Она встала рано, в часов шесть, приняла душ, приготовила мне кофе с горячими бутербродами и уехала в офис. Когда я встал и заглянул на кухню, то нашел короткую записку:
"НЕ ЗАБУДЬ ЗАХЛОПНУТЬ ДВЕРЬ. ТЫ БЫЛ ХОРОШИЙ МАЛЬЧИК. ПРОЩАЙ!"
Эта записка меня возмутила. Что значит не забудь захлопнуть дверь? А что значит прощай? Меня откровенно посылали, хотя и вежливо.
Я быстро оделся и поехал к ней на работу. Как ни странно, в бюро пропусков, откуда я хотел позвонить, воспользоваться телефоном не разрешили, но сказали, что на меня снова заказан пропуск.
Лариса, как только я зашел к ней, сразу перешла к делу:
Ты фотографировать умеешь?
В каком смысле?
Смотреть в объектив, наводить резкость и нажимать спуск.
Это умею.
Она удовлетворенно кивнула и вынула из стола фотоаппарат, вооруженный мощным объективом-телевиком.
На этой неделе, сказала она, ты получишь заказ от одной фирмы. Офис на Юго-западе. Будешь мыть окна восточного крыла. Когда к тебе привыкнут, перекинешь свои веревочки на северную сторону, опустишься до двадцать третьего этажа и через стекло, крупным планом, отснимешь всю пленку.
А что я должен снимать? не понял я.
Стол, милый мой! Рабочий стол. Все бумажки, календарь, блокноты, мусор в корзине.
Я усмехнулся и покачал головой.
Ах, вот оно что! Короче, шпионские страсти!
Лариса не сводила с меня глаз.
Боишься?
Лишь одно подозрение в трусости вывело меня из себя.
Было бы чего бояться. Отсниму.
Почему не спрашиваешь, сколько я тебе заплачу за эту работу?
Это был удобный для глупости момент, и слова выпали из меня, как семечки из перезрелого подсолнуха:
Мне не надо гонорара. Я не могу брать твои деньги. Я люблю тебя!
И я тебя тоже люблю, ответила Лариса.
* * *Я сделал все, как она просила. Шикарный кабинет, наполовину скрытый от моих глаз шторкой жалюзи, был освещен слабо, но я рассчитывал, что высокочувствительная пленка все равно вытянет. На большом овальном столе было полно всяких бумаг, и я, метр за метром, заснял все, что могло представлять интерес. Когда я уже закончил работу и заталкивал фотоаппарат в кофр, в кабинет вошел пожилой мужчина. Он тотчас увидел меня, глянул на стол и снова на меня. Шагнул к окну, но перед столом остановился и нажал кнопку селекторной связи.
Я понял, что сейчас мной займется служба безопасности офиса и поспешил подняться наверх, но на крыше меня уже поджидали два крепких парня в малиновых пиджаках. Ни слова не говоря, они подтолкнули меня к стене машинного отделения, обыскали, растегнули кофр, вытащили из фотоаппарата пленку и засветили ее. Потом они меня били очень больно, но без крови и синяков. Потом отвезли на первый этаж и сдали дежурному милиционеру.
Мне было неясно, какой, по большому счету, криминал я совершил. Четыре следователя, меняя друг друга, больше недели вели со мной пространные беседы, но ни в чем конкретно не обвиняли, подолгу расспрашивали о моем увлечении альпинизмом, о Кавказском хребте, о работе в спасательном отряде, а потом подписывали повестку и отпускали домой. Лариса встречала меня у ворот отделения милиции, и мы вдвоем до поздней ночи ломали головы над тем, как теперь выкрутиться. Боясь себе во вред наговорить лишнего, я решил во время очередного вызова в милицию молчать, как рыба.
Адрес очередного вызова поменялся. Следующая повестка пришла с Лубянки.
Это уже серьезней, сказала Лариса, рассматривая повестку. Органы госбезопасности так просто не вызывают
Скажи правду, попросил я, кто хозяин того кабинета, который я снимал?
Обыкновенный банкир! клялась Лариса. Ни он, ни его бумажки не могут представлять никакого интереса для эфэсбэ!
Я ей верил. Я ей вообще верил.
Меня допрашивал странного вида мужчина, мало похожий на следователя. Голова его была сплюснута с боков, словно ему часто приходилось пролезать через узкую ограду с железными прутьями. Он был хил и много курил.
Знаешь, как это называется?.. Молчишь?
Я молчал.
А называется это коммерческим шпионажем.
Во всяком случае, подумал я, в уголовном кодексе такой статьи нет.
Но не это самое страшное, продолжал следователь. Плохо то, что фирма, которой ты пытался нанести материальный ущерб, может жестоко наказать тебя.
Мне показалось, что следователь начинает торговаться со мной. Я поднял глаза.
