Боль постепенно уходила, убаюкивала Милу волной, она засыпала, проваливалась в спасительный сон, снова просыпалась, чувствовала дыру в горле и тихонечко постанывала, глотая свою же кровь, медленно вытекающую из раны. На соседней кровати лежала пятиклассница Лена. Перед её глазами всё ещё стояла картинка, как мертвенно бледная Мила буквально приползла после операции. Струйки крови, стекающие на подбородок и за ухо, теряющиеся в волосах, делали её похожей на больную вампиршу. Лена, тихо трясясь от ужаса, с хрустом ела кукурузные палочки под одеялом.
Под вечер Миле стало полегче, кушать ей было ещё не положено, она почти не чувствовала своё тело, только солоновато железный вкус мешал ей полностью расслабиться. Перед глазами стояла полная ванна воды, в которую из крана текла кровь. Ей казалось, что можно закрыть кран, но рука была такой слабой, что у неё не было сил. В какой-то момент Мила легко выскользнула из тела и взлетела к потолку. Сверху, она увидела свою недвижимую телесную оболочку, лежащую на постели, и почувствовала сильное облегчение и радость. Она была свободна. Ей захотелось поскорее на улицу, в прохладный зимний вечер. Огромная луна выглядывала из-за чёрных лысых деревьев и светила над моргом, Милу тянуло туда.
Больные уже укладывались спать, как из соседней палаты донёсся шум, стук и крики. Старушка божий одуванчик во сне упала с кровати и разбила нос. Молодая медсестра, которая только что пришла на ночное дежурство, перевязала бабушку и заглянула в их палату, подошла к прооперированной утром девочке. Она хотела поменять салфетку и в скудном свете из соседней палаты увидела, что вся Мила, её волосы, одежда и больничная кровать утопают в крови. Медсестра зажгла свет и снова все всполошились.
Мила очнулась в своём теле, которое сильно болело, руки одеревенели, она безуспешно пыталась схватить край одеяла, было очень холодно. Её вытошнило огромным сгустком крови. Казалось, что это тело ей не принадлежит, она не могла управлять руками и ногами. Только усилием воли и суетливой заботы черноглазой медсестры, она оставалась в сознании, держалась за ниточку, временами ускользая по ней вверх. С Милы сняли окровавленную одежду, положили на каталку и повезли по длинному коридору мимо встревоженных и любопытных пациентов мужского отделения. На стуле молилась бабушка с разбитым носом. В операционной Мила увидела высокого крупного мужчину, он успокаивающе посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Слабой рукой с засохшей кровью под ногтями, она вцепилась за пуговицу на его халате и снова закрыла глаза.
Спасена. прошептал Ангел.
Позже она узнала, что оперировавший её утром хирург запил и не смог приехать ночью в больницу. Но отважная медсестра её спасительница не сдавалась. Она обзванивала всех знакомых врачей и медсестёр, пока не нашла хирурга, дежурившего в военной части. Утром Мила проснулась с белой пуговицей врача в руке; ногти, вдавленные в ладонь, оставили глубокие голубоватые вмятины. Потом мама рассказывала, что этой же ночью ей снился сон, в котором Милу хотела забрать её любимая, умершая в сорокадевятилетнем возрасте бабушка. Маме предложили на выбор красивое богато украшенное чёрное платье или серенький рваный халатик. Мама выбрала серую одежду.
На самом деле, ничего этого Мила не рассказывала своему прекрасному собеседнику, а привычно рассуждала о том, что не совсем понимает себя и других людей, о связи тела с душой и духом, о том, что жизнь самая великая тайна и иллюзия. Герман молча слушал её, лишь его светло-карие глаза понимающе блестели мягким туманным светом, длинные тонкие пальцы поглаживали ножку бокала. Картинка её клинической смерти в объёмном, звуковом и чувственном восприятии, возникла слева от неё и проживалась помимо её воли, как на экране.
Зазвонил домашний телефон, Герман растворился в свете свечи, остался лишь его бокал и чистая салфетка. Лилиан, сестра Филиппа из Парижа, интересовалась здоровьем её мужа, жаловалась на пробки, жару, ненормальных голубей, влетающих в окно с разбега и тараканов, перебегающих от соседей по подоконнику. Её монолог периодически прерывался завываниями скорых напротив её квартиры в многоэтажном доме был огромный международный госпиталь, куда свозили больных и органы для трансплантаций.
