Ворохтин услышал негромкий стук в стекло и оторвал взгляд от книги, которую, впрочем, не читал. Стекла внутри кабины отражали свет лампочки, и он не увидел того, кто стучал. Открыл дверь. Щурясь, из темноты к нему шагнула журналистка.
Добрый вечер! застенчиво произнесла она, чуть опустив голову, чтобы свет не так резал глаза. Может, я не вовремя
«А-а! Любительница сенсаций!» подумал Ворохтин с неким злорадством, словно поймал хищную птицу или мелкого трусливого зверька, который долгое время крал у него из сумки продукты. Он с хлопком закрыл книгу и кинул ее на соседнее сидение.
Почему же! Очень вовремя! охотно ответил Ворохтин.
Я хотела взять у вас интервью
Интервью? Конечно! Я очень люблю давать интервью! Напомни-ка мне твое имя?
Кира.
Кира? Замечательно. Садись рядом. Я отвечу на все твои вопросы!
Девушка обрадовалась, что спасатель, который казался ей мрачным и несговорчивым человеком, так быстро пошел на контакт. Она обошла машину, села на соседнее сидение и стала вытаскивать из кофра диктофон.
Какую газету ты представляешь? вкрадчивым голосом поинтересовался Ворохтин.
Журнал «Экстремал» Правда, я еще не в штате. У меня испытательный срок.
Понимаю, кивнул Ворохтин. Тебе надо показать себя с наилучшей стороны. Заставить, так сказать, всю редакцию вздрогнуть. Ввести главного редактора в состояние глубокого психоэмоционального шока.
Кира с любопытством и некоторой настороженностью поглядывала на Ворохтина. Этого человека с короткой стрижкой и слегка деформированным носом, что делало его похожим на боксера, вряд ли можно было назвать красивым, и все же в его облике было что-то притягательное. С первого дня появления в лагере Кира обратила на него внимание, но долго не могла набраться смелости подойти к нему первой и заговорить. Она ни разу не видела, чтобы спасатель принимал участие в ежевечерних попойках, в которые с удовольствием погружался весь персонал телешоу, не знала, как он улыбается или смеется. По утрам, выбираясь в туманное и прохладное утро из своей палатки, Кира видела, как Ворохтин бегает по берегу, отжимается, приседает, а потом купается в озере. Она готовила кофе в термокружке на портативной газовой горелке и исподлобья смотрела, как он докрасна растирает полотенцем крепкий торс, долго и неторопливо расчесывается, глядя на встающее из тумана пурпурное солнце. Наконец, она набралась смелости и решилась познакомиться с ним. Выбрала, как ей казалось, удачный момент, когда Лагутин не вышел на связь. Уговорила Саркисяна, чтобы он разрешил ей отправиться вместе со спасателем на Второй остров. Но реакция Ворохтина на ее появление в лодке спутала все ее планы.
Тем не менее, его грубость лишь распалила ее любопытство. Что ж это за человек с душой темнее потемок?
Наверное, десятки людей благодарны вам за свое спасение? спросила Кира и включила диктофон. Ей хотелось, чтобы разговор с Ворохтиным меньше всего напоминал интервью. Но репортерского опыта было мало, она не могла расслабиться и навязчиво думала о следующем вопросе.
Десятки? удивился Ворохтин и пожал плечами. Я не считал. Меня это совершенно не интересует.
Разве вам не интересно, сколько людей вы спасли?
Нисколько. Меня интересуют только деньги. Вы думаете, что я филантроп, и лезу в огонь, воду или в снежные лавины ради морального удовлетворения? Как бы не так! Я сначала разговариваю с родственниками тех, кто попал в беду. Начинаю торговаться. С бедных беру поменьше, с богатых побольше. Например, вытаскивание головы человека из отечественного унитаза стоит двести пятьдесят баксов. А из немецкого уже семьсот. Скупые, увы, получают только бездыханные тела.
Кажется, Кира уже не обдумывала следующий вопрос, а внимательно слушала Ворохтина, и все же до нее не совсем доходил смысл его слов.
А если родственников поблизости нет, продолжал Ворохтин, вскрывая упаковку фисташек, то я ищу журналистов. Или договариваюсь с каким-нибудь телевизионщиком. «Хочешь, говорю, крутой репортаж? Триста баксов на лапу, и я сейчас, как Джеймс Бонд, в огонь прыгну!» Желающих, между прочим, хоть отбавляй.
Кира слушала его, раскрыв рот.
Один раз на горной дороге под Сочи представители трех разных телеканалов из-за меня между собой подрались, продолжал Ворохтин, кидая в рот орешек. Вот хохма была! Я стою и жду, кто больше отстегнет, а они треногами друг друга мутузят! А автобус с пассажирами в это время висит над пропастью. Он за дерево зацепился, а дерево уже трещит, прогибается. Всё решают секунды. Пассажиры визжат от страха, пытаются из окон выпрыгивать, а я семечки лузгаю. Такие истории, конечно, случаются не часто, но зато я снимаю крупный куш. Счет идет на десятки тысяч баксов. Я на веревке подползаю к автобусу и спрашиваю: «Кто жить хочет деньги вперед!» Хочешь верь, хочешь нет, но из окон пухлые бумажники как голуби из голубятни вылетают.
