В повисшей тишине тревожно, словно метроном, отсчитывал секунды будильник на книжной полке. Наконец за стеной взорвалась матерной тирадой тётка Зина, и Лёшка очнулся.
Люд, да я ж и не против, ты же знаешь. Но сначала надо институт закончить
Ну, вот видишь, есть чем заняться, кроме как сексом! И потом, знаешь, если я вдруг залечу, тебе придётся на мне жениться. Какой институт тогда может быть? Давай оставим пока всё, как есть, а? Ну правда, ну и так ведь хорошо
Лёшка неожиданно разозлился, а когда уходил, я попыталась вернуть подарок, но он не взял. Я так и не поняла тогда был он смущён ситуацией или расстроен обломом? Но с того дня наши отношения резко изменились.
Он не приходил больше ко мне домой. Я не приходила к нему. Физкультурный институт и мой технарь находились через забор друг от друга. Мы с Лёшкой постоянно сталкивались на подходах к ним и в эти моменты играли во «всё нормально». Я видела, что он давит в себе радость от встречи со мной, делает вид, что не больно-то ему и надо. Постепенно мне стало казаться, что ему и правда не больно-то и надо. Подмывало вызвать его на разговор, но я боялась услышать, что он наконец нашёл ту, которая даёт и не выпендривается. Что разлюбил, в конце концов.
Это он в своё время добивался меня целых полгода. Это он, добившись, почти сразу стал признаваться в чувствах. Я же не особо и хотела просто взяла то, что само шло, потому что Лёшка был козырным пацаном, что уж тут говорить. К одиннадцатому классу уже мастер спорта по вольной борьбе, да и симпатичный. Многие девчонки, начиная чуть ли не с седьмого класса, сохли по нему, а когда он окончил школу и ушёл в институт умирали от тоски. Взять хотя бы Барбашину. Мне иногда даже казалось, что она специально в этот техникум пошла, чтоб к Лёхе поближе. И было нереально круто владеть тем, кого хотят все вокруг! А вот теперь всё валилось. То ли мы вместе, то ли нет непонятно, но от мысли, что он может достаться другой, разбирала злость. Я даже хотела избавиться от его подарка, например, отнести в ломбард, но что-то непонятное внутри не дало Поэтому просто засунула куда подальше, чтобы мать случайно не нашла, и вскоре совсем о нём забыла.
***
Барбашина не курила, а денег на сигареты даже поштучно у меня не было, так что и я больше не курила, и казалось, что теперь-то нас с Ленкой точно ничего не связывает. Но если честно, с каждым днём мне всё больше её не хватало.
Барбашина оказалась приторной, и чем ближе я её узнавала, тем сильнее сомневалась в искренности её «правильности». Она, в отличие от Ленки, скорее казалась, чем была. А на самом деле в её взбудораженном половым созреванием теле кипели такие же страсти, что и у всех старшеклассниц. Особенно раздражало то, что почти все её разговоры, так или иначе, сводились к Лёшке. А уж когда она, краснея и запинаясь, спросила, правду ли я тогда сказала, что у него маленький, я не выдержала:
Хочешь, попробуй!
Удивительно, но Наташка не бросилась, как обычно, извиняться и отмазываться, что не это имела в виду. Она заулыбалась и, пряча взгляд, едва слышно промямлила:
Я ещё девственница.
Блин, ну что тут было ответить что я вообще-то пошутила?!
А у тебя Лёшка первый был? Давно вы с ним это?..
Ещё лучше! В тот момент я почувствовала себя взрослой, умудрённой жизнью тёткой. Забавно. Не это ли самое испытывала, общаясь со мной, Ленка? Можно было бы рисануться, конечно, но я не стала.
Мы вообще не «это», Наташ. Я тоже девственница.
Да ладно
В смысле «да ладно»? Есть сомнения?
Она странно посмотрела на меня и, отведя взгляд, мотнула головой:
Да нет. Просто.
Казалось бы ну поговорили и поговорили Но разговор пробудил во мне паранойю. Я стала ловить на себе любопытные взгляды одногруппников и курящих с ними «под тополем» физкультурников, слышать за спиной шушуканье и смешки. Ленка при этом ходила тихая, бледная и какая-то безучастная.