Мила снова посмотрела электронную почту и увидела письмо от Германа. Первым её желанием было удалить сообщение не читая, но начальные строки изменили весь настрой и Мила разрешила себе вступить с ним в диалог. Незнакомец обращался к ней:
Мила снова посмотрела электронную почту и увидела письмо от Германа. Первым её желанием было удалить сообщение не читая, но начальные строки изменили весь настрой и Мила разрешила себе вступить с ним в диалог. Незнакомец обращался к ней:
Моя королева. Ты в моём сердце. Я уверен, что Бог хочет объединить нас, так как мы есть одно, ты прекрасна, но одинока в своём сердце. Я тот, которого ты искала всегда, я тот, о котором ты молила Бога ночами, я тот, кто пришёл сделать тебя счастливой. Я тоже одинок, и я давно ищу тебя. Именно тебя. Я плыву на корабле. Ответь мне, моя родная.
Здравый ум запричитал:
Это дешёвая мелодрама, ты вечная жертва принцев в блестящих доспехах и на белых конях в яблоки, окстись!
Сердце затрепетало и запело. «Это он, мой Грэй».
Глава 5 Гильотина
Вечером Мила расчёсывалась перед старинным зеркалом. Природа, а скорее мама, наградили её великолепными густыми волосами, которым всегда завидовали подружки. Гребень скользил по длинным каштановым волосам, Мила напевала песенку детскую колыбельную, улыбаясь себе в зеркале, вспоминая все слова Германа и свой первый несмелый ответ ему, желала себе и ему спокойного сладкого сна, представляя его силуэт в отражении рядом с собой.
Этой же ночью ей снова приснился сон, граничащий с реальностью, но с полным ощущением своего присутствия себя в двух телах в теле пятидесятилетней женщины, одиноко спящей в широкой кровати. Одновременно она ощущала себя девушкой, одетой в богато украшенное светло-зелёное платье. Её волосы уложены в сложную причёску с бриллиантами, корсет сдавливал рёбра, а руки, унизанные перстнями, касались клавесина. Она знала эту прекрасную мелодию наизусть, из глаз капали слёзы на клавиши. В двух шагах от неё, играл на флейте её любимый, в белом припудренном парике и сиреневом нарядном костюме, он тоже тихо и обречённо плакал.
Версаль. Вечер. Свечи. Розы. Они знали, что завтра по решению Революционного трибунала, их поведут на эшафот и будут казнить на площади при народе. Единственной виной была их молодость, красота и богатство. Свой последний день жизни перед казнью они решили провести вдвоём, не меняя привычек, наполняя его музыкой, нежностью и сладостью объятий. Они любили друг друга, они были одним целым, и умерев в один день, поклялись никогда не расставаться и после смерти. Грустная и нежная мелодия звучала, журчала, плыла, уносила их печали и мольбы к Богу, давала надежду, пока не раздался сухой скользящий звук лезвия, вонзающийся в дерево и корзины наполнились.
Мила проснулась с громким криком, как будто выныривая из-под толщи воды, задыхаясь от невыносимой внутренней боли и холодного страха, парализующего всё тело, болело горло.
Ужасный звук топора, вонзающегося в дерево, ещё звучал в ушах, и снова перед глазами Милы ожила ещё одна картинка из прошлого.
Когда Женьке исполнилось два года, жить в двухкомнатной квартире с родителями и сестрой стало невыносимо. Вместе с первым мужем Миле пришлось переехать из отчего дома в рабочее общежитие без удобств, с полуразваленной кирпичной печкой в захудалой проходной кухоньке без окон. Этот двухэтажный барак был наскоро сбит из досок и разного подручного материала для пленных фашистов после окончания войны. Временное жильё, оставшееся на балансе, в конце XX века стало подменным фондом предприятия, где работал её первый муж. Здесь селились на неопределённый срок молодые не амбициозные семьи, полукриминальные элементы и спившиеся одинокие дедушки.
В подвалах бегали крупные крысы в поисках хоть какой-нибудь еды, опрокидывали редкие банки с вареньем, а в коридорах носились орды играющих в войнушку детей, таскающих дохлых грызунов за облезлые хвосты. В тот вечер её муж Леонид простой рабочий с деревообрабатывающей фабрики высокий худощавый мужчина с флегматичным характером, рано лысеющий и быстро пьянеющий от одной рюмки алкоголя, подрался с соседом, выбил ему зуб и спрятался дома, как трусливый мальчик. Мила ничего не знала об этом происшествии. Она вернулась после работы, в то время она работала учителем французского языка, и принялась готовить ужин в маленькой кухне из тех продуктов, что они могли себе позволить в момент перестройки и страшного дефицита. Лёня, трусливо укрывшись с головой в одеяло, спал или делал вид.
В какой-то момент она услышала страшный стук чего-то металлического в дверь, и ничего не подозревающая, открыла её и увидела занесённый над собой топор. Сосед из пятнадцатой квартиры замахнулся и начал опускать топор над её плечом, и только её невинный и недоуменный взгляд, не понимающий происходящее, остановил трагический полёт смертельного удара. Мила закрыла дверь, топор вонзился в дверное полотно и уголок металла пробил его. Только тогда она осознала, что снова некто невидимый её спас от верной смерти.