Марина выглянула в окно и схватилась двумя руками за голову:
Миленький, выручайте! Не дайте ему войти, не то Володя его точно убьет!
Я тоже подошел к окну. Внизу, у калитки стоял невысокого роста человек лет пятидесяти с сумкой через плечо. Щурился, улыбаясь, на утреннее солнышко. Да кто же это?
Гроза села наш почтальон, идите же! она была сильно обеспокоена. Я поспешил вниз. Увидев меня, почтальон почтительно, даже ласково, улыбнулся и представился:
С вашего позволения Княжев, Владимир Ильич, специалист по информационному обеспечению населения на бумажных носителях и не только. Если совсем просто и доступно почтальон. С кем имею честь?
Я тоже улыбнулся, вспомнив слова участкового насчет местных жителей. Контраст между его профессией и внешним видом был удивительным. Высокий лоб, проницательный взгляд, белая рубашка, галстук, отутюженный костюм-тройка и начищенные до блеска черные туфли напоминали скорее общественного деятеля или, на худой конец, профессора, но только не почтальона. Я назвал свое имя. Довольный произведенным на меня впечатлением, он продолжил:
Здесь, в провинции, в глуши, напрочь путают два по сути различных понятия. Называют меня почтальоном! и засмеялся заразительным смехом. Это, батенька, в корне, повторяю, в корне неверно! Что такое почтальон? Это неодушевленный, так сказать, предмет, в который вкладывают неодушевленную же бумагу. А что такое специалист по информационному обеспечению населения? Это светоч, источник знаний и мудрости, это ваш единственный и незаменимый советник. Кто как не я должен открыть глаза этим темным людям на все происходящее в мире? Объяснить им совсем просто и совсем доступно эту колоссальную и сложнейшую систему общественных, экономических, духовных каких хотите связей. И каждому, да, каждому указать его место в этой иерархии, его цели и задачи в простой и примитивной деревенской жизни.
В волнении он заложил руки за спину и стал ходить передо мной вперед и назад; мысли, видимо бушевали в его голове и не давали ему покоя. Проходя мимо меня, вдруг резко повернулся, схватил за пуговицу рубахи:
Вот вы, батенька, на каком поприще себя являете миру?
Я назвал свою профессию.
Замечательно! Великолепно! Вы столичный интеллигент явились в нужное время в нужном месте. Я как раз окончил и теоретически и практически чрезвычайно важную и чертовски сложную работу. Труд всей жизни. Ну кто как не вы сможете понять мои идеи, мои революционные не побоюсь этого слова идеи!
Вдалеке я заметил Василия Маратовича, идущего по направлению к нам. Тот бросил быстрый взгляд на моего собеседника и тут же зашагал назад.
Так что, мой дорогой! воскликнул мой визави, крепко держа за пуговицу, -нельзя терять ни секунды. Ко мне, не медля ко мне! Промедление смерти подобно!
Я был не против, тем более что этот человек вызывал во мне симпатию, никаких важных дел на сегодня не было, да и спасать то ли его самого то ли Володю тоже нужно было. Почти бегом я едва поспевал за почтальоном мы добрались до края деревни, где стоял его маленький старый домик.
Наденька! закричал, ворвавшись в сени, Владимир Ильич, смотри какой гость к нам пожаловал! Чаю, немедленно чаю!
Выглянула неряшливо одетая женщина с хмурым лицом и тут же исчезла. А он, забыв о чае, бросился к шкафу, вытащил толстую стопку общих тетрадей и торжествующе водрузил передо мной. На самой верхней из них огромными буквами было написано: СИСТЕМА ПОСТРОЕНИЯ МИРА.
Вот она альфа и омега всех наук! он волновался и быстро бегал вокруг стола, система! Именно она и ничего более!
Подскочив, вновь ухватился за мою пуговицу, поедая меня глазами.
В системе весь смысл существования всего живого и неживого, от атомов до галактик. В системе весь смысл жизни любого человека и любого государства! Чтобы вам было проще понять каждый должен знать свое место в этой системе и ни на йоту не выходить из своего, научно установленного места. К примеру, водитель грузовика в чем смысл его места? Взял груз, будь добр, немедля доставь его по назначению. И никаких сомнений, колебаний! И так для каждого, именно для каждого!
Наденька зашла и молча поставила две чашки чаю, повернулась чтоб уйти, но он ухватил ее за рукав старого халата:
А в чем состоит место моей Наденьки? хитро прищурился, Наденька скучающе посмотрела на него, быть моей женой! Готовить, стирать и так далее и так далее.
