У Вас всё лицо в крови, сказала она.
Знаю, тяжело дыша, ответил я.
Вы с этого поезда?
Да. Вот мой билет.
Что с Вами случилось?
На меня напали хулиганы, когда я был на перроне.
Куда идти знаете?
Нет.
Вам в шестой вагон. Прямо, по ходу движения поезда.
Хорошо.
Вот, держите салфетку, сотрите кровь.
Поблагодарив проводника, уже не торопясь, направился в свой вагон.
3
Вот это да! Не уж-то Никита? удивилась Вера Пудеевна моему внезапному появлению. Почему ты вернулся?
Я рассказал бабуле, как побывал в отделении полиции, а потом и про хулиганов, помешавших мне дойти до касс вокзала. Тем временем поезд опять начал движение.
Ничего, сойду на следующей станции, говорил я, в большей степени успокаивая сам себя.
Ты, поди, голодный? спросила Вера Пудеевна. У меня яички есть, кулич сестрёнка в дорогу положила, кефирчик домашний можно попить. Давай садись, ужинать пора.
Спасибо, не откажусь. А то живот уже «к спине прилип», и голова кружиться.
Садись, Никитка, садись.
Мы присели за столиком напротив окна, как раз вновь прибывшие соседи разместились на верхних полках и нам никто не мешал. Во время ужина продолжили беседу.
Вера Пудеевна, почему Вы сказали мне, что едите в Читу умирать?
Так и есть, усмехнулась бабушка. С тридцатого году я. Мне уж восемьдесят семь нынче будет. Ну, сколь ещё я протяну, год-два, не больше.
Отчество у Вас уж больно интересное.
Да. Тятю моего Пудей Мартыныч звали. В Белоруссии я родилась.
Расскажите о себе, попросил я.
Чего рассказывать-то?
Хотя бы немного. Интересно же. Вы говорите, что родом из Белоруссии?
Да из Белоруссии. Родители мои жили хорошо, душа в душу. Нас у них пятеро было. Я старшенькая, потом три брата один за другим родились, а напоследок ещё и сестрёнка Глашенька. Тятя заведовал лесничеством, поэтому семья постоянно проживала в пуще. Счастье кончилось, когда война началась.
Великая Отечественная?
Да, да. В сорок первом тятю в армию забрали, и сгинул он в первые дни войны. Похоронку не приносили, так на словах только передали. Мама наша плакала, оно и понятно. Что дальше-то будет? В середине лета зашли немцы и в селе обосновались, но на заимке нашей не показывались. Вот мы там и сидели тихо, не высовывались, питались дарами леса. Мама наша целителем была и знала толк в травах, если что лечила нас заговорами разными, меня всему этому обучала. Местные партизаны к нам наведывались, снадобья разные просили: от простуды, от желудочных проблем, один раз даже роженицу привозили. Всегда помогали им. Командир приходил, уговаривал нас в отряд перебраться, но мама не согласилась. Оказалось, не зря. Отряд этот позднее весь перебили. Тогда немцы устроили против партизан спецоперацию. Большими силами, лес прочёсывали. Потом был бой. Когда всё стихло, брат мой Ванька сбегал туда, немецкой тушёнки принёс, ещё кое-чего из припасов. А маме говорит, дескать, один «фриц» там, у опушки лежит покалеченный и чуть живой, видно помощи просит. Тихо тогда было и крики раненого слышны были и у нас. Мы с мамой пошли проверить. Как сейчас помню, он светленький такой, молодой совсем, глаза голубые, в крови весь. Жалко его стало, он хоть и немец, но всего лишь солдат. Вот мы и перетащили его к себе. Сказал, что зовут его Карл из города Дрезден. Остального мы не понимали. Он всё время говорил: «Данке, данке шон». Мама его выходила. Карл потом покинул наш дом, ушёл видно к своим за линию фронта. Больше мы его и не видели. А, когда война закончилась, к нам в дом заявились военные. Их самый главный сказал: «Собирайтесь!». Повезли в Минск. Там всем допросы устраивали. Как они узнали про немца, неизвестно. Маму обвинили в пособничестве фашистам. Должна она была ехать по этапу. Естественно, детей у неё забрали. Сначала нас хотели в детский дом определить, но мы с Ванькой бегали за начальниками, упрашивали их, чтобы вместе с мамкой ехать. Нам не отказали и после суда отправили всех в колонию-поселение в Забайкалье. В колонии устроились при медчасти, поскольку мама им сказала, что является знахаркой. За счёт этого наверно и выжили. После освобождения в Читу перебрались. Так вот я оказалась в Сибири. Братья мои уже все умерли, остались мы с Глашей. Сестра сейчас в Коломне, при монастыре живёт. К ней я и ездила в последний раз уже.
