Что случилось?-тихо спросила я Мишеля, который теперь тоже нелепо и опасливо крутил головой по сторонам.
На дороге была растяжка из шипов, мадам, сказал он сиплым от страха голосом, шины спущены
Кто кто это такие?-спрашивала я, инстинктивно вжимаясь в кресло и в то же время подсознательно надеясь, что он оставит мой вопрос без ответа, словно бы от его отсутствия можно было изменить настоящее и не видеть приближающегося к нам силуэта
Нелепая веселая музыка продолжала играть в машине, когда к водителю приблизился мужчина в камуфляжной форме, придав человеческое обличие тени. Только было ли оно человеческим?
Когда раздался громкий хлопок и стекло лопнуло, я взвизгнула и сильно зажмурилась. Не знаю, может быть мои глаза не были столь плотно закрыты или я все же открыла их на толику секунды, но я успела увидеть, как после желто-ослепляющей вспышки голова Мишеля резко качнулась и он всем корпусом безвольно упал на руль. Мое лицо было мокрым- что это, кровь водителя? Испарина, проступившая со страха? Слезы?
Послышался второй выстрел. Я замерла и перестала дышать. Это в меня? Я умерла, наверное Подсознание заставило меня инстинктивно накрыть рукой сердце и словно бы проверить- оно все еще бьется или нет. И только спустя пару мгновений я поняла что второй выстрел пришелся на магнитолу- радио, наконец, заткнулось. В ушах звенело, но я отчетливо слышала её- пугающую тишину, стоящую надо мной в компании с костлявой и ухмыляющейся смертью
Я открыла глаза, пытаясь понять, что делать Что будет со мной Какую участь уготовил экзекутор мне
В это самое мгновение мои глаза пересеклись с его взглядом. Если бы я когда-либо представляла, как смотрит смерть, я, наверное, представила бы именно этот взгляд. Серые, пустые глаза. Гипнотизирующие. Травящие парализующим ядом. Лишающие воли, радости и надежды. Тотальная пустота. Обреченность. Неизбежность. Так смотрит приговор. Смертельный приговор, который лишает воли и жажды к сопротивлению.
Его губы расплылись в презрительно-хищной усмешке, Он одним выверенным ударом по моему стеклу вышиб его, от чего мелкие осколки впились в мою кожу на руках, шее и лице. А потом я почувствовала, как мою голову пронзает острая тупая боль. Дальше была пустота.
Глава 3
-Мамочка, тебе нравится моя новая корона?-сказала я, игриво крутясь перед зеркалом, из бисера сделала, сама, на уроке труда.
Мама глубоко вздохнула, печально улыбнувшись.
Зачем, дочь? Чтоб в шкафу лежала? Вон, Юлька, Светкина дочка, какие фенечки плетет, видела? Мне ее мать хвасталась, что даже продает среди одноклассниц и по воскресеньям у бабы Любы на развале на рынке, а ты что? Тоже могла бы фенечки И продавать
Оставь дочь в покое, появился в дверях папа. Посмотрел на меня с нежной улыбкой, подошел, поцеловал в затылок, пусть плетёт то, что хочет. Очень красиво, доча! Настоящая принцесса
Сказал и пошел в зал, как всегда читать газету. Папа интересовался политикой, всегда старался быть в курсе последних событий. Даром, что был простой шахтер, угробивший свои легкий вредной рудой, как любила причитать мать.
Сейчас, как только папа скрылся за скрипучей дверью с облупившейся краской, она тоже причитала, бубня себе под нос.
Настоящая принцесса Тоже мне Все они, бедные, сначала настоящие принцессы. А потом детство заканчивается- и выясняется, что принцев не бывает. Только в сказках для глупых девочек
Еще как бывают!-кричу я маме, крепко сжимая кулаки и сглатывая через силу подступивший ком к горлу, бывают! Вот увидишь, будут у меня принцы, еще какие!
Она лишь пренебрежительно машет рукой и продолжает с выражением обреченной усталости на лице штопать мои колготки на носке, снова порвавшиеся от того, что прошлогодние туфли поджимали, а на новые денег не было- отцу опять не платили, уже третий месяц. Снова какие-то перестановки в руководящем составе шахты, как объясняли в бухгалтерии. Слышала, как мама это говорила тете Свете.
Спустя много лет принцы у меня, правда, были. Настоящие принцы. Действительно, еще какие Вот только сказки я действительно не увидела Как ты права была, мама И почему я не плела фенечки, как Юлька, Светкина дочка
Дочка дочка дочка слышу я вот тьме Это голос моей мамы Она зовет меня, зовет наружу, выбраться из пустоты и боли, которой так много вокруг меня. Боль. Тупая, зудящая, растекающаяся переливами агонии по голове, пронзающая острыми иголками затекшие связанные конечности. Я понимаю, что они связаны, потому что отчаянно хочу вдруг почесать нос, а не могу. Этот зуд сводит меня с ума- и я теперь понимаю, почему арабов в американском Гуантанамо5 пытают именно такими способами, изощренными способами- скованность движений, зуд, нескончаемые монтонные звуки, внезапно громко включающаяся посреди ночи рок-музыка. Самая изощренная пытка- не прямое нанесение острой боли, а вот такая, изощренная форма подавления. Тебе не дают права на геройство и подключение гормонов стресса, впрыскивающих в кровь естественный анальгетик и антидепрессант. Мои кисти в какой-то замысловатой петле. Подо мной за спиной, и я на них лежу. Это нестерпимо больно- плечам, пояснице, позвоночнику, лопаткам, вдавливающимся в холодный влажный бетонный пол.