Кира медленно изменилась в лице. Наверное, ей стало жарко, и она машинально развязала свой монашеский платок и стянула его с головы. Оказывается, она не была лысой, но прическа у нее была нелепой. Постриженные неровными прядями, волосы торчали во все стороны, причем в некоторых местах они были выкрашены светло-коричневой, почти красной краской.
Как же так? произнесла она, внимательно рассматривая лицо и глаза Ворохтина. Неужели вы можете вот так спокойно
А как же, голубушка! Се ля ви! Дураков нет рисковать собой ради зарплаты. Но ты не волнуйся, я с тебя деньги брать не буду. Я их из Саркисяна вытряхну. Он хочет душераздирающие эпизоды, и он их получит. Знаешь, что мы придумали? Если кому-нибудь из участников станет хреново, мы не будем торопиться. Подождем, пока не начнется агония. Отснимем человеческие муки по полной программе, а уж потом, если, конечно, не будет поздно, я окажу медицинскую помощь.
Кира выключила диктофон и опустила глаза. Она сидела неподвижно, не зная, спрашивать ли Ворохтина о чем-нибудь еще.
Ты, кстати, не упусти свой шанс! после недолгой паузы добавил Ворохтин, снова кидая в рот орешек. Там, в моторке, я еще не знал, кто ты. Теперь ясно, что не конкурент. Так что снимай на фото все подряд. Причем крупным планом. Кровоточащие от укусов комаров лица. Выдранные с мясом ногти. Или, скажем, портрет робинзона, поедающего на завтрак крысу Поверь, эти снимки у тебя с руками оторвут. Сделаешь себе имя и деньги заработаешь.
Ворохтин надкусил скорлупу фисташки, сплюнул ее на ладонь и выкинул в открытое окно.
Еще вопросы есть? спросил он.
Кира растерянно покачала головой, торопливо затолкала диктофон в кофр и, застегивая его на ходу, выбралась из машины. Она захлопнула за собой дверь, и Ворохтин сразу перестал ее видеть.
«Не перестарался?» мысленно спросил он себя, снял с панели белый платок, забытый Верой, зачем-то поднес его к лицу и втянул носом легкий аромат дешевого шампуня.
Глава восьмая
Нехорошо сдаваться первым
Вторая, как и первая ночь на острове, была для Бревина ужасной. О третьей он даже думать боялся. Весь день он провалялся на прогретом солнцем песчаном утесе, кутаясь в одеяло, и все никак не мог согреться. Полудрема сменялась глубоким беспамятством, а когда Бревин пробуждался, то с испугом вскидывал голову, дурными глазами оглядывал кусты, деревья и играющую солнечными бликами поверхность озера, и со стоном ронял голову на одеяло.
Робинзонада оказалась не такой, какой он ее себе представлял. Точнее сказать, его способности пережить ее оказалась совершенно иными. Да и способностей, по большому счету, не обнаружилось. Холодные ночевки попросту убивали его. Еще никогда в жизни Бревину не доводилось спать в лесу, на тонком одеяле, под открытым небом, и потому он даже предположить не мог, какая это невыносимая пытка.
Он едва дождался утра. Опухший, охрипший, страдающий от боли в спине и суставах, он даже не смог заставить себя умыться, и сразу же принялся разжигать костер. Хворост, который он подобрал с травы, оказался сырым от росы, и не хотел воспламеняться. Тогда Бревин попытался срубить тесаком сухие ветви у сосны, но первым же ударом сильно поранил себе палец. Вскрикнув от боли, он зашвырнул тесак в девственную траву, высокую и густую, и найти его потом уже не смог.
Кровь капала из его пораненного пальца, как вода из прохудившегося крана. Бревин смотрел по сторонам и не мог найти ничего, что заменило бы бинт. Тогда он намотал на палец нижний край куртки и ходил так по острову, время от времени выкрикивая страшные ругательства неизвестно в чей адрес.
К полудню Бревин не мог думать уже ни о чем, кроме как о еде. В нормальной жизни ему никогда не приходил в голову бред под названием диета. Своей несколько тяжеловесной фигурой Бревин не тяготился. Напротив он берег и лелеял ее, как важный и необходимый атрибут социального положения. И потому состояние голода было ему незнакомо в той же степени, как, скажем, состояние невесомости. Это было второе, не менее шокирующее открытие, за минувшее сутки голодание, оказывается, ужасно и крайне неприятно.
Стойкая привычка с легкостью решать все житейские проблемы, с которыми Бревин ежедневно сталкивался в нормальной жизни, не позволила ему впасть в крайнюю степень уныния. Он даже представить не мог, что в самое ближайшее время не наладит на острове достойные условия жизни. Быть такого не могло, чтобы он, Александр Бревин, заместитель директора фирмы, торгующей трубами, ходил голодным и продрогшим! Да в его жизни никогда не существовало преград! Он ставил перед собой цели и добивался их. Он удовлетворял любые свои желания, чем вызывал зависть знакомых и соседей. Он научился быстро и без усилий снимать нерешенные проблемы либо телефонным звонком, либо легким движением пальцев, в которых была зажата денежная купюра. И здесь, на этом вшивом острове, он должен показать свою силу, деловой ум, умение быстро и точно реагировать на любое изменение обстановки.