С тех пор как они поженились, еще не было долгой разлуки, а теперь перед самым рождением первенца ей придется это ощутить. Но больше всего пугала Ирину в тот момент не служба Степана, а страх остаться вдовой. Она серьезно и, наверное, впервые в своей жизни об этом задумалась. Страх в ее мысли настолько сильно проникся, что в одних только размышлениях становилось тяжело на душе, а по коже бегали мурашки, покрывая красивые обнаженные руки мелкими пупырышками.
Ирина вовсе не из казачьей семьи. Она уроженка Петербурга из знаменитого дворянского рода. Эта была благородная, образованная, владеющая языками красивая женщина. В Усть-Медведицкую она приезжала к своей тетке и проводила там много времени. Там и познакомилась со Степаном. Ее матушка, Екатерина Алексеевна, была против этого брака, желая дочери более подходящей партии из местных дворянских чинов.
Был у нее ухажер из Петербурга, Маркин Аркадий Иванович, который даже после свадьбы не мог успокоиться, а однажды вступил в неравный бой со Степаном и был побит им же. Потом случилась революция. Ирина вопреки воле матушки отправилась за любимым в казачьи степи. Родители Степана обожали невестку, но по традиции Иван Тимофеевич всегда ворчал на дочку, как он ее мило называл.
Степан как ошпаренный выскочил из бани почти голышом, окутанный в простыню.
Ну, что женка, рюмочку нальешь казаку?
А то как же, улыбаясь, сказала Ирина и пошла к летней веранде, где уже стоял богато накрытый стол. Степан, догоняя жену, накинул на ее плечи большой зипун, размера на три больше. Замерзнешь, укатайся!
После ужина Степан обнял жену, так они и просидели, покуда не стемнеет, а звон казачьих напевов был слышан на весь хутор.
Утром все большое семейство собралось в курене Тишиных. Тимофей Аристархович, как всегда, сидел молча у печи и поглядывал на родственников, которые суетились в это утро больше прежнего. Варвара Семеновна с Ириной собирали продукты. Машка лежала на печи, только одна голова была видна, и хлопала блестящими глазками на братьев.
Иван Тимофеевич бегал по дому, держа в руке иконку Божьей Матери у своей груди, и молился. Подбежав к отцу, сунул ему эту самую икону.
Батя, займись делом помолись за детей!
Тимофей Аристархович взял икону хрупкими и морщинистыми от старости ладошками и прижал к себе, продолжая молчать.
Иван Тимофеевич удалился в одну из комнат, а через некоторое время вытащил ящик с какими-то мазями и наварами. Он внимательно стал рассматривать каждую, поднося к окну, тем самым мешаясь хозяйкам собирать казакам еду в дорогу. Отобрал несколько баночек.
Димка! Димка подбежал к отцу и внимательно слушал. Запоминай, казак! Если секанет, в рану засыпаешь эту мазь. Взял другую баночку. А ежели варка твоя дурная забудет и загноится рана, то вот этот раствор.
Степан сидел на табурете.
Батя, а ежели пуля живот секанет, есть у тебя средства?
Тьфу, дурак окаянный, как ты с ним живешь? посмотрел он на Ирину, а та улыбнулась, наверное, впервые за утро.
Неожиданно у Тимофея Аристарховича прорезался голос.
Ты б лучше им горилки с собою дал, чтобы горло смочить, а не мази. В этот момент все семейство повернулось в сторону старика и стали внимательно смотреть, а Машка захохотала.
Дед загутарил!
Иван Тимофеевич смотрел на деда пару минут, затем махнул рукой и опять куда-то убежал.
Правильно дед гутарит, горилка пригодится, ей и раны можно смазать, бурчал Иван Тимофеевич, держа в руке бутыль мутной горилки.
Тьфу ты, я ему про горло, а он опять про раны, сказал возмущенно дед. Все семейство опять повернулось, и на этот раз все захохотали, даже Иван Тимофеевич не удержался.
Машка спрыгнула с печи и, начала кричать, глядя в окошко:
Тоня идет!
Антонина плелась с двумя своими детишками, держа их за руки, которые всю дорогу вырывались.
Все семейство в сборе, проворчал Иван Тимофеевич. Присядем на дорожку.
А после все отправились на улицу провожать казаков в долгий путь.
Степан обнимал Ирину и наказал во всем слушаться родителей, та только кивала, а глаза наполнились слезами. Димка оседлал коня, а Иван Тимофеевич все твердил свое, про мази и растворы.
Да ятно, батя, ятно кивал Димка. Антонина обнимала Машку, которая выдавливала слезы, а Варвара Семеновна стояла как вкопанная и только смотрела на детей.
Да будет вам реветь! крикнул Степан и запрыгнул на коня. Даст Бог, скоро свидимся, добавил казак. Тимофей Аристархович стоял у окна и наблюдал, затем схватил со стола бутыль с горилкой, налил остатки в кружку, перекрестился и выпил со словами:
Да ятно, батя, ятно кивал Димка. Антонина обнимала Машку, которая выдавливала слезы, а Варвара Семеновна стояла как вкопанная и только смотрела на детей.
