Похищенных платков и перчаток. Срезанных пуговиц. Записочек со стишками на французском. Подвядших букетиков под дверью вашей комнаты. Могут и ещё что-нибудь придумать. У девочек воображение богатое.
Руднев всплеснул руками, а потом и сам рассмеялся.
Вы так хорошо осведомлены, потому что у вас тоже есть адоратриса? спросил он.
Нет, ответила Волжина. Я не так популярна. Просто я пепиньерка (от французского pepiniere саженец, рассадник).
Кто, простите?
Пепиньерка выпускница Аничкиной иколе, которая осталась в ней преподавать.
Мне нужен словарь, чтобы понимать здешнюю лексику, признался Руднев. Так вы, Анастасия Аркадьевна, получается, старожил в этих стенах?
Да, в каком-то смысле. Но я не одна такая, большинство воспитательниц здесь же и учились.
А учителя? Они здесь все давно?
Многие преподавали, когда я ещё носила фартучек. Уже позже пришли учитель музыки, физик и учительница танцев. А итальянка и математик начали работать здесь с прошлого года. Но это совсем не важно, отработать в Аничкиной иколе год или все десять. Достаточно пробыть здесь неделю, чтобы застыть как муха в янтаре, потерять счёт времени и стать пронафталиненной реликвией.
Полноте, Анастасия Аркадьевна, вы совсем не похожи на реликвию! пылко возразил Руднев.
Он взял чистый альбом и карандаш.
У вас есть время? спросил он Волжину. Позволите вас нарисовать?
Анастасия Аркадьевна зарделась и смущенно ответила.
Если хотите У девочек сейчас танцы, так что у меня есть почти полтора часа свободного времени.
О! Так сделайте милость, подарите их мне! У меня сейчас тоже нет уроков.
Дмитрий Николаевич пододвинул Волжиной один из ученических стульев, а сам по-мальчишечьи уселся на подоконник и принялся рисовать.
Говорите, у девочек танцы? продолжил он прерванную беседу. Вряд ли это их любимые занятия. По моему мнению, Владиана Степановна слишком уж строга к ними. Жаль, что личная драма сделала её столь суровой.
Она не настолько черства, как все думают, возразила Анастасия Аркадьевна. В глубине души она милосердна!
Руднев изумленно поднял брови.
Видимо, где-то совсем уж глубоко, произнёс он с сомнением. Я слышал, как она при всех назвала Наталью Леман неуклюжей матрёшкой. Бедняжка аж расплакалась! Разве можно такое барышням говорить! Между прочим, Леман очень талантлива в рисовании. Не всем же в конце концов быть балеринами! Я вот тоже долгое время путал такты и в танце наступал партнёршам на ноги.
Анастасия Аркадьевна звонко рассмеялась.
Никогда не поверю, что вы плохой танцор! уверена заявила она. Вы на себя наговариваете из чувства солидарности с мадмуазель Натали А что касается Владианы Степановна, то она, конечно, иногда бывает чрезмерно резка, но мне известен пример её восхитительной душевности!
Что же это за пример?
Она единственная в школе, кто поддерживает доверительные отношения с Сергеем Григорьевичем. Они настоящие друзья!
Руднев был удивлён. По его впечатлениям Сергей Григорьевич Аршинин, хромой и горбатый учитель математики, ни с кем в пансионе не то что не водил дружбы, но и вовсе не знался.
Волжина продолжала рассказывать.
Сергею Григорьевичу было совсем непросто влиться в наш коллектив. А с Владианой Степановной у него и совсем все было сложно. Она такая красивая женщина, и сразу ему очень понравилась. Это же всегда видно, когда женщина нравится мужчине
Карандаш в руке Руднева замер. Дмитрий Николаевич оторвал взгляд от рисунка, и на короткое мгновение глаза его встретились с небесно-голубыми глазами Анастасии Аркадьевны. Впрочем, он тут же торопливо вернулся к своему занятию и вроде как не заметил выступивший на щеках Волжиной румянец.
Так что там было дальше? прервал Руднев неловкую запинку.
Так вот, Сергею Григорьевичу было совсем неуютно и одиноко. Мы, право, думали, что он не задержится в Аничкиной иколе, но он остался, и даже стал как-то менее хмур. Никто не знал причины этому, да и сейчас, уверена, кроме меня никто не знает, что настроение его переменилось из-за дружбы с Грачевской. Так уж получилось, что я несколько раз видела их вместе. Они любят гулять по саду подле солнечных часов, а я тоже это место люблю, ещё с детства. Я, конечно, перестала туда ходить, когда поняла, что они там встречаются в тайне от любопытных глаз. А у нас тут с тоски все глаза любопытные, а языки болтливые Вы ничего такого не подумайте! Я не сплетница! Я про них только вам, Дмитрий Николаевич, рассказала, поскольку вы про Владиану Степановну разговор завели И потому, что уверена, вы способны понять ценность и благородство таких отношений и никому ничего не скажите
Последние слова Волжина произнесла сбивчивой скороговоркой, снова краснея.