Во всяком случае, подумал я, в уголовном кодексе такой статьи нет.
Но не это самое страшное, продолжал следователь. Плохо то, что фирма, которой ты пытался нанести материальный ущерб, может жестоко наказать тебя.
Мне показалось, что следователь начинает торговаться со мной. Я поднял глаза.
И что теперь делать? спросил я.
Мужчина с приплюснутой головой сел напротив меня и, как Змей Горыныч, стал выпускать изо рта дым.
Мы хотим предложить тебе сотрудничество, сказал он.
Это было настолько неожиданно, что я подумал, не смеется ли он надо мной.
Я гарантирую тебе безопасность и хорошую работу на ближайший год, продолжал следователь.
А где я должен работать?
В Приэльбрусье. Начальником контрольно-спасательного отряда.
Начальником меня никто не поставит.
Я поставлю! жестко сказал следователь.
И что я должен буду делать?
То, что обязан делать горный спасатель. И вместе с нашими сотрудниками искать в горах секретную базу боевиков.
А если я откажусь? спросил я.
Тогда с тобой будет разбираться служба безопасности фирмы. Оч-ч-чень не советую попадать в их лапы. Через суд разденут, как липку. Всю свою оставшуюся жизнь будешь отрабатывать ту фотопленку.
Я подумал и сказал:
Хорошо. Я согласен.
С этого, наверное, все и началось.
1
Как вы мне все надоели!
Я снял с вешалки пуховик, накинул его себе на плечи и вышел из вагончика. Солнце уже катилось к перевалу Азау, и двуглавый Эльбрус, покрытый гладкой корочкой наледи, похожей на облизанную поверхность леденца, порозовел, потеплел и уже не казался ослепительным и недоступным ледяным колоссом.
Гельмут! крикнул я, подходя к двери. В котором часу Илона должна приехать?
Гельмут Хагемайстер личность почти экзотическая. Семидесятилетний немец в сорок третьем штурмовал Эльбрус в составе горной роты дивизии "Эдельвейс" и лично долбил темечко Западной вершины древком гитлеровского штандарта. Полвека спустя старый вояка решил вспомнить молодость. Осенью он прикатил в Приэльбрусье с группой таких же сухих, седых и пронзительно белозубых стариков-ветеранов с "миссией примирения", да еще прихватил с собой свою излишне эмансипированную внучку Илону, которую я фамильярно называл Мэдхен[1] или просто Мэд. Всю эту странную толпу бывших врагов мне, как начальнику контрольно-спасательного отряда, пришлось сопровождать на вершину.
Немцам понравилось. Летом и осенью они приезжали ко мне трижды, причем привозили с собой свои семьи, внуков, друзей и знакомых. Я регистрировал восхождения по всем правилам и водил немецкий народ на высочайшую вершину Европы естественно, за валюту.
Немец отозвался из кухни маленького фанерного домика с жирным полом, тусклой лампочкой под потолком, и большой электрической плитой посредине. На фоне ослепительных снегов Большого Кавказского хребта и мрачной серости кухни Гельмут выглядел жизнерадостным красным пятном. Он неизменно был одет в красный свитер толстой вязки, широкие зеленые брюки, утепленные синтепоном, и красную шапочку, едва прикрывающую его снежные седины. Вот ботинки у него были жуткие: черные, тяжелые, с толстой подошвой, покрытой лабиринтом замысловатого протектора, с высокой шнуровкой и укрепленные по канту стальной полоской. Я подозревал, что эти ботинки Гельмут носил еще на фронте, и по отпечаткам на снегу изучал рисунок протектора подошвы мне казалось, что на нем обязательно должна быть изображена свастика.
Когда должна приехать Илона? повторил я. Ин вифиль ур фарен зи?
Я украшал общение с Гельмутом своим бульварным немецким, а он, в свою очередь, подкидывал мне совершенно невероятные русские обороты. Но мы понимали друг друга, как два разнопородных пса, состоящих в одной упряжке.
Понимаешь, произнес Гельмут свое любимое слово, в которое он умудрялся вкладывать огромное количество смысловых оттенков, повернулся к плите, поставил кастрюлю, вынул из заднего кармана брюк портмоне, из него пластиковую картонку с календарем и стал водить по числам пальцем. Der erste marz: Schtutgart. Der zweite: Moscow. После каждого слова он поднимал голову и смотрел на меня. Der vierte: Mineralny Wody, Terscol.
Все это мне было хорошо известно. Первого марта его внучка, жертва акселерации, вылетела из Штутгарта в Берлин, второго она была уже в Москве, а четвертого, то есть, сегодня, последним рейсом прибыла в Минеральные Воды. Гельмут не подвергал сомнению то, что каждый раз встречать Илону в Терсколе.