Рыбы и прочего водяного барахла я теперь мог наловить иногда и на двести золотых в сутки, но неизбежное этим лишь слегка откладывалось. Аренду дома решил продлить еще на месяц теперь эта сумма уже не казалась огромной по сравнению с грандиозностью основных проблем, а к дому я привязался, да и провести последние, возможно, недели жизни в относительном комфорте не такая уж плохая идея, как мне кажется. Был там такой угол между грядками, куда мы впихнули каменный стол с кухни и поставили два стула и я полюбил сидеть вечером в саду, глядя на закат над морем и слушая трепотню Акимыча об интригах и скандалах их высокодраматической гостиницы, где, казалось, и персонал и постояльцы набирались по признаку «явная склонность к диким выходкам».
И тогда Ирени, горничная, и говорит «А ваши панталоны, сударыня, можете снять с флюгера дома напротив!»
А что Баро?
А что Баро! Баро давно съел обеих уток!
Сегодня я как раз навещал квартал Всякой Всячины, но не с целью полюбоваться вживую на персонажей историй Акимыча. Роясь накануне в сундучке своей комнаты, я нашел засунутый туда сломанный хронометр, тот самый, из желудка акулы, и решил на всякий случай выяснить нельзя ли часы очень дешево починить, а потом, например, очень дорого продать? Пятьсот золотых за хороший серебряный хронометр на аукционе только так давали. А этот по виду мог быть и золотым просто пребывание в акуле не слишком пошло ему на пользу.
На карте Мантиса ближайшая к дому часовая мастерская располагалась как раз в этом квартале маленьких лавок, магазинчиков, лапшичных, блинчиковых и закусочных -и я еле сориентировался в этих тесных закоулках, но наконец увидел номер дома «15», причем номер был написан на табличке, которая была чуть ли не шире фасада здания реально в шаг длиной домик, если широкий шаг, правда. Боком я кое-как протиснулся в узкую дверь и уставился на тридцать четвертую. Это точно была она. Сейчас, правда, не в том черном платье, а чем-то таком зеленом и сером и ужасно деловом. И уровень у нее я теперь видел. Сто второй. Хороший такой уровень.
Тридцать четвертая выжидательно вскинула на меня свои серые круглые очи.
Привет, сказал я. ты теперь часы чинишь?
Тридцать четвертая все так же продолжала молча смотреть на меня.
Ты меня, наверное, не помнишь начал было я.
До сих пор мне на память жаловаться не приходилось.
А так ты часовщик теперь?
Нет.
Я огляделся. Лавка была заставлена колбами и пробирками с разного цвета жидкостями и порошками.
А на карте написано, что здесь часовая мастерская.
Старая карта, я уже полгода владею этим предприятием.
Я попытался повернуться, и предприятие угрожающие зазвенело пузырьками.
Прежде, чем ты все здесь перебьешь, сообщаю , что за разбитое здесь платят, как за купленное.
А куда часовщик отсюда переехал, не знаешь?
Без понятия.
Слушай, набрался я смелости, понимаю, что ты очень таинственная, но можно тебя каким-нибудь именем называть? А то твой ник прочитать нельзя, а звать тебя тридцать четвертой как-то невежливо. Может, я захочу в следующий раз купить вот это, тут я ткнул пальцем в первый попавшийся пузырь с чем-то фиолетовым, и как мне к тебе обращаться? Проше пани тридцать четвертая?
Когда ты захочешь купить себе средство, облегчающее роды, можешь называть меня Евой.
Тебя так зовут?
Меня зовут Малгожата, но я догадываюсь, как это будет звучать в твоем исполнении .
Так как тебя зовут? Ева или Магла..можата?
Ева-Малгожата. И если мы закончили эту увлекательную беседу, то я хотела бы вернуться к своим делам.
На прилавке перед Евой лежала раскрытая тетрадь, рядом письменный прибор.
Ты дневник пишешь?
Ну разумеется. И сейчас добавлю в него пару особо захватывающих страниц. Ты покупать что-нибудь собираешься? Нет? Тогда доброго дня и, будь ласка, закрой за собой дверь.
Что мне импонировало в тридцать четвертой, то есть, в Еве, так это то, что я совершенно точно не вызываю у нее личной неприязни. Кажется, ей в принципе не нравились люди, вне зависимости от того, являются ли эти люди мною или нет.
***
Слушай, сказал Акимыч, разливая чай. А этот портье, с которым ты все время переписываешься, он хороший чувак вообще?
Лукась? На первый взгляд он довольно угрюмый и на все обиженный, да и на второй, в общем, тоже, но в целом да, Лукась хороший чувак. Мне так кажется. А что?
Лукась? На первый взгляд он довольно угрюмый и на все обиженный, да и на второй, в общем, тоже, но в целом да, Лукась хороший чувак. Мне так кажется. А что?
