У тебя нежная кожа, рабыня. Поклонись своему Господину, и я прощу тебя за твою глупую непокорность.
От его прикосновения к своей щеке я замираю, боясь даже шелохнуться, но я скорее сдохну, чем поклонюсь этому зверю, творящим с людьми такое. Рывком его руку отталкиваю от себя, обжигаясь об нее как об раскаленный уголь.
Не буду! Я не ваша рабыня, хватит! Я свободный человек и не буду покорятся вашим дурацким правилам. А вы наглый самодовольный дикарь, возомнивший, что может делать все, что ему вздумается!
Я буквально выплевываю это в лицо мужчине, отчего разом все вокруг замолкают, оборачиваясь на нас. Воины, слуги и рабы смотрят на меня как на сумасшедшую, и кажется, только сейчас я понимаю, что позволила себе немного лишнего. Но я ведь и правда не рабыня, и не буду никому кланятся. Что это за правила такие, кто их придумал?
Леденею от ужаса, когда в один миг от моих слов темно зеленые глаза Алихана становятся огненно оранжевыми. Они словно загораются изнутри, начиная светится ярким оранжевым пламенем. Он издает громкий рык и рукой своей огромной хватает одного несчастного парня, который в этот миг просто ближе всего к нему находился.
Вскрикиваю, когда вместо ногтей у Алихана вдруг вырастают огромные и длинные острые когти, напоминающие изогнутые кинжалы. Ими он одним махом вторгается в грудь этого несчастного, вырывая его сердце и бросая уже бездыханное тело на землю.
Тихий ужас накрывает меня с головой от шока и понимания, что предо мной стоит вовсе не человек. Это настоящий демон под видом мужчины. Демон ада!
Зверь сжимает еще бьющееся сердце парня в своей огромной руке, облизывая стекающую с него свежую кровь, а явскоре вижу лишь темное небо над своей головой, сваливаясь кулем на землю в настоящем шоке от увиденного.
Глава 4
Прихожу в себя лежа на холодной земле. На улице уже светает, и со всех сторон слышится звон цепей. Я все еще жива, хоть была более чем уверена, что в тот момент демон убьет меня также, как и того несчастного парня, сердце которого он просто безжалостно вырвал из груди у меня на глазах. Только потому что сам того захотел. Только потому, что у него у самого сердца нет. Одна только страшная оболочка демона с чернотой бесконечной внутри.
Пошли, вперед!
Слышу неприятный голос Шамиля, который обходит кругом всю свиту, подгоняя рабов как стадо овец. Тут же поднимаюсь на дрожащих ногах, и из последних сил окликаю его.
Подождите, стойте!
Чего еще?
Взгляд этого мужчины не такой как у Алихана и я понимаю, что он не демон, но и не человек. Скорее, какое-то иное адское существо более низшего звена, ведь вместо целого ожерелья острых клыков как у Алихана на шее, у него всего два.
Скажите, куда мы идем? Зачем?
Шамиль окидывает меня взглядом темных глаз, полным презрения, словно такие как я не имеют права даже заговаривать с ним первыми.
Лучше тебе не быть такой любопытной, рабыня, у нас такие долго не живут. Мы направляемся в Таар. Город мертвых. Наш великий Господин собирает войско. Грядет война.
А чтождет там меня? В Тааре?
Шамиль окидывает меня каким-то подозрительным взглядом, после чего бросает небольшую флягу с чистой водой, которую я ловлю как самое ценное, что есть в этом мире.
Тоже, что и всех рабынь.
Непонимающе смотрю на него.
Что вы имеете в виду?
Неземное удовольствие с Господином или его подданными, а после самое высшее вознаграждение от хозяина.
Это какое?
Смерть от его меча.
От услышанного ужаса фляга с ценной водой тут же выпадает из моих заледенелых рук. Шамиль говорит о моей предстоящей смерти как о чем-то совершенно обыденном и неизбежном, а у меня в груди от этого все льдом непробиваемым покрывается.
В этот момент я понимаю, что больше тут просто нельзя оставаться, если хочу выжить. Мне надо найти любой способ сбежать, иначе меня тут точно растерзают, а о помиловании даже думать глупо после увиденного от демона.
Никто меня здесь даже за человека не считает, и Алихан в особенности. Я для него лишь жалкая рабыня, товар, вещь, которую можно на цепи держать, не более. Он думает, что может делать со мной все что хочет, однако я лучше умру, чем покорюсь этому демону.
Шамиль уходит, и я тут же бросаюсь к поданной мне фляге, успевая подхватить ее до того момента, пока из нее не выльется окончательно вся вода. Как только с упоением подношу горлышко к своему рту, тут же замечаю еще одну рабыню. Она лежит на земле недалеко от меня, и протягивает слабую руку ко мне. Ее губы настолько сухие, что уже все покрылись грубыми трещинами также, как и ладони. Девушка настолько слаба, что даже говорить не может. Беззвучно только просит пить у меня, и я понимаю ее без слов.
