Только успел Витька как следует разогнаться, совсем близко послышался весёлый голос:
Картоха!..
Это был его закадычный друг Колюня по прозвищу Пельмень, которому отец тоже не давал никакой жизни по причине его несуразно толстого вида, придумывая ему всевозможные козни для похудения: бег с препятствиями, дальние походы, лазания по канату, прыжки на скакалке и другие вредные для нормальных людей вещи.
Витька, не расположенный к долгим разговорам, насмешливо сказал:
Чего обзываешься, когда ты сам Пельмень?
Колюня подбежал, гремя в ранце за спиной школьными принадлежностями, и, не обращая внимания на его недовольный вид, выпалил:
Слышал новость? На пляже девчонку молнией убило!
Уж кто-кто, а Пельмень, точно, никогда новостями не интересовался и по утрам газет не читал, как, впрочем, и в остальное время суток, и Витька спросил:
Откуда знаешь?
Пельмень был, как всегда, в самом лучшем настроении:
Тараторка сообщила!
Витька очень подивился такому чудному имени и полюбопытствовал:
Что за Тараторка такая?
Это у нас одну тётеньку из соседнего подъезда так величают, пояснил Пельмень. Вообще-то она тётя Шура Только любительница собирать разные сплетни, а потом по городу их распускать Вот её все и зовут, как мама говорит, по-народному Тараторка.
Витька, не сводя пытливого взгляда с Пельменева лица, задумчиво поморщил лоб и осторожно осведомился:
Тараторка, она из себя на вид такая маленькая, да? И шустрая, как как веник, и голос у неё визгливый
По-видимому, описание той тётеньки, которая больше всех возмущалась на пляже, полностью совпало с характером таинственной Тараторки, потому что Пельмень вытаращил глаза и спросил:
А ты её откуда знаешь?
Не знаю я никакой Тараторки, поспешил отречься Витька от сомнительного знакомства, чтобы его за компанию тоже не посчитали непорядочным человеком. Это просто я так подумал раз она сплетница.
Сплетница и есть! подтвердил Пельмень. Только в этот раз никакая она не сплетница, потому что всё это оказалось правдой!
Витька сложил фигу, поднёс её к самому носу Пельменя и загадочно спросил:
Это видел?
Пельмень честно свёл глаза к переносице, видимо, для того, чтобы получше разглядеть известную фигуру из пальцев, и быстро кивнул:
Видел.
Витька потянул время и торжественно объявил:
Так вот! Всё это наглая ложь! Про этот случай отец сегодня мне прочёл в газете в разделе «Новости», где чёрным по белому было написано то, что Люсь то есть та девочка осталась живая. А твоя Тараторка она она и есть Тараторка и к тому же ещё и балаболка, ухмыльнулся Витька.
Пельмень, представив, какую позорную славу чуть не приобрёл из-за Тараторки, распространи он на всю школу непроверенный слух, запыхтел, как рассерженный ёжик, и зловеще произнёс:
Я ей устрою
Чего ты ей устроишь? заинтересовался Витька дальнейшей судьбой Тараторки, зная, что если уж Пельмень за что возьмётся
Знаю чего, многозначительно пообещал Пельмень. На весь город будет ославлена.
Не успели друзья до конца обсудить подлость Тараторки, как прозвенел звонок, приглушённый расстоянием и дополнительно старинным двухэтажным особняком, который располагался прямо посередине пути.
Ребята встрепенулись, будто кони от походной боевой трубы, и наперегонки поскакали к школе, топая ботинками, как копытами.
5
Первым уроком была «История», которую преподавал всеми уважаемый историк Серафим Фёдорович по прозванию Фантомас. Кем он был назначен так прозываться, неизвестно, потому что ещё в давние времена, когда в школе учились родители Витьки и Пельменя, он уже Фантомасом числился. Хотя в отличие от настоящего Фантомаса, который, как известно, был лысым, у Серафима Фёдоровича росли густые волосы, только совсем седые. Скорее всего, сходство было в голосах ровных, бесцветных и монотонных, как у современных роботов с искусственной речью.
Особенностью характера Серафима Фёдоровича было то, что он любил подковырнуть над нерадивыми учениками. Например, лодыря Пельменя он иначе как Митрофанушкой не называл, а в особо торжественных случаях величал даже господин Митрофанушкин.
Поэтому Пельмень не стал дожидаться, пока Фантомас раскроет классный журнал, а заблаговременно спрятался за широкую спину школьного спортсмена Макса и зажмурил глаза, видимо, рассчитывая на то, что от этого он будет ещё незаметнее.