Наш Митрадо уезжает через пару недель, нужен второй сменщик, сегодня услышал, что хозяева ищут портье ну, и сказал, что у меня есть отличный кандидат, мой хороший друг они готовы предложить ему место.
Ты ж его даже не видел никогда.
Ну и что, ты-то видел, а я тебе доверяю. Напиши ему, что есть вакансия, а жить в свободное от дежурства время можно у нас.
Я не был так уж уверен, что жажду заселить весь дом лукасями у этого хорошего чувака были свои слабости, например, привычка при малейших признаках сырости надевать под рубашку шерстяной пояс, пропитанный чесночной настойкой.
Но я все же сел и написал то, что просил Акимыч. И уже через десять минут получил ответ.
«Еду!»
Глава 3
А на следующий день я получил малахитовый квест. Дело было так после целого дня исключительно неудачной рыбалки (шла все какая-то мелочь, причем самая завалящая- плотва, подлещики, ерши да карасики), я извлек из воды розовую раковину, похожую на ладошку младенца. Вскрыл ее и с прискорбием обнаружил в нежных складках моллюска самую обычную маленькую белую жемчужинку, точь-в-точь такую, какую можно вынуть из простых черных перловиц. Потом смотрю: а она определяется как «очень белая жемчужина» и сноска еще «расспросите о ней знающих людей».
Попробовал было хозяина рыбной лавки порасспрашивать, но он смотрел на меня, как баран на новые ворота. Что было, в общем, ожидаемо, с чего бы торговец рыбой должен разбираться в драгоценностях? И как только я это подумал, тут же почувствовал себя идиотом и решительно направил свои стопы в Золотой квартал, где самые дорогие магазины и ювелирные лавки находятся. Человек пять ювелиров по очереди пожали плечами, покачали головой и развели руками, прежде чем шестой решительно направил меня к главе ювелирной гильдии, господину Томешу.
Почтенный рыжий толстяк, у которого в веснушках были даже руки, посмотрел на жемчужину и, расплывшись в улыбке, сказал, что вообще-то это простая белая жемчужина, но при этом она идеальной формы, цвета, тепла и плотности. А он как раз очень хочет собрать на день рождения своей дорогой дочурке ожерелье из ста идеальных белых жемчужин, так не взялся бы я их в течение недели доставить? И квестовая табличка тут же вся зеленая, в прожилках, с малахитовым навершием.
«Подарок для Лулу. Найдите для дочери ювелира Томеша еще 99 идеальных жемчужин».
Квест-то я принял, но сомнения, конечно, возникли. Я такую ракушку первый раз встретил где их за неделю 99 штук набрать?
Дочка у меня одна, может, я ее и балую, но почему бы свое единственное дитя и не побаловать? говорил Томеш. Знаете ли вы, Нимис, что в наших краях такое ожерелье из ста белых жемчужин называется «Родительским благословением»? Девушкам его дарят родители, оно бережет девичью честь, а после свадьбы муж добавляет к нему еще сотню жемчуга, тогда оно становится «Двойной ниткой честной жены» и носящая его никогда не умрет родами? Это, конечно, старый обычай, но в почтенных семьях его все еще помнят. Идите же, принесите мне жемчуг, и да пребудет на вас благословение Нейдона!
И как только ювелир это сказал, я получил бафф. «Повышен шанс вылова розовой перловицы, срок 6 дней 23 часа». Так что вместо того, чтобы идти домой отдыхать и ужинать, я опять помчался на рыбалку и вернулся уже глубоко заполночь, с возком, набитым рыбой, и инвентарем, в котором белесо светились пятнадцать квестовых жемчужинок.
Так дней пять и провел, рыбачил, как подорванный, вечером с Акимычем поспешно ужинал, читал очередную цидулу от Лукася и падал в койку, чтобы встать с рассветом и снова кинуться в битву за жемчуг. Собрать я его, кажется, успевал но впритык.
Лукась уже направлялся к нам но ехал он на грузовом корабле, который останавливался по дороге у каждой лесопилки со своим причалом, у каждой приморской деревеньки, так что странствие шло неспешно, а Лукась считал своим долгом с каждой стоянки посылать мне путевые впечатления крайне обстоятельные.
«Кок опять натряс своих волос в похлебку, чайка украла у меня хлеб с маслом, матросы ведут себя на редкость неуважительно и редко моются»
И совершенно не вина Лукася была в том, что каждое сообщение о пришедшем письме заставляло сердце екнуть. Я, конечно, понимал, что родители поставили на мне в этом обличье крест, и писать ни за что не будут, но вдруг Вообще я пребывал все это время в каком-то эмоциональном отупении, не разрешал себе слишком много ни о чем думать, только о том, где взять денег тут, по крайней мере, имелась ясная цель и никаких дурацких страданий.