Хоть я и сама уже просто умираю от жажды, не могу просто проигнорировать ее. Я подхожу к этой женщине, наклоняюсь и даю ей свою флягу, которую она с жадностью выпивает до дна. До последней капли.
Через пару секунд я забираю пустую флягу понимая, что мне самой совсем ничего не досталось, а когда Шамиль соизволит в следующий раз меня напоить, даже не представляю.
Закусываю губу, стараясь приглушить мучающую меня жажду. Ничего. Так надо. Зато я не увижу еще одну несчастную, которой Алихан сломал шею прямо предо мной только за то, что она отказалась идти дальше.
Почему-то образ этого зеленоглазого демона постоянно преследует меня, и хоть я стараюсь не думать о нем, мои мысли все время возвращаются к этому страшному существу под видом огромного мужчины.
Он всплывает у меня перед глазами и снова и снова. Я до дрожи боюсь Алихана и не скрываю этого, однако почему-то все равно думаю о нем. Даже когда не вижу. Все время. От него веет только холодом и смертью, однако воин почему-то заставляет мое сердце биться чаще, особенно когда я смотрю на него.
Из пучины мыслей меня вырывает маленький кудрявый мальчишка лет семи, который то и дело носится между рабов с огромной для него корзинкой в руках. Его зовут Тай, и он еще один слуга Алихана. Этот ребенок раздает каждому рабу по небольшому кусочку сухого серого хлеба. В какой-то момент он подходит и ко мне, почему-то протягивая целых два куска в своей маленькой ладошке.
Тебя не накажут за это, малыш?
Открытая улыбка тут же озаряет детское лицо Тая. Кажется, он тот еще хитрюга. Даже думать не хочу, как он попал в это место, и почему вынужден работать на жестокого демона Тегерана.
Я никому не скажу, что дал тебе больше хлеба. Бери, ты очень худая.
Благодарно киваю, и беру эту ценную пищу из рук ребенка. Я быстро съедаю два маленькие кусочка сухого хлеба, которые в этот час кажутся мне самым вкусным лакомством, что я когда-либо пробовала. Голод странная штука, и заставляет ценить самое простое, особенно когда до этого ты ничего не ела последние трое суток.
Хоть у меня и нет воды, эта пища все равно прибавляет мне сил чтобы идти дальше, вот только ходить я уже практически не могу. За все это время мои босые ступни так сильно сходились и промерзли, что теперь каждый шаг дается с огромными усилиями и трудом.
В какой-то момент я просто сажусь на землю, и с ужасом смотрю на свою стопы. На нежной коже виднеются кровавые порезы, которые я пытаюсь протереть обрывками ткани со своей накидки. Кое-где есть потертости и даже раны, которые могут воспалиться в любой момент, отчего я начинаю переживать все сильнее.
Мы идем весь день, проходя густой древний лес полностью, пока не добираемся до скалистого ущелья, усыпанного острыми камнями. Идти мне теперь становится еще хуже. Каждый шаг дается с невероятной болью, но я продолжаю ступать, молча сцепив зубы и стараясь не привлекать к себе внимания.
Все это время я отчаянно ищу варианты побега, однако вокруг меня столько охраны, что я даже думать об этом боюсь, но мыслей о долгожданной свободе все же не оставляю. Я найду выход. Использую любую возможность, чтобы сбежать из этого ада, чего бы мне это не стоило.
Когда темнеет, наконец, свита останавливается, разбивая большой лагерь между ущельями. Я вижу в небе густой черный дым от огромных полыхающих костров, которые зажигаются практически в одночасье.
Дойдя до одного из таких костров, осторожно подползаю к нему ближе, пытаясь согреть свои заледенелые ноги, и хоть немного очистить их от крови. Кажется, от ржавых кандалов у меня началось воспаление кожи, и я даже не представляю, как буду выживать в таких диких условиях без элементарных антибиотиков или бинтов.
Воины Алихана тоже сидят у таких костров, с интересом бросая откровенные взгляды на меня, отчего мне приходится быстро закрыть свою голову накидкой. Они глазеют на мои светлые волосы и белую кожу с таким неприкрытым голодом, отчего мне тут же становится не по себе.
Ночь опускается все больше, и я замечаю, как часть воинов самого высшего ранга начинают бесцеремонно разбирать самых откровенно одетых рабынь. Они просто хватают их как товар, раздевают догола и начинают терзать их тела прямо у скал. Эти дикари врезаются в них, совершенно не щадя, собирая их крики.
От увиденного мне тут же становится до ужаса страшно, поэтому я опускаюсь к самой земле и отползаю назад, подальше от этих животных. Я быстро пячусь назад даже не смотря по сторонам, и вскрикиваю, когда спиной врезаюсь в чьи-то ноги. Дыхание перехватывает, когда понимаю, кому принадлежат эти черные ботинки.