Поэтому Пельмень не стал дожидаться, пока Фантомас раскроет классный журнал, а заблаговременно спрятался за широкую спину школьного спортсмена Макса и зажмурил глаза, видимо, рассчитывая на то, что от этого он будет ещё незаметнее.
Серафим Фёдорович, посмотрев поверх очков на затаившихся учеников, не поленился приподняться и заглянуть за спину Макса. Увидев сползшего под парту Пельменя, у которого только голова находилась на виду, да и та была плотно прижата щекой к поверхности парты, он печально покачал головой и опять уселся на своё место.
Остальные ученики, давясь смехом, изо всех сил крепились, чтобы не расхохотаться вслух и тем самым не накликать на себя беды в виде вызова к доске.
Сегодня что-то я не вижу господина Митрофанушкина на уроке, заговорил Фантомас своим знаменитым замогильным голосом. Видно, не посчитал сей господин осчастливить нас своим присутствием. Нехорошо получается, право дело нехорошо Придётся вызывать родителей в школу
Почему это я отсутствую? выдал себя Пельмень. Я присутствую Просто у меня ручка под парту укатилась
Фантомас вскинул брови:
Слона-то я и не заметил. Видно, старенький становлюсь, посетовал он. Пора на пенсию.
Пельмень сел ровно и даже аккуратно сложил перед собой руки, будто примерный ученик.
Но Фантомас уже успел оседлать своего любимого конька и продолжил:
Ты нам хочешь что-то рассказать? Ну-ну, смелее Мы все внимание
Пельмень с неохотой кособоко поднялся и, наморщив лицо, как можно жалобнее, заныл:
Напрасно вы, Серафим Фёдорович, думаете, что я хочу что-то сказать Совсем я не хочу ничего сказать И даже и никогда не хотел
Фантомас развёл руками:
Какие мы оказывается щепетильные.
Чего это я щепетильный, обиделся Пельмень. Совсем я не щепетильный. Просто нам с вами не о чем разговаривать У нас, Серафим Фёдорович, разные интересы
Скажите, пожалуйста, умилился Фантомас. Ну, может быть, хотя бы на моём уроке истории наши интересы совпадают? Расскажите нам, господин Митрофанушкин, о происхождении восточных славян он сделал галантный жест рукой: Прошу
Пельмень с тоской оглядел класс и медленно двинулся к доске, волоча ноги, будто каторжанин, закованный в цепи.
Значит, так, начал он припоминать, глядя в потолок, Европу и Азию населяли племена Как их?.. А, вспомнил, индоевропейцев Между собой они изъяснялись на одном языке А потом вдруг раз и общаться стали на разных языках
Фантомас задумчиво потёр переносицу:
Допустим А скажите, товарищ Митрофанушка, почему это произошло?
Что они стали разговаривать каждый на своём языке? для уточнения переспросил Пельмень.
Фантомас вздохнул и взялся за ручку.
Потому что им так удобнее! быстро сказал Пельмень и, чтобы опередить Фантомаса с его ненавистной ручкой, которая хорошими отметками Пельменя и в добрые времена не баловала, привёл пример из собственной жизни: Вот если я какой-нибудь иностранный язык не знаю, то мне на нём разговаривать совсем не хочется А если я вот свой родной язык знаю, то я могу на нём болтать хоть целый день обо всём на свете Значит, получается Что получается? А получается то, что кому какой язык нравится, тот на таком и разговаривает. Вот! выпалил он, запыхавшись.
Ну о-очень хорошо разъяснил Доходчиво проговорил Фантомас, медленно моргая. Теперь неси свой дневник, я послание твоим родителям напишу, чтобы они не заскучали, когда с работы придут домой усталые
По его угрюмому виду не было похоже, чтобы Фантомас обрадовался, и Пельмень брякнул:
У меня его украли!
Сильно же он этим удивил Фантомаса.
Это какой же дуралей позарился на твои отметки? спросил он.
Вы вот не верите, Серафим Фёдорович забормотал Пельмень, а у меня его правда украли
Фантомас сокрушённо покачал головой:
Вот незадача Хотя, с другой стороны, понятно желание каждого школьника иметь в наличии такой дневник Им очень хорошо пугать своих родителей Начнут они придираться к своему балбесу, что учится неважно, а он возьми и подсунь им твой дневник И сразу родителям становится всё ясно: уж лучше пускай их охломон учится как учился, чем будет равняться на такого лодыря, как хозяин такого знаменитого, можно сказать, эксклюзивного дневника.
Пельмень печально вздохнул:
Вы вот, Серафим Фёдорович, всё шутите, а знаете, как я сильно переживаю?