Но что если у Шамиран каким-то чудом получилось? Нет Невозможно, она потеряла свою силу, она не могла Эрешкигаль не стала бы ей помогать.
Я отворачиваюсь и ловлю настороженный взгляд юноши. Он не ушёл и смотрит так, словно я ему враг. Смешно. Давно смертные так на меня не смотрели. После Саргона, в которого якобы без памяти влюбилась Шамиран, никто.
Я смотрю в ответ и каменное сердце ноет юноша окутан благодатью. Это значит лишь одно Шамиран действительно здесь, в теле этой девушки, и благоволит смертному. Странно, что она ещё не забрала его сердце ведь оно придало бы ей сил. Наверное, этот юноша у неё не единственный, и скорбная участь раба у ног изгнанной богини его не минует, просто откладывается.
Он наконец отводит взгляд, а потом уходит, посмотрев на окно слева от двери. Там тоже мелькают тени, и мне опять чудится сладкий привкус мёда.
Я тоже отворачиваюсь и гляжу вслед юноше. По привычке, как делал это со всеми любовниками моей неверной жены, я проклинаю его. Благосклонность Шамиран не даст ему умереть завтра, однако такие крепкие люди тяжело переносят болезнь. Что ж, так тому и быть. Возможно, эта участь покажется ему даже лучше рабства у сбежавшей богини.
Проходит совсем немного времени я не успеваю решить, стоит ли навестить Шамиран в её доме, или обозначить своё присутствие и разговаривать там, где жене нечего будет разбить или сломать, в том числе и о меня. Конечно, я не чувствую боли, но ссора на глазах у смертных это унизительно.
Я так и не решаюсь дверь снова открывается, и девушка с лицом Шамиран выскальзывает на улицу. Она вздрагивает от холода, и не нужно даже вглядываться в её лицо, чтобы понять: она расстроена.
Не обращая на меня ровно никакого внимания, смертная смотрит на то же окно слева, потом обнимает себя за плечи и сбегает по ступеням прямо в лужу. Теперь она нисколько не напоминает мне Шамиран сгорбленная, жалкая, несчастная. Я смотрю, как она идёт по улице мимо мусорных баков, поникших деревьев, в темноту. Как трясутся её плечи не то от холода, не то от слёз.
Смотрю, и странное чувство переполняет меня смятение, должно быть. У неё лицо моей жены, но за тысячи лет я ни разу не видел Шамиран такой. Да, конечно, смятение. Не могу же я жалеть человека.
Но отчего-то не подхожу к ней, хотя времени удобнее, чтобы вызвать Шамиран, не придумаешь. Я просто иду следом.
И сам не сразу замечаю этих смертных пятеро теней, их мысли понравились бы Мардуку. Приторное своеволие с гнилым душком насилия.
Девушка теперь ещё меньше напоминает мою Шамиран. Жена ни за что бы так себя не повела. Она бы превратила их жестокость в своё наслаждение. Смертная же замирает, как жертва, и просто смотрит равнодушно обречённо. И когда её толкают к стене, не сопротивляется.
Я наблюдаю. Сейчас Шамиран обозначит себя. Не может же она позволить навредить этому телу. Другого у неё нет, а стать призраком для некогда всесильной богини воплощённый кошмар. О нет, всё это, конечно, игра. Я не единожды видел, как Шамиран расправляется с обнаглевшими людьми так, что позавидует даже жестокий Мардук.
Этой смертной достаточно лишь посмотреть на насильника. Уверен, ей об этом известно я же видел, как старательно она избегала взгляда юноши у крыльца.
Ну же, давай, защити себя. Я чувствую, как тебе страшно, противно и мерзко. Всего лишь взгляд и все они у твоих ног.
Но она наоборот отворачивается.
Я вдруг понимаю это не игра. И ещё успеваю удивиться: какое мне дело? Пусть тело этой смертной растопчут тем легче будет мне разговаривать с Шамиран. Не захочет же она скитаться, как бестелесный дух.
Но у этой девушки лицо моей жены. Я вижу, как оно кривится от ужаса, как по нему текут слёзы.
И серый мир вокруг стремительно белеет.
Глава 3. Очарованная
Лена
Бежать, бьётся в голове. Бежать, бежать!
Всё как Тёма предсказывал: Серый, его друзья и я. Кричать, знаю, бесполезно. Однажды я уже кричала. Это был не Серый, а один из маминых ухажёров, и мне тогда едва исполнилось тринадцать. Что я услышала в ответ? Шлюха. Сама соблазнила, сама и виновата.
Тогда я приложила как же его звали? в общем, бутылкой. Мама боялась, что будет сотрясение. Ага, мы потом еле ноги унесли, когда этот сотряснутый очнулся.
Сейчас под рукой ни бутылки, ни шокера, ни даже камня. Я затравленно озираюсь, понимая, что сейчас убежать не успею.
Как мне всё это надоело. Как я устала!
Как мне всё это надоело. Как я устала!
