Екатерина Гликен
Нехорошее поле. Мелочи жизни и одна страшная история
Нехорошее поле. Быль
Хотите верьте, а хотите нет, только никогда не ходите искать клады к заброшенным колодцам
Она тогда умом вихнулась совсем.
Дурочка стала? Как Володька?
Не-е, протянула бабушка. Кабы как Володька, так и пусть её. А то злая стала, свирепая. Не хочу про неё, от греха подальше. Что ты пристал? Иди вон воды лучше принеси
Своего колодца у нас не имелось, приходилось пользоваться чужими. Один колодец общий, на деревне, недалеко. А второй через поле прямиком, одинокий, старый.
Про него давно ходила дурная, нехорошая слава. А после разговоров про Васильну-горемычную идти туда было страшновато. Что ни год у колодца в той стороне люди пропадали. Понаедут черные копатели да туристы, и к колодцу шасть. Сколько себя помню эта история каждое лето повторяется. Студентом был, даже искать ходил пропавших. Теперь нет, может, это и плохо, да ведь сказано не суйтесь вы в наши леса, пропадёте, а все равно лезут. Тьфу на них. Раз уж им-то на себя наплевать, мне-то какое дело?
На заброшенный колодец страшновато, но на деревне после вчерашнего показаться еще страшнее.
Я постоял в нерешительности, раздумывая, выбирая из двух зол: в темное место через гиблое поле или через людские разговоры по деревне? Загулял. С кем не бывает? Но эти ж бабы век помнить будут, на деревню и носа казать страшно.
Старый колодец, казалось, совсем близко: от дома прямиком через поле рукой подать. Раньше поле было естественным разделом между деревнями. За полем Малая Мараморка, мы, стало быть, Большая. Ее, Малую то есть, во время войны разграбили и пожгли. А наша уцелела больно дома хороши были, ладные, в них фрицы штабы устроили.
Да только был в той деревне Малой дед Максим. Это по городам люди без истории живут, сами по себе, как осина на ветру. А на деревне всяк на виду, не спрячешься, за каждым человеком своя слава идет. Как дом, пока живут в нем, из трубы дым пускает в небо, так и люди на деревне, пока живы, тож по-своему небо коптят, от каждого там наверху пятно закопченное есть, всяк свою историю за собой тянет, а то и не свою, а дедов да прадедов. А то и после смерти человека тень стоит: взрослым наука, малышам страшилка. Меня такой страшилкой с детства пугали, мол, по полям, пока взрослые на работах далеко от дома, ходить нельзя, а если обед им нести в поле надо, то обязательно в обход, а нарушишь наказ обязательно Васильну-горемычную встретишь. Ну, а там понятное дело она задушит обязательно или косой зарубит, под настроение, в общем, живым не уйдешь. Это я сейчас понимаю, зачем это нам рассказывали. Когда малята в поле в высокой траве играют, их не видно, косцы пойдут, да своих детей и закосят. А когда рожь поспела малята ее всю и потопчут, что потом мамка молоть-то будет? Ругай ребенка не ругай, бесполезно, а хорошенько напугать залог того, что правила будут соблюдаться.
Так и сложилось у наших деревень: дед Максим с той пожженной деревеньки в памяти остался, а Васильна-горемычная с нашей.
Когда подрос, узнал, что Васильна-горемычная не просто выдумка, а и действительно на деревне женщина такая жила.
Но на нашей стороне поля рассказывали только про деда Максима, про Васильну-горемычную не любили поминать: то ли боялись, то ли не хотели, чтобы память о ней в людях осталась. Больно страшная история.
Жила Васильна, хорошо жила, в дом хороший замуж вышла, работящая баба была. Что ни год то по ребенку, муж, видать, крепко любил. То мальчишка, то девчонка, так четыре года кряду. Что потом случилось, молчат наши. Говорят только, вроде, муж ее разлюбил, из дома выгонять стал. А нашли ее через пару дней у того самого дедова колодца. С ума сошла.
А вот еще люди говорят. Вроде как муж ейный пошел к этому деду Максиму просить, чтоб деток не так много было, чтобы наговор какой прочел, чтоб остановить это дело. Если их каждый год рожать кормить нечем будет. Ну, вроде дед Максим и подсобил. А после того все остальное и случилось
Ну, чего застыл? Стыдно идти, небось? Машку, чай, боишься? Бабушка хитро щурилась рядом.
Я отвернулся.
Солнце высоко стояло в чистом небе, лучи его падали на заснеженное поле, на снежные шапки забора, на огород, расцвечивая синие сугробы переливами алмазов и серебра. Впереди сверкало разными цветами заброшенное поле, на краю которого сегодня совсем не зловеще, как обычно, а приветливо и игриво выглядывал максимов колодец.
Так что случилось, скажи, ба?
Ой, вот приставучий, всплеснула она руками. Что тебе до нее?
Ну, если б рассказали, давно бы про нее забыл, а так никто не говорит, будто тайна какая великая! Ты расскажи, а я забуду.
Нельзя поминать ее, говорю тебе. Нельзя ее историю рассказывать.
Да почему нельзя-то?!
Да нельзя и всё тут!
Магия, небось? Да? скроил я серьезную рожу.
Да!
