СССР, поэтому по указанию Гитлера штаб главного командования сухопутных войск Германии приступил к разработке плана «Барбаросса» «молниеносной войны» и разгрома Красной армии.
Несмотря на, казалось, непроницаемую завесу секретности, окутывавшую эти захватнические замыслы, они стали достоянием советского политического руководства. Первая разведывательная информация о том, что в конце 1936 года состоялось совещание высших руководителей вермахта, где обсуждались планы войны против СССР, поступила в Кремль в начале 1937 года. Она носила общий характер, в ней отсутствовали данные о сроках нападения, направлениях главных ударов и степени готовности Германии к войне.
Позже, вслед за этой информацией из надежных разведывательных источников, последовало подтверждение захватнических планов фашистской Германии. Ее предоставили убежденные антифашисты агент «Корсиканец», старший правительственный советник имперского министерства экономики, и агент «Старшина», сотрудник разведотдела люфтваффе. Они входили в знаменитую советскую разведывательную сеть в Германии, известную в истории как «Красная капелла». Их данные красноречиво свидетельствовали о неизбежности войны и не вызывали в Кремле сомнений в достоверности. Представил эти сверхважные материалы будущая легенда советских спецслужб резидент в Германии Александр Коротков.