А может, и правда дело во мне? Если даже мама меня бросает, наверное, виновата я.
Сражённая этой мыслью, я просто смотрю, как Серый и его друзья подходят. И уже после покрываюсь липким потом от ужаса. Холодные руки ныряют мне под водолазку, крик замерзает на губах, а в голове теперь лишь одна мысль: Посмотри на них! Посмотри, и всё закончится.
Я очень этого хочу. Я знаю, что тогда всё действительно прекратится. И ещё пятеро парней отправятся в психушку из-за меня. Или повесятся, потому что такая в ужасе я не удержусь, я их сломаю. И это, как я давно выяснила, не лечится.
Нет. Ни за что. Я дала себе слово: больше никогда.
Я даже отворачиваюсь для верности и тут что-то происходит. Я слышу, как Серый вскрикивает, а меня вдруг отпускают. В нос ударяет душный запах пыли, а щёки колет от горячего песка. Путаясь в одежде, я сползаю на мокрую землю. Перед глазами мелькают тени, свет фонаря бьёт в лицо, а мои руки движутся сами по себе, пытаясь поправить водолазку и натянуть джинсы.
Потом становится тихо. Тени успокаиваются, фонарь заслоняет чья-то фигура и звучный, странно-знакомый, рвущий душу голос говорит:
Вставай.
Я смотрю на протянутую руку она плывёт у меня перед глазами, странно раздваивается. Как будто это не рука, а какая-то матрёшка, точнее, рука в руке: одна крепкая, мужская, а поверх неё грязная, почти детская.
То же и с человеком. Это мальчик, подросток, лет не знаю, одиннадцати? Одет как бомж куртка не по размеру, рваные штаны, стоптанные кроссовки. Но под всем этим мне чудится что-то иное. Что-то из света, сияющее.
Это, наверное, от страха, думаю я. Меня действительно колотит даже не дрожь судороги. Вот в глазах и двоится. Сейчас пройдёт.
Сияющий мальчик смотрит и вздыхает. Лицо у него надменное, словно я да и всё вокруг пыль под его ногами.
Почему ты не забрала их сердца?
Боже, какой у него голос!
Чт-то?
Мне хочется, чтобы он говорил и говорил, неважно что. Вечно бы слушала.
Ты могла забрать их сердца, и ты об этом знала. Но не сделала. Почему?
Чт-то?
Он снова вздыхает и как будто становится ещё высокомернее. А потом вдруг снимает куртку так изящно, точно танцуя и протягивает мне.
Меня трясёт, мысли путаются. Я растерянно смотрю на мальчика-матрёшку и не понимаю, что он от меня хочет.
А потом случается невероятное: куртка оборачивается плащом. Накидка, как в исторических фильмах, не то из шерсти, не то из шёлка, укрывает меня словно одеяло. От неё волшебно пахнет пряностями, морем и цитрусами.
И сразу становится тепло. Я выдыхаю, даже закрываю на мгновение глаза. А когда открываю, мальчик смотрит на меня, словно оценщик на рынке. Наверное, приходит к выводу, что товар с гнильцой, но можно с ним повозиться, потому что говорит:
Идём со мной.
К-куда?
Куда я пожелаю, туда и пойдёшь, в его чарующем голосе слышится злость, и я вздрагиваю.
Его взгляд немедленно смягчается.
Я не причиню тебе вреда. Идём со мной.
Медленно, шатаясь, но я встаю и действительно иду за ним за его голосом. Он тащит меня, словно на аркане.
Я как будто сплю. Не понимаю, как, но мы оказываемся в пустом кафе никогда здесь раньше не была. Рядом никого ни официантов, ни поваров. Искусственный огонь потрескивает в камине слева от нашего столика. Или всё-таки настоящий? У меня в глазах плывёт, не могу сосредоточиться, не понимаю.
Передо мной исходит ароматным паром чашка чая, фиолетового, как ночное небо, со звёздами бадьяна и полумесяцем лимона. Пахнет остро и пряно, но попробовать я не решаюсь.
Мне страшно.
Сияющий мальчик сидит напротив и изучает меня, словно бабочку в шкатулке коллекционера.
Не бойся. Я же сказал, что не причиню тебе вреда.
Его плащ теперь давит на мои плечи, как оковы. Я почему-то не могу его сбросить вообще не могу пошевелиться.
Кт-то ты?
Мальчик улыбается мягко, словно змей-искуситель.
А ты? Как зовут тебя, смертная?
Чт-то?
Как твоё имя? терпеливо повторяет он.
Лена.
Мальчик старательно повторяет, добавляя:
Лена, посмотри на меня.
Я упрямо гляжу в сторону. На стену, где пляшут наши тени: моя нормальная, и его переменчивая. То мальчик, то мужчина, снова мальчик и опять мужчина. Или вихрь? А может, какой-то зверь? Чудовище?
Лена, ты можешь на меня посмотреть, повторяет он. На меня можно.
Отпусти меня, вырывается шёпотом.