Глядя на него, еще трое кандальников, помогая друг другу, несколько раз согнули и разогнули свои «браслеты», отчего заклепки в них полопались и вылетели. Никаких действий к побегу эти арестанты тоже предпринимать не стали было видно, что сделано это было больше для форсу, «на публику».
Помилуйте, господа, никаких поводов для беспокойства нет! громко рассказывал какой-то офицер в мундире тюремного ведомства. Я разов шесть партии от Владимира до Тобольска водил, знаю! Верите ли сам давал распоряжение снять кандалы и везти их отдельно, в телеге. Отчего? Ну, с кандалами люди злее. Да и ноги они в дороге «браслетками» портют. Изволь потом задерживать в каком-нибудь городишке весь этап, пока двое трое лечатся у докторов. А самое главное, господа, что кандалы эти пострашнее ружья будут. В случае драки или бунта этих цепей больше всего знающие люди опасаются. Так что не волнуйтесь, дамочки и господа. Ну сняли и сняли непорядок, конечно! Однако опасаться нечего, бунта не будет. При погрузке на судно снова закуют, голубчиков, как положено!
Однако слухи о «надвигающемся бунте» не прекращались, и вскоре на причал прибыл одесский полицмейстер Бунин и сам градоначальник Зеленой в сопровождении капитана Одесского порта Перлишина и двух десятков городовых.
Начальство быстро навело порядок: солдаты и городовые оттеснили народ подалее и натянули вторую линию канатов, дополнительно огородив прилегающее к каторжанам пространство. В этом пространстве остались лишь наиболее уважаемые в городе люди, корреспонденты газет и, конечно же, дамочки из благотворительного общества. Остальных Павел Алексеевич Зеленой, страстный ругатель и любитель крепкого словца, отогнал на почтительное расстояние. Дамочки-благотворительницы, до которых явственно доносились ругательные раскаты и переливы, картинно затыкали уши, возводили очи к небу, но далеко не уходили. И вскоре во главе с супругой полицмейстера Якова Ивановича Бунина окружили Зеленого плотным кольцом кисеи, пышных турнюров и зонтиков. Выслушав просьбу дам, Зеленой скривился, устало махнул перчаткой и кивком подозвал Бунина.
Яков Иваныч, распорядись ты за ради Бога, шоб показали дамочкам ихнего Ландсберга! Покоя ведь от сорок этих не будет!
Козырнув, Бунин передал распоряжение по инстанции. И по ней же вскоре получил отказ: каторжник Ландсберг категорически отказался подходить к канатам.
А ежели у градоначальника есть желание познакомиться, так пусть сам подходит! заявил Ландсберг оторопевшему партионному.
Дамы, ушки! привычно проговорил Зеленой и, нимало не заботясь о том, действительно ли дамы заткнули уши, обрушил на полицмейстера целый поток виртуозной ругани. А в заключение осведомился, Может, этот байстрюк не понял кто его зовет?! А ну иди сам, Яков Иваныч!
При виде представительного полицмейстера Ландсберг из вежливости встал, выслушал вторично переданное распоряжение и неожиданно согласился.
Я понимаю, ваше превосходительство, что господин градоначальник желает потрафить чаяниям толпы. Как ему угодно я подойду. Только при одном условии
Да ты кто таков, чтобы условия ставить?! завелся было Бунин, однако его дернули за рукав и что-то прошептали. Г-м Впрочем И что же это за условие?
Чтобы никаких корреспондентов рядом не было. И никаких фотографирований, ваше превосходительство. Распорядитесь а я через три минуты буду там-с
Вопреки опасениям Бунина, условия каторжника не вызвали у градоначальника нового гневного «словоизвержения». Скорее, он одобрил скромность осужденного и махнул городовым на корреспондентов: гоните их к чертовой бабушке, за второй канат!
Перед дамочками поставили шеренгу солдат с ружьями. Подошедшего Ландсберга с двух сторон тоже сторожили рослые городовые. На него обрушился град вопросов.
Сколько вам лет? Есть ли у вас семья? Тяжело ли ему в тюрьме? Правда ли, что убийство совершено из ревности к ростовщику, приударившему за вашей невестой? Кто, наконец, сия таинственная невеста?
Ландсберг ответил только на один вопрос о возрасте: двадцать семь лет от роду. Остальных вопросов он будто бы и не слыхал. Терпеливо выстояв несколько минут и, встретившись взглядами с градоначальником, он громко попросил:
Ваше высокопревосходительство, распорядились бы несколько уборных, извините, для арестантов поставить. Чтобы каторжане, вынуждаемые природой, здешнюю публику не шокировали.
Ваше высокопревосходительство, распорядились бы несколько уборных, извините, для арестантов поставить. Чтобы каторжане, вынуждаемые природой, здешнюю публику не шокировали.
