А Матвей что? Ну врач. Ну хирург. Но ведь кроме своей работы, он ни в чём не разбирается, ничего не умеет.
Только вот выглядит она странно, сказала вдруг Оксана. Бледная, вся какая-то тонкая. Нет, она и раньше была худышкой, а тут прямо до прозрачности. Может, диетами себя изводит?
Вряд ли, ответил Матвей. Алика ни дня своей жизни не сидела на диете.
Он слабо усмехнулся. Она бы и двух дней не продержалась без сладкого. В верхнем ящике стола у неё всегда пряталась шоколадка или упаковка мармеладных мишек. Алика говорила, что слишком много думает, а для мозга полезна глюкоза.
Оксана безразлично повела плечами.
Я особо не лезла. Но главный тоже это заметил, предложил ей воды и спросил, не хочет ли она сдать анализы.
Думаешь, она может быть беременна? спросил Матвей, схватив Оксану за запястье.
Оксана остановилась, посмотрела на него, приподняв одну бровь. Матвей тут же разжал пальцы.
Я ничего не думаю, сказала она. Главный ей предложил, не я. Хотя, если тебе интересно, такое возможно. Почему нет?
Матвей с трудом втянул в себя воздух. Он вернётся в Штаты первым же рейсом. Благо даже чемодан не успел разобрать.
Но Алика сказала, что её ничего не беспокоит, продолжила Оксана. Мол, на работе какие-то встряски.
Возможно, отозвался Матвей, ему чертовски захотелось курить. У журналистов нервная работа.
Оксана наморщила лоб.
А причём тут журналисты?
Матвей окинул взглядом улицу. Ни одного чёртового магазина до самого перекрёстка вдали. Что за район такой?
Ну как же, сказал он, думая, где достать сигарет. Алика ведь училась на журналиста. Уже должна была закончить институт. Наверняка, сейчас работает в каком-нибудь издательстве.
Уж не знаю, где она там училась, ответила Оксана. Но она точно не журналист.
То есть как?
Вот так. Ни в каких издательствах она не работает.
С чего ты взяла?
Мамаша её мужа рассказывала. Она вообще любит поговорить. А ещё больше пожаловаться.
Матвей замотал головой.
Тут что-то не сходится. Алика училась на журфаке и мечтала об этой работе. Да ей меня было проще бросить, чем журналистику!
Говорю тебе, она не журналистка!
А может, ты просто ошиблась? Обозналась?
За дуру меня держишь? спросила Оксана, глядя ему прямо в глаза. Это была твоя Алика. Я с ней разговаривала!
Матвей выдохнул.
Ладно, допустим. Возможно, она после института не пошла ни в газету, ни на телевидение. Тогда чем она занимается? Неужели всерьёз взялась за писательство?
Оксана посмотрела на него разочарованно, как на глуповатого ребёнка.
Она работает на маму своего муженька. Мамаша считает чужие деньги, а Алика у неё кто-то вроде помощника или секретарши.
Матвей так удивился, что даже рассмеялся.
Секретарша? Ты серьёзно?
Серьёзно.
Да перестать! Где Алика и где что ты там говорила? бухгалтерия с аудитом?
Оксана назидательно качнула головой.
Знаешь ли, мой дорогой, наступают моменты, когда поэты берутся за лопаты.
Бред какой-то! выдохнул Матвей. Я даже представить этого не могу.
Не представляй. Да только её всё равно, кроме как по знакомству, никуда бы не взяли.
Это ещё почему?
А в какое приличное место возьмут с таким братцем?
У Матвея дёрнулось сердце.
А что с её братом? вымолвил он, снова остановившись.
Оксана сделала шаг вперёд, обернулась.
Ты и про это не в курсе?
Да откуда я могу знать, что тут происходит?!
Потише, сказала Оксана и подошла к нему. Брат её ввязался в гнусную историю. Кого-то изнасиловал, кого-то избил или ограбил. Очень запутанное дело, Оксана некрасиво сморщила лицо. Мамаша-аудиторша говорит, ему светил большой срок, но Алика постаралась и вытащила его. В итоге дали условно.
Мимо прошла молодая пара. Ветер выхватил и донёс до уха Матвея усмешку из чужого, весёлого разговора.
Матвей долго смотрел на Оксану, но ничего не говорил. Услышанное не умещалось в его голову, словно огромный рояль в кладовку.
Не может быть, прошептал он, а потом добавил уже громче, осознанней: Это просто не может быть правдой. Пашка на такое не способен.
Оксана закатила глаза и стукнула каблуками.
Откуда ты знаешь, на что он способен, а на что нет?
Я знаю!
Матвей смотрел на Оксану, судорожно соображая, как передать всё, что знает о Пашке, как рассказать, какой он светлый, добрый парень, но не найдя в ее глазах и капли сострадания, одёрнул себя. Ничего не сказал. Накрыл лицо замерзшими ладонями.
