Хоть и был лесник не из робкого десятка, но в пиджаке, специально приобретенном для выхода в свет, себя не узнавал, оттого стеснялся: и высокого роста, и косой сажени плеч, загрубевших от физической работы жилистых рук, заросшего густой бородой лица. Казалось, что в подобном обличии он смешон и нелеп и выставлен напоказ всему свету. По переулкам и площадям ходил дикарем, втянув голову в плечи.
В неволе городского жилья он и вел себя, как лесной зверь в клетке. Натыкался на стены, углы, задыхался от тесноты лифтов и лестниц, узких пролетов.
Всякий раз, отправляясь к родным на свидание, имел твердое намерение подольше пожить с семьей, но, страдая от собственной бесполезности в мегаполисе, начинал скучать и даже впадал в депрессию. Не успев распаковать чемодан с лесными гостинцами, принимался планировать обратный путь.
Жил в тайге, за лесом присматривал. Дни считал ждал Аннушку на каникулы.
Ворочаясь этой ночью на лавке и мучаясь от бессонницы, лесничему неожиданно пришло на ум, что следовало бы заглянуть на Дальнее болото посмотреть, не случилось ли там происшествия. Свербело в душе, а к себе Петр Иванович прислушивался. В тайге не было для него лучшего компаса, чем собственные переживания.
Надумав наведаться в далекие края, он тут же успокоился.
На Дальнее болото Петр Иванович выбирался не часто. За всю бытность лесничим пару раз побывать там пришлось не более. Однажды геологов сопровождал, которые в здешних краях обнаружили месторождение никеля. А еще по просьбе хозяина, который посулил щедрую награду, разыскивал в тайге чужую собаку. Петр Иванович на деньги позарился мечтал путевкой в пионерский лагерь порадовать дочку. Только зря лесник обивал ноги так и сгинул блудливый пес в глухой чаще, и косточки не обнаружились.
Посещать подобные гнилые места без особой надобности даже ему, опытному охотнику, ни к чему было: и далеко, и опасно.
РАННИЙ ГОСТЬ
Ворота громыхнули.
Стук был настойчивым и требовательным. Дрон с трудом открыл глаза, но не увидел часов на стене: впереди зияла темнота. Внутренним чутьем он понимал, что на дворе совсем рано.
За ночь дом выстудился. Через щель у порога и в отверстия рассохшейся крыши в жилище проникал мартовский ветер. Дрова в печурке почти догорели. Слабое мерцание едва тлеющей головешки лениво лизало пол. Спокойное дыхание горячей, полнотелой Люськи, ее живое тепло удерживали в постели. Подниматься на стук не хотелось.
Он понадеялся, что грохот с улицы ему почудился, и снова закрыл глаза, медленно погружаясь в сладкую негу, но скрежет металлических ворот в очередной раз взорвал воздух. Прогоняя сон, Дрон нехотя поднялся с кровати и подошел к окну, выглянул на улицу из-за шторки. Мелкий дождик поливал серый от грязи двор, покрывая снег ледяной коркой. Небо плотно затянули тучи.
В мутном свете фонаря Дрон увидел фигуру пожилого мужчины и чертыхнулся.
В постели шевельнулась Люська.
Кто там? не проснувшись, спросила.
Дрон не ответил. Скрылся за шкафом. Кружкой зачерпнул из ведра воду. Рот обожгло холодом.
Люська резко села в кровати. Всматриваясь в темноту и ежась от холода, она испуганно таращилась на Дрона:
Кого нелегкая принесла? тревожно спросила.
Темные волосы женщины беспорядочно разметались по голым плечам, едва прикрывая руки и пухлую грудь. Люська была в белой ночной рубашке.
Дрон молчал. Взмахнув руками, потянулся, энергично заработал мускулами, чтобы согреться. Стал одеваться.
Да можешь ты словечко-то молвить, молчун! Громким шепотом взмолилась женщина. Неужто Петька? Она опустила ноги на ледяной пол и, скрипнув пружинами, проворно вскочила с кровати.
Рубашка со спины на ней задралась, оголила круглые бедра. Пригибаясь к полу, таясь, гостья проворно метнулась к окну и осторожно заглянула за край занавески.
Внезапно Дрон почувствовал раздражение.
Набычась, он стоял у порога и смотрел, как с гримасой ужаса на лице Люська крадется к окну, стараясь не скрипеть половицами, как, сидя на полу, надломив спину, тянет шею за шторку. Его наполняло отвращение к женщине.
Дрон представил на миг, как он решительно подойдет к окну, а потом схватит блудницу за голову. Намотает себе на кулак ее шелковые волосы и направится к порогу. Вскрикнув, Люська упадет перед ним на мягкие колени и как привязанная, безвольно поползет за крепкой мужской рукой, и ее белое, роскошное тело, призывно зовя, подчинится.
Сил владеть собой Дрону не доставало.