Дело говоришь! кивнул Зеленой и повернулся к свите. А вы, вахлаки, и не догадались? Жива-а, в Бога и душу, в святых мучеников мать! Срам, право слово! А тебе спасибо, братец, за дельный совет. Ступай, храни тебя Бог!
Ландсберг молча поклонился и, не обращая более внимания на сыпавшиеся вопросы дам, направился обратно, к тумбе.
Ну что, поговорили по душам? поинтересовался Жиляков. Не узнали случаем скоро ли нас грузить будут?
Эх, господин полковник! К чему вы торопитесь?
Так ведь надоело, барон! И толпа эта еще
Вы бы лучше подумали куда девать золотые монеты. Думаете, что наградная табличка на тросточке от какого-то псковского тюремщика поможет нам избежать при погрузке тщательнейшего обыска? Найдут-с! И плакали тогда ваши денежки.
«Ваши»! Барон, барон! Ну зачем вы так? обиделся Жиляков. Мы уже неоднократно с вами обсуждали сей вопрос. И я сумел, кажется, убедить вас, что деньги эти наши общие. А во-вторых, что я могу придумать? Кроме того, чтобы проглотить эти девять золотых, аки удав Вы, батенька, у нас голова вам и думать!
Проглотить? И немедленно попасть под нож к докторам? возразил Ландсберг. Нет, тут нужно придумать что-то другое. Оригинальное. А в голову мне решительно ничего не идет, полковник!
Однако судьба была нынче благосклонна к Ландсбергу. Он давно уже обратил внимание на матроса из караульных, пристально и с каким-то значением поглядывавшего на него издали. Матрос несколько раз подходил совсем близко, как будто хотел что-то сказать или спросить но всякий раз ему что-то мешало это сделать. Однако вскоре такой случай матросу представился.
По распоряжению градоначальника на ломовике привезли несколько будочек специального назначения явно реквизированных с ближайших дач. К будкам немедленно выстроились очереди, к одной из них примкнул и Ландсберг. Тут его матрос и окликнул:
Господин прапорщик, ваше сиятельство! Не узнаете меня, господин Ландсберг?
Тот отрицательно покачал головой хотя лицо матроса и особенно его голос показались знакомыми.
Яков Терещенко я, ваше сиятельство! В одном полку со мною вы изволили «вольнопером» быть! Нешто не помните, господин Ландсберг?
Карл внимательно поглядел на матроса, память услужливо восстановила мелкие ребячьи черты паренька из Малороссии.
Яков? Узнаю, брат, теперь узнаю! А вот тебе не надо бы с каторжником знаться, невесело усмехнулся Ландсберг. Какое я теперь «сиятельство», какой барон! Все, брат, в прошлом
Господин прапорщик, зачем вы так? Старая дружба не ржавеет помните, такая поговорка у нас в полку была?
Помню, конечно. А как ты в матросы-то попал? Да еще в конвойные? Проштрафился?
Никак нет, ваше сиятельство! Я ведь, ежели изволите помнить, в гальваническом отряде учился, нас потом засекретили и в Кронштадт перевели. Ну, это история долгая так что я теперь матрос и специалист 2-го класса, не без гордости отрапортовал Терещенко. На одном пароходе поплывем, ваше сиятельство!
Но почему конвойным-то, если ты классный специалист- гальванщик?
Терещенко звучно шморгнул носом.
А это начальство так распорядилось. Нашу братву, гальванщиков, во Владивосток переводят, там буду службу продолжать. А чтобы в пути даром хлеб не ели приставили вот каторжников охранять, будь они неладны! Ох, извините, ваше сиятельство!
Ничего, брат, я уж привык! снова усмехнулся Ландсберг. Ну, давай, брат, служи! И Прошу, не подходи лишний раз, Яков! И мне душу бередишь, и себе неприятности накликать можешь. Ступай себе.
Господин прапорщик, как скажете! Спасибочки, что не забыли, Терещенко подвинулся ближе, понизил голос. Ну а ежели помощь нужна будет только знак дайте! Я полчанина в беде в жизнь не оставлю!
Спасибо, Яков, не надо Впрочем, неожиданно решился Ландсберг. Помощь твоя может потребоваться! Боюсь вот только как бы не подвести тебя
Ваше сиятельство не обижайте! Говорите, все исполню! Убегнуть желаете? Скажите как помогу!
Да нет, не убежать Понимаешь, Яков, со мной в каторгу едет еще один офицер, полковник. Деньги у него у нас с ним имеются боюсь, отберут при обыске. Возьмешь на сохранение?
Какой разговор, господин прапорщик! Сохраню, как в банке! Все сделаем! обрадованный возможностью помочь, Терещенко аж засиял.