Да будет вам реветь! крикнул Степан и запрыгнул на коня. Даст Бог, скоро свидимся, добавил казак. Тимофей Аристархович стоял у окна и наблюдал, затем схватил со стола бутыль с горилкой, налил остатки в кружку, перекрестился и выпил со словами:
с Богом!
Казаки удалялись от родного дома, а Иван Тимофеевич с иконкой так и шел за ними в степь, читал молитвы и крестился.
Глава 2
Димка! Ты вообще вразумляешь, что происходит? Куда это мы с тобой поспешаем? спросил Степан.
Ясно куда красных бить, ответил Димка.
Вроде не малолетка уже, а совсем глупо́й. Давай к речке свернем да искупнемся, я там тебе растолкую, сказал Степан. Братушки повернули коней к Медведице да поскакали вдоль реки.
Погода была ясная и теплая. Река переливалась разными цветами, а вода была прозрачная, как слеза младенца. У Степана было любимое место на реке, куда он любил ездить вместе с женой. Посадит, бывало, ее на коня сзади и скачет что есть силы. Ирина, не приученная к казацким порядкам, первое время боялась, а потом привыкла.
На берегу стоял большой клен, уже распустив свои широкие листья. Вниз шел большой спуск. Река имела большую глубину у берега, а в самой середине мель.
Ну, что, братушка, искупнемся?! раздевшись догола, прыгнул в реку Степан.
А то, кричал Димка и следом бежал.
Хороша водичка, холодненькая пошла, кричал Степан. Догоняй, а там покалякаем, добавил братушка.
Доплыв до середки реки, они присели на мель, где воды было не более двух ладошек. Она была до того прозрачная, что просматривался белый песок, а мальков можно было ловить руками.
Степан, что ты все загадками гутаришь? младший Тишин был так же сложен, как брат: высокого роста, с широкими плечами, только белокурый, как матушка.
Димка, ты готов умереть за белых?
А кто ж не готов!
Я не готов! громко крикнул Степан, да так вгляделся ему в глаза, что аж скулы надулись.
Ты что это, братушка, к красноперым засобирался?
Никуда я не засобирался. Я не понимаю одного зачем мы убиваем друг друга? Что красные, что белые: все одной нации, а живем на одной земле. За родной дом я готов умереть: за жену, за батю, мамку, сестру. А это что получается? посмотрел он на Димку.
Чаво? с удивлением спросил Димка.
А то, братушка, что нас используют, как валухов. А когда все утихнет, нашу землю зарас и поделят, сказал Степан.
Да неужто!
А ты думал, идешь за страну кровь проливать али за семью? спросил Степан. Димка замолчал и задумался, наклонив голову в колени, всматриваясь в донышко реки. Скажи мне, Дмитрий, ежели ты Петра встретишь, махающего шашкой против себя, что сделаешь? так с подковыркой спросил Степан.
Не брехали казаки.
То-то и оно, братушка. Не знаешь, что гутаришь. Объявили Краснова атаманом, полки собирают, а повсюду красные. А кто такие красные? Свои же. А сколько немцев и австрияков состоят на службе у казаков? Вчера мы с ними воевали, а сегодня плечом к плечу стоять будем? спрашивал Степан у брата, но не дождавшись ответа, сам и отвечал: С ними же против брата! Это что ж получается: казак с немцем идет против брата казака?
Против большевика! крикнул Димка.
А большевик кто? Тот же казак, только названный теперь по-другому.
Братья долго вели беседу, и сложилось впечатление, что разные у них мнения о данном вопросе. Димка твердо стоял за белых, а Степан метался и не понимал, для чего эта война. Одно он точно понимал: это кровопролитие бессмысленно. Победит сильнейший, идейный, но пострадают люди.
***К маю 1918 года сложилась такая ситуация, что власть переходила из рук в руки. Тогда же вышел знаменитый приказ 1 Всевеликому Войску Донскому.
«Волею Круга Спасения Дона я избран на пост Донского Атамана с предоставлением мне полной власти во всем объеме. Объявляя при сем Основные Законы Всевеликого Войска Донского, предписываю всем ведомствам, учреждениям и всем вообще казакам и гражданам Войска Донского ими руководствоваться. В тяжелые дни общей государственной разрухи приходится мне вступать в управление Войском. Вчерашний внешний враг, австро-германцы, вошли в пределы войска для борьбы в союзе с нами, с бандами красногвардейцев и водворения на Дону полного порядка. Далеко не все Войско очищено от разбойников и темных сил, которые смущают простую душу казака. Враг разбит наружно, но остался внутри Войска, и борьба с ним стала еще более трудна, потому что он очень часто будет прикрываться личиной друга и вести тайную работу, растлевая умы и сердца казаков и граждан Войска.