Да, Вера Пудеевна, непростая у Вас судьба, удивлялся я.
Да, Вера Пудеевна, непростая у Вас судьба, удивлялся я.
Ну, каждому ведь своё.
Скажите, а у Вас самой дети есть?
Нет, одна я. Был сын, Ваней назвала в честь любимого братика моего. Нагуляла его тогда ещё в колонии от заключённого. Сын вырос, окончил военное училище. Служил сначала в Прибалтике, потом на Дальний Восток отправили. Там вот и погиб.
Погиб?
Несчастный случай. На учебных стрельбах солдат один пальнул по своим.
Ничего себе! Сочувствую Вам.
Все глаза я тогда проревела, слёз не осталось. Да, что там говорить. Но похоже, чему быть, того не миновать. Скоро сама к сыночку своему уйду. Все там будем.
Смотрел я на эту добрую женщину и мысленно представлял то непростое время, в которое ей довелось жить. Если тогда в лесу не стали бы они помогать немцу, либо раненным бы оказался наш советский солдат или партизан, то судьба их сложилась бы совсем по-другому. Кто-то со мной может и не согласиться, но я против осуждения человека, мотивом которого были лишь проявленные человечность и милосердие. Считать такой поступок пособничеством врагам в чистом виде, всё-таки неправильно. Нет в жизни справедливости. Вот, что я Вам скажу!..
Ну, а ты, Никитка, чего надумал? прервав мои размышления, спросила Вера Пудеевна. Сойдёшь на следующей остановке?
Выхода другого у меня нет, сойду наверно.
После Новосибирска пойдут совсем мелкие станции. Там тебе точно помогать никто не будет. Большой город Красноярск, но до него завтра только доедем.
Намекаете, Вера Пудеевна, до Красноярска мне поехать?
Нет, Никитка, ни на что я не намекаю. Решай сам. Просто чувствую я человек ты хороший. Была бы моя воля, взяла бы тебя к себе. Но ты ведь не согласишься поехать со мной.
Почему нет? Может и соглашусь. Только скажите, чего я там у Вас делать-то буду?
Приедешь, погостишь, осмотришься. У нас посёлок хороший, тихий, Атамановкой называется. От Читы чуть меньше двадцати километров. Автобус регулярно ходит. Работать можно в совхозе, там плодопитомник, яблоки выращивают. В этом совхозе я больше двадцати лет отработала.
Хм.
Завод есть ремонтный, вроде как, танки там восстанавливают. Но многие у нас, конечно, на работу в Читу ездят. В основном «купи-продай».
А жить-то мне там где? У Вас что ли?
У меня живи. Сколь хочешь, живи. Хозяйство, конечно небольшое, но мужских рук давно требует. Крышу подлатать, дров завести, да наколоть. Зимы у нас суровые, топить много приходится. Летом всегда готовимся. Курей вот держу до сих пор. Раньше ещё коза была, но с ней тяжело стало управляться, поэтому отдала соседям.
А тем же соседям, что Вы скажете? Кто я таков? Откуда взялся?
Внук скажу, приехал
Эти слова «задели меня за живое». Своих бабушек и дедушек я не знал, поэтому предложение выступить в роли внука для меня было необычным.
Но ведь мы едва знакомы, произнёс я. Вы мне так доверяете, что готовы назвать своим внуком? Вдруг я какой-нибудь проходимец или жулик.
Нет, Никитка, не жулик ты. Людей я за километр чувствую. Встретились мы неслучайно, так суждено было. Поверь мне, судьба это. Не понравится у меня, держать не стану. Обещаю, на обратную дорогу денег тебе дам.