Экстрасексы? Ты мне не рассказывай тогда, в передачу на телевизор напиши, там сюжет покажут.
Ну тебя, махнула она рукой. Все смеешься.
Да ты пойми. Вы никто ничего не рассказываете, от этого только хуже! Там, может, история выеденного яйца не стоит, но вы же всё таким мраком и тайнами покрыли, что кажется невесть что.
Ну, как тебе объяснить, нельзя и все тут.
А ты так расскажи, как будто не про нее. Расскажи так, будто ты мне серию пересказываешь свою любимую про старуху слепую, которая все приметы знает!
Бабушка склонила голову набок, задумалась, а затем, будто решилась на что-то очень серьезное, резко махнула рукой:
Ладно, не отстанешь ведь, только не спрашивай ничего. Расскажу, будто и не про нее.
Я тебе воды на месяц натаскаю, бабуль! обрадовался я.
И дров привезешь, грозно добавила она.
Я тебе газовую трубу за это в окно проведу.
Не, газовую трубу в окно не надо, серьезно резюмировала бабушка. Поживу еще. Рано
Да я не в этом смысле! Ну, бабуль!
Мы вернулись в дом, я кинулся ставить чайник и хлопотать с блюдцами, чтобы удержать мою драгоценную рассказчицу за столом.
Бабушка принялась обходить весь дом по периметру, проверяя, плотно ли прикрыты ставни и двери, крестя каждый угол, опуская на окна занавески.
Ты мне секреты родины будешь рассказывать что ли? Боишься, кто подслушает? не выдержал я.
Цыц, строго осадила меня она.
Такой серьезной я не видал ее никогда, сколько себя помню. Стало как-то не по себе. Она смотрела мне в глаза, не мигая, и шла прямо на меня из дальнего угла комнаты, держа перед собой горящую свечу.
Бабуль, ты чего? тихо прошептал я. Бабуль
Значит так, полушепотом зашипела она. Вот, сказывают, будто пришел какой малец к бабушке, мол, бабушка подсоби
Погоди, ты имеешь ввиду, муж этой самой к деду, чей колодец на той стороне поля?
Тихо ты! шикнула бабушка. Да. Не перебивай.
Мне смешно стало от того, как старый человек выдумывает неведомые небылицы, что может так бояться каких-то глупостей, ведь моя бабушка войну прошла, чего страшнее, а вот, детских сказок боится
А про деда того все деревни в округе знали
Не про деда, бабуль, услужливо поправил я. Про бабку слепую
Про какую бабку слепую? удивилась она, переходя с шепота на обычный голос.
Ну которая совсем не бабка, а дед, который колодцем владел, но про него говорить нельзя, поэтому это не дед, а бабка слепая
Бабушка посмотрела на меня молча и немного с сожалением, хлопнула в сердцах ладонью по коленям:
Нет, не буду! Вишь, еще не начала рассказывать, а уже вон какая бесовщина
Несколько минут у меня ушло на то, чтобы объяснить бабуле в чем дело, что это именно она выдумала рассказывать историю «как не про них», именно она начала называть деда слепой бабкой. Бабушка не верила, но, видать, и саму ее охота разобрала повторить старую историю, так что в итоге она продолжила:
Как ни назови. А жила у нас, на нашей стороне поля семья. Хорошая, ладная. Как обычно. Только не очень богатая была. Лексей горемыку за себя взял, сироту, любоделанную. Говорили ему сироту не бери, счастья не будет. А он все шутил, мол, до свадьбы она сирота, а как возьму за себя то молодуха. Дошутился.
Поначалу все хорошо было. Баба она была не гордая, приветливая. Только, что ни год брюхатая. А как сами небогато жили, так и детей кормить нечем. Пошел Лексей к деду Максиму. Вот ведь всё наперекор делал! Говорили ему: как сироту взял, так сироту и отдай. Оставь одного ребенка на сход. Там решим, кому достанется, отдадим в семью, приживалой. Но он ведь умнее всех. Пошел к деду советоваться, травкой, мол, какой напоить бабу-то, чтоб не носила в подоле. В городе подвизался, там науки нахватался на свою голову, мол, лекарствами всё решить можно.
Почему он к деду пошел?
А к деду все тогда ходили. Это сейчас по хорошей дороге можно в санчасть. А раньше куда? По любви да хвори к деду, по детям к Люське, по сватовству к Демидовне, усмехнулась бабушка. Про деда Максима все говорили, что колдун. Он и змей заговаривать умел, и людей мирил, и травы всё какие-то собирал. Помню в лесу видела его, нагнётся над пригорком, травку малую какую-то щиплет да нюхает, а потом в мешок свой суёт. В общем, силу старик имел, вот все и ходили. Только он злой был. Всё время недовольный. Уж девки молодые по деревне идут, у каждого нормального-то мужика сердце радуется, а этот всё бурчит. Солнце, тепло, а старый хрыч бормочет. Да и то говорили, будто, дома он мешки золота прячет, словно он из раскулаченных, по дороге в Сибирь где-то в наших краях с саней прыгнул, да тихой сапой до Малой Мараморочки до нашей и дошёл, чуть в болоте не увяз, потому что все его сокровища на нём были, под армяком надеты, будто он их к коже пришивал, чтобы от власти красных сберечь и унести.