Он крепко сжал челюсти и, скрипнув зубами, замотал головой, отгоняя страшные видения.
Усилием воли отвел взгляд от босых Люськиных ног под бесстыдно задранной рубашкой. Пугаясь своей ярости, задохнулся. Поспешил на волю, на вновь прозвучавший стук посетителя.
Всю неделю Люська не приходила, и Дрон соскучился.
Вставал ни свет, ни заря спал ли? Глотая дым, растапливал печурку. Долго сидел в темноте, наблюдая за языками пламени, которые нехотя лизали дрова. Сырые поленья шипели и выстреливали, а по полу, стенам и потолку прыгали черные тени.
Выпив жидкий чай, чтобы наскоро согреть нутро, отправлялся на работу. Весь день чистил лопатой снег и долбил отбойным молотком мерзлую землю. Копал с перекуром на отдых и небольшим перерывом на обед до тех пор, пока были различимы предметы, при любой непогоде. Это была тяжелая и изнуряющая работа.
В полдень он плелся домой, доставал из холодильника кастрюльку кислых щей, которыми его снабжала Люська, и пока суп закипал, а комната наполнялась острым ароматом чеснока и капусты, ложился как был в одежде на кровать поверх одеяла. Теплая утроба убогого жилища убаюкивала, и Дрон проваливался в липкий сон, как в пропасть.
Во сне он летал, как птица, не чувствуя скованных рук, тяжести ног, лица, опаленного ветром. Под ним расстилалась земля, омываемая вихрем. Дрон ликовал.
Дневной сон-полузабытье быстро восстанавливал силы. Короткие минуты отдыха помогали продержаться до вечера. Сознание прояснялось. После тарелки горячих щей в животе становилось веселее. Дрон снова отправлялся на работу грызть землю.
Изредка в странной череде однообразно серых, как осенний день, будней случались исключения, когда Люська чужой перелетной птицей прибивалась к нему на ночлежку.
В свете дня Дрон не хотел ни знать эту женщину, ни слышать о ней, но с наступлением сумерек вновь начинал исступленно ждать свидания, ненавидя и стук собственного сердца, и чуткое внимание к малейшим шорохам за окном, и свою лихорадку. Жгучей, жаркой волной из темноты на него надвигались боль, страх и отчаяние. Он тосковал по живому теплу, жару слабых женских рук, горячему дыханию.
Дрон нуждался в Люське, как маленький ребенок, который, сидя в одиночестве дома, ждет возвращения взрослых, томясь и пугаясь, напряженно всматривается в темноту, вздрагивая от едва уловимого звука.
Услышав гул железных ворот, осторожный скрежет щеколды, Люськино нетерпение на крыльце за дверью, он мгновенно успокаивался.
С приходом женщины пустые углы жилища заполнялись чем-то влажным и живым, глупым, но осязаемым, и до рассвета в нем царил зыбкий, но все же домашний уют. Жизнь озарялась сомнительным смыслом.
Душная тайна их отношений изводила его. Любовь, возросшая в грехе, сводила с ума. В душе зрел протест.
И сейчас, глядя на испуганное лицо своей гостьи, Дрона переполняла злоба. Презирая гостью за нерешительность оставить постылого мужа и вместе с ним честно строить судьбу, он ненавидел и себя, и женщину, с которой тайно грешил. По слабости ли, собственной нечистоплотности или потому, что как преступник, позарился на чужое, тискал в удушливом сладострастии ее пышное тело. Как в липкое болото, погружался в Люськину сочную плоть. Женщина задыхалась и стонала под ним, наполняя кровь похотливой горячей истомой, все глубже ввергая обоих в темную бездну. Он погибал, спасение не приходило.
К горлу подкатил тошнотворный ком.
Сглотнув слюну, Дрон отворил дверь и вышел на воздух. В лицо пахнуло влагой. В воздухе повисла прелая взвесь. У крыльца скопилась лужа дождь с крыши стекал под ноги, не попадая в водозаборную трубу. Дрон пожалел, что выскочил на улицу без сапог, но возвращаться в дом не хотелось.
Взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, перепрыгнул через запруду. По снегу, покрытому тонкой глазурью, подкатил к чугунным воротам, едва не поскользнувшись.
За оградой, сутулясь, стоял худощавый мужчина без зонта, в мокрой меховой шапке. Длинные полы пиджака выглядывали из-под кожаной куртки. Отутюженные брюки темнели пятнами влаги. В руках он держал цветы, завернутые в газету.
Дрон узнал посетителя и хмуро кивнул ему, а тот, протянув руку для приветствия, бодро шагнул навстречу.
В скудном свете фонаря вытянутое лицо мужчины с глубокими складками по щекам, матовый лоб, прямой нос с едва заметной горбинкой, тонкие бескровные губы выглядели неестественно бледными, точно восковыми. Вблизи мужчина оказался гораздо старше почти стариком. Его ладонь была сухая и теплая Дрон ощутил крепкое рукопожатие.