А для любви место имеется в вашей системе? подал я голос.
А как же? он отпустил рукав, и женщина исчезла. Но в системе заблуждений! Да, батенька, любовь это величайшее заблуждение! Взять, к примеру, мою Наденьку. Полюби, к примеру, она кого-нибудь, он довольно засмеялся, было видно, что пример ему очень понравился, все, батенька, конец системе, хаос, разруха, полнейшая неопределенность. Кто же тогда будет работать по дому? Все придет в упадок. Что она будет делать с этой любовью? В то время как на ней лежит груз величайшей ответственности за семью.
Честно говоря, я тоже слабо представлял себе его Наденьку вне этого старого дома. Что ж, его система здесь действительно работала.
Система, место, человек как все гениально просто! восторгался он. Понятно и академику и слесарю. Только вот, лицо его приобрело горестное выражение, не хотят эти проклятые слесаря понять самую малость! Вы себе не представляете, на днях попытался было объяснить этому пьянчуге Володьке его место в жизни. На основе моих глубочайших исследований. Так он драться бросился. Убить угрожал. Остальные недалеко от него ушли. Поп, этот медведь косолапый, чуть что орет: Сгинь, бес проклятый, задавлю! Бабы ругаются, мужики сторонятся. Участковый и тот заявления мои брать отказывается, в область на него пишу. Сколько же работы мне предстоит сделать, чтобы их пустые головы наполнить знаниями!
Пора мне уходить, подумал я, и чем скорее, тем лучше.
Попросив для приличия почитать одну из тетрадок, я поспешно откланялся.
Система, повторял я, идя домой, система, система, система
Марины в доме не было, и я прилег на свою кровать в соседней с володиной комнате.
Не единою буквой не лгу, не лгу.
Он был чистого слога слуга, слуга.
Он писал мне стихи на снегу, на снегу.
К сожалению тают снега, снега
негромко пел он.
Наверное, этот стих Владимир Ильич тоже бы включил в свою систему заблуждений, подумал я и стал засыпать.
Укол. Боль. Открываю глаза. Тебя нет. Это факт. В голове остатки беседы с почтальоном: я элемент системы заблуждений. Так что же я заблуждаюсь, потому что тебя люблю или я тебя люблю, потому что заблуждаюсь? Для системы, это, впрочем, безразлично. Ты же элемент колоссальной и сложнейшей системы общественных, экономических, духовных каких хотите связей. На тебе лежит груз величайшей ответственности . Прав почтальон? Да. Слишком прав. Может, за это его в селе и не любят. А я не люблю тебя за то, что ты также слишком права, за то, что ты также элемент его системы. И не люблю себя, за то, что я элемент системы заблуждений, за то, что неправ. Я люблю володин белый снег и его, написанные на снегу, песни.
Интересно вполне ли искренен был сегодня почтальон не со мной, а с собой? Нет ли у него какой-нибудь тайной неправильной любви? Если любовь это заблуждение, и он прав, то тогда неправ я и не права ты. Если же он неправ и любовь существует то тогда все правы, но нет никакой системы груза величайшей ответственности . Если же все правы то что мне делать с этой никому не нужной любовью? Застрелиться? Мысль об этом приносит минутное облегчение. Так что же, любовь это смерть? Тоже вроде бы, неверно. Запутался, одним словом.
В доме темно и тихо. Который час и где все? Нет сил подняться, не хочется ничего. Зачем мне все на свете, если я ходячее заблуждение? Чувства мои заблуждения, мысли мои заблуждения, поступки мои заблуждения, жизнь моя заблуждение. Ты оторвался от реальности. Когда? Был ли я вообще в этой реальности? Истина и реальность одно ли это и то же?
Что-то сдавливает сердце. Тело ломит и ноет. Лежать больше не могу. Сел. Ничуть не лучше. Плохо, потому что нет тебя рядом. Пришли на ум слова одной песни: Je pense a toi. Ou es-tu? Que fais-tu? Est-ce que j'existe encore pour toi? и грустная ее мелодия.
Вдруг заходит Володя, включает свет, взгляд воспаленных глаз дикий, блуждающий. Садится рядом:
Слушай! и не поет, не играет, а читает написанный стих:
Мне судьба до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это вовсе, не тот и не та
Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Всё, что ночью кропаю, в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу
Но не буду скользить, словно пыль по лучу