Дочкадоччч, я разлепляю через силу глаза и понимаю, что это не мамин голос меня звал все это время. Это капающая вода Вокруг темно, холодно и сыро. Подвал? Гараж? Склад? Ад?
Я пытаюсь встать, но тщетно- ноги и руки безнадежно завязаны в тугие узлы. Голова болит и кружится. От того, что я пытаюсь хоть немного ослабить путы, бьюсь об пол, как селедка. Все бессмысленно. Только силы уходят и появляются новые ссадины. Очередное неправильное движение- и вот из глаз опять искры от боли в плечевых суставах. Я могу так вырвать себе руку. Тем более, что у меня связки слабые. Как-то пришлось усиленно, за неделю, осваивать большой теннис для продвинутых. Мой спутник серьезно им увлекался- не хотела ударить в грязь лицом. Тогда мои усилия окупились- по прошествии двух недель наших отношений он подарил мне ключи от новенького Мерседеса. А сейчас смысл моих усилий? Глупо, Алёна, глупо. Успокаивайся давай. Но что наступит после успокоения? Отчаяние моего одиночества? Страх? Липкий, удушающий Я снова брыкаюсь, теперь от злости на всю эту ситуацию. Почему я так попала? Зачем вообще я поперлась в этот чертов Ливан с Али? Снова затылком о бетон Что ж, раз мне больно, значит я по крайней мере жива. А это уже полдела. За эту мысль я и уцепилась. Выжить Любой ценой выжить. Выжить, вырваться отсюда всеми правдами-неправдами, а потом, на безопасносм расстоянии, снять штаны, нагнуться и показать всему их жестокому, то и дело утопающему в собственной крови региона свою натренированную задницу. Я скопила достаточно, чтобы «уйти не пенсию». Начну жить обеспеченной, спокойной жизнью подальше от всех этих арабов Забуду о всех них, как о страшном сне Только бы выжить Выжить
Не верь. Не бойся. Не проси повторяю про себя, вспоминая первый завет Людмилы, «и помни. Даже если ты стоишь по уши в дерьме и грязи в выкопанной под тебя могиле, а дуло его пистолета со взведенным крючком направлено тебе в голову, это далеко не конец. У тебя есть только один шанс умереть и миллионы шансов спастись. Всегда есть выход. Но нужно помнить- полагайся только на себя У тебя больше нет союзников»,-повторяю себе под нос, как мантру
Время идет. Мне кажется, что темное пространство вокруг сужается. Воздуха становится все меньше и меньше. Рук и ног уже не чувствую. Может это смерть, а я лежу в земле? Откуда мне знать, как оно на самом деле- оказаться на том свете? Куда я попала? Уж точно не в рай Это чистилище? Ад? Мой персональный ад- одиночества, тьмы и беспомощности?
Силы и решительность бороться меня покидают с каждой новой минутой, проведенной в этом нестерпимом ваккуме. Я уже не личность, а просто пыль Склизкая жижа, стекающая по полу обреченностью и пустотой. Мой мочевой пузырь переполнен и болит, и я каким-то чудом сохраняю последние остатки чувства собственного достоинства, чтобы не обделаться под себя и окончательно не превратиться в животное.
Потом я пойму, что все неслучайно. Меня ломали. Ломали с самого начала, чтобы сразу кинуть ломанной в жернова своей жестокой игры Я пойму это несколькими часами позже- уничтоженная, почти сломленная, все-таки обмочившаяся под себя. Пойму по приближающемуся ко мне свисту. Шуточному, заигрывающему, задорному. Ритмичное отстукивание шагов по каменной лестнице- и мелодия мужским голосо себе под нос- когда я вслушаюсь в нее, мое сердце похолодеет.
Это та самая «мусейтара», которая играла в автомобиле за секунду до того, как Мишель получил в голову пулю, а я прикладом по затылку. Он преднамеренно пел именно эту песню- посылая мне очевидный и недвусмысленный сигнал- ты ничто ты не решаешь теперь ничего.
Дверь моей пещеры лязгнула, заскрипела и отворилась. Все, что я могла, повернуть голову вбок- и увидеть перед собой шикарную начищенную обувь. Остальное попросту было вне поля моего зрения. Микропомещение с неприятным спертым воздухом наполнил запах шикарного парфюма- аромат роскоши и жестокости. Не знаю, мне почему-то в тот момент показалось, что жестокость пахнет именно так.
Бонсуар, шакраа (араб-франц.-привет, блондинка), сказал он глубоким, слегка хрипловатым голосом на смеси французского и арабского. Ливанская манера. Такую не перепутаешь ни с какой другим. Только они так мелодично тянут «а» в сторону «э» во всех словах.
Я молчала, понимая, что моего ответа никто не ждет.
Сейчас тебя развяжут и помоют. И ты будешь послушной. Или эта камера станет для тебя мавзолеем, усмехнулся себе под нос, вы в России любите мавзолеи, не правда ли? Ленин до сих пор лежит на Красной площади?