Я знаю!
Матвей смотрел на Оксану, судорожно соображая, как передать всё, что знает о Пашке, как рассказать, какой он светлый, добрый парень, но не найдя в ее глазах и капли сострадания, одёрнул себя. Ничего не сказал. Накрыл лицо замерзшими ладонями.
Нет, повторил он. Я не верю.
Да ты ни во что не веришь! Всё тебе кажется, что твои Садовские идеальные. А я вот, например, очень даже верю, что этот Пашка оказался подонком. Он же сирота кто его там воспитывал?
Матвей едва сдержался, чтобы не схватить Оксану за плечи и не встряхнуть, что есть силы.
Я его воспитывал, сказал он и, не вынося больше змеиного взгляда, отвернулся и зашагал дальше.
Оксана поспешила за ним.
Ты-то здесь причём? Ты ему не отец.
Матвей глубоко вдыхал холодный октябрьский воздух. Он должен успокоиться. Должен взять себя в руки.
Пашка. Гибкий подросток с искренней улыбкой и таким пронзительно-добрым взглядом, что сердце раздирает жалость. Матвей всё переживал, каково будет Пашке во взрослом мире. Голову ломал как защитить его от несправедливости, лжи и бездушия некоторых людей? Чем помочь?
И вдруг, словно видение, перед Матвеем снова предстала Лена. Он увидел её всю до мелочей. Казалось, можно разглядеть узор платка, который она повязывала на голове наподобие тюрбана. Горло схватывало от подступавших рыданий.
Он слишком многое пытался удержать внутри. Запрятать поглубже, чтобы не дать чувствам разгореться. Но всегда наступает минута, когда переживания оказываются сильнее, захватывают целиком, лавиной, как повстанцы осаждённый город. И ничего нельзя сделать, пока не проживёшь всё это до последней капли.
Но только не сейчас. Только не при Оксане.
Матвей коснулся рукой своего лица. Оно было сухим. Тогда он вдохнул так глубоко, что казалось, улица спиралью закрутилась возле его ноздрей.
Оксана наблюдала молча, едва переступая с ноги на ногу стоять на месте становилось холодно.
Не торопясь, они пошли дальше.
Пашке было тринадцать, когда я впервые пришёл к ним в дом, сказал Матвей, но не ясно Оксане или себе самому. А может, призраку Лены, который не отпускал его весь вечер. Дурацкий возраст, гражданская война гормонов. Но не помню, чтобы он хоть раз мне нагрубил. Или своей тёте. Золотой парень. В нём не было ни злости, ни жестокости ничего, что могло бы превратить его в преступника. Нет, он бы так не поступил.
Матвей уже забыл про Оксану, как вдруг она подала голос:
Зря ты его защищаешь. Прости, конечно, но ты никогда не разбирался в людях. А подростки так их вообще невозможно понять. Кто знает, что у него на уме? Может, раз он такой бесхребетный, решил однажды отомстить всем, кто его обижал? Сколько таких случаев было. Терпит, терпит, а потом находит где-нибудь пистолет и всех расстреливает.
Матвей не сразу понял, о чём она говорит. Снова остановился, вгляделся в её лицо и всё, что увидел там совершенная пустота. Ничего она не поняла. Да и чёрт с ней.
Ты знаешь, где они сейчас живут? спросил он.
Кто? Алика с мужем? Разумеется, нет. Откуда мне знать? В больнице должен быть адрес аудиторши, но они точно живут отдельно, она посмотрела на Матвея, прищурив узкие глаза. Ты всё-таки собрался с ней повидаться?
Раз уж приехал, поздравил бы с замужеством.
Нужны ей твои поздравления! Небось, видеть тебя не хочет.
Возможно. И всё же. Ты не запомнила, где она работает?
Оксана пожала плечами, глядя себе под ноги.
Нет. Знаю только, что фамилия её начальницы свекрови то есть Игнатова. Ольга Валерьевна, что ли. Или Витальевна.
Больше они не говорили ни об Алике, ни о Пашке. Оксана рассказала про некоторых одногруппников, кто на ком женился, где работает, сколько получает чистыми, сколько несут «благодарностями». Матвей почти не слушал.
Здесь я теперь живу, сказала Оксана, подводя его к дому.
Матвей огляделся и не сразу узнал район в темноте влажной осенней ночи. Всё-таки многое за пять лет изменилось.
Оксана сделала шаг к нему и оказалась совсем близко.
Холодно. Может, поднимешься?
Посмотрела в глаза настойчиво, определённо. Её пальчики, затянутые в кожаную перчатку, играясь потянули пуговицу на его пальто.
Ты хочешь, чтобы я поднялся? спросил он.
А почему нет?
Значит, ты на меня не в обиде?
Оксана пожала красивыми широкими плечами.
Столько лет прошло. Глупо вспоминать.
Матвей усмехнулся про себя.