Дмитрий Николаевич, теперь уж не пряча взгляда, открыто смотрел на свою собеседницу, и та, кабы осмелилась поднять на него глаза, прочла бы в его взгляде восхищение.
Конечно, я никому не скажу, пообещал он. Это лишь их двоих касается.
Было в его голосе что-то такое, от чего Анастасия Аркадьевна и вовсе смешалась, вскочила и заторопилась.
Простите, Дмитрий Николаевич, я совсем забыла У меня есть важное дело Мне нужно идти!
Волжина стремительно направилась к двери, где столкнулась с Белецким. На его извинения она пробормотала что-то невнятное и, совсем смутившись, стремглав выскочила из классной комнаты.
Белецкий растеряно посмотрел ей вслед.
Я что-то не то сделал? недоуменно спросил он, а после принюхался и скривился. Oh, das ist so eklig! (нем. О, это отвратительно!) Здесь пахнет как в парфюмерной лавке! Немудрено, что Анастасия Аркадьевна столь стремительно удалилась! Что здесь произошло?
Погруженный в свои мысли и чувства Дмитрий Николаевич молчал и опомнился, лишь когда Белецкий подошёл к нему.
А?.. Что ты спросил?.. Запах?.. Это девочки вылили мне в ящик стола одеколон АдоратрисыТакая у них тут глупая традиция, рассеяно ответил он.
Белецкий посмотрел на Руднева настороженно.
Дмитрий Николаевич, вы «Лила Флёри» нанюхались что ли чрезмерно? Как-то вы странно разговариваете.
И тут он заметил на коленях Руднева альбом с недорисованным портретом.
Та-ак! протянул Белецкий, указывая на портрет. Вы в неё влюбились!
Окончательно опамятовавшийся Дмитрий Николаевич пожал плечами.
И что с того, даже если и так?
Белецкий впился в Дмитрия Николаевича хмурым озабоченным взглядом.
Да что ты, Белецкий, сморишь на меня, как на хворого? рассмеялся Руднев.
Да потому, взорвался Белецкий, что ваша влюбленность хуже лихорадки! И малиной вас от неё не отпоить!
Белецкий, ты единственный в мире человек, который сетует на то, что влюбленность малиной не лечится!
Я единственный в мире человек, которому приходится лечить ваши влюбленности!
Белецкий, влюбленность не болезнь, а нормальное состояние души! И не нужно меня от неё лечить!
Кабы вы голову не теряли, я бы с вами согласился!.. Вот ведь нашли время! Здесь черт знает что творится, а вы амуры взялись разводить!
Руднев сложил альбом у бросил его в проветривающийся ящик.
Не беспокойся о моей голове, примирительно сказал он. Поверь, я отлично помню зачем мы здесь. Ты ведь мне что-то рассказать пришёл?
Белецкий ещё несколько секунд сердито просверкал глазами, а потом поведал.
Дмитрий Николаевич, пока вы тут с дамой любезничали и портреты рисовали, я ознакомился с личным делом учительницы французского, Екатерины Владимировны Княжиной. В своё время она была помолвлена с сербским офицером из числа слушателей академии Генштаба, но за месяц до свадьбы разорвала помолвку. Позже её жениха отозвали на родину и там отправили под трибунал за участие в антимонархическом заговоре. Он сбежал из-под стражи и, предположительно, вернулся в Россию, где присоединился к террористически-анархистской группировке русских революционеров и, якобы, даже был активным участником революции 1905 года.
Неужто ты всё это в её личном деле вычитал? подивился Дмитрий Николаевич.
Нет, там только про помолвку разорванную было и имя жениха. Остальное я узнал у Черномора.
У кого?
Так девочки прозвали историка Гольца.
А у него-то откуда такая осведомленность о личной жизни Екатерины Владимировны?
Про её личную жизнь он ничего не знает, зато он написал статью о Белградском заговоре, где в числе прочих заговорщиков был упомянут и жених Княжиной. Этот Константин Францевич хвастал передо мной своими публикациями. Я, естественно, выразил желание ознакомится с сербской историей. В общем, всё это абсолютно неважно. Главное, у нас есть имя Миомир Тубич. Думаю, стоит задать вопрос о нём нашему фельдмаршалу из Особого отдела?
Пожалуй, согласился Руднев. Хотя я бы стал его спрашивать не столько про анархиста Тубича, сколько про то, почему господин Ярцев не счёл нужным нам о нём поведать. Ни за что не поверю, что Департамент полиции не знал о Тубиче и про его матримониальные намерения в отношении здешней учительницы.
Белецкий нахмурился.
Вы не доверяете Ярцеву, Дмитрий Николаевич?