***
В последних числах ноября навалило снега, и температура за окном резко упала до минус пятнадцати. Я встала перед выбором: резиновые сапоги или бабкины бурки. Победили бурки. Избегая позора, я стала приходить в техникум или намного раньше, пока никого нет, или, наоборот, к середине первой пары, чтобы даже опоздуны уже разошлись по аудиториям.
Вот так однажды утром переобувалась, тревожно поглядывая на часы и прикидывая, чего бы такого наврать математичке, как в гардероб вошла Ленка. Вот новости она-то никогда не опаздывала Я машинально пихнула бурки под стол дежурного и завозилась со шнурками переобувки, надеясь, что Машкова не захочет долго задерживаться рядом со мной и уйдёт. Но она будто нарочно копалась, и между нами висело тяжёлое, вынужденное молчание, готовое прорваться долгожданным, на самом-то деле, разговором по душам. Я не выдержала и ушла первая.
Второй парой была литература. Ольга Анатольевна зачитывала нам критическую статью о творчестве Льва Толстого, когда в дверь постучали. Она опустила учебник, вопросительно глядя поверх очков на вошедшего.
Здрасти, Ольга Анатольевна, я дежурный! пацан, скорее всего из «технологов», сделал ещё шаг вперёд и вынул руку из-за спины. Это не из вашей группы сапоги забыли?
Это были мои бурки. Посыпались лёгкие смешки. Ольга Анатольевна растерянно глянула на сапоги, потом на нас и развела руками:
А что, похоже, что из нашей, Никитин? Это, наверное, уборщица оставила или бабушка чья-то Отнеси обратно от греха подальше, пока милицию с собаками не вызвали.
Группа взорвалась смехом.
Баба Люда пришла! заорал вдруг Чернов и тут же получил оглушительный удар «литературой» по башке.
Машкова! прикрикнула Ольга Анатольевна и, дождавшись, пока Ленка медленно осядет и положит учебник обратно на парту, сорвала с носа очки. Что ты себе позволяешь? Выдержала строгую паузу, повернулась ко мне: Люда, это правда, твои сапоги?
Я сидела, зажав руки между коленями, чтобы никто не видел, как они дрожат, и, упрямо потупившись, пыталась сглотнуть предательский ком в горле.
Кобыркова?
Разрешите выйти
Конечно, Люда голос её неожиданно потеплел. Можешь выйти.
***
Ближе к вечеру того же дня я шла из магазина через Лёшкин квартал. На скамейке у его подъезда сидели пацаны, ну и Лёха с ними. Он, как обычно, подошёл ко мне. «Привет привет; как дела как дела», игра во «всё нормально» одним словом. Когда я развернулась, чтобы идти дальше, за спиной раздался посвист и приглушённый смешок:
Целка-невидимка
Я вспыхнула. Резко развернулась, сжимая кулаки.
Чё сказал?! Повтори!
Парни растерянно переглянулись, и один из них глупо усмехнулся:
А я чё это не я, это Лёшка
Я повернулась к Савченко:
Ты?!
Хотела влепить пощёчину, но Лёшка, увернулся и тут же схватил меня за запястье, крутанул, зажимая в объятиях:
Хорош, Люд! Погоди, ну стой Давай поговорим!
Я вырывалась так отчаянно, что ему пришлось отпустить. Он шёл за мной до самой общаги, уговаривая объясниться, но я молчала, почти не моргая смотрела вдаль это был единственный способ не разреветься.
***
Я решила закосить на недельку от техникума. Мне было стыдно, даже позорно. И дело не только в сапогах Ленка, сволочь, всё-таки растрепала! И главное кому?! Знала, скотина, куда бить. Интересно, при каких обстоятельствах она ему рассказывала?..
От мысли, что она, возможно, всё-таки переспала с Лёшкой, сердце разрывала ярость. Полночи я обдумывала, как и кому рассказать о её собственных похождениях. Вспоминала, кто может знать её адрес, чтобы настучать сразу мамашке, а если посчастливится то и папаню застать между командировками. Вот это будет кара небесная! Она такого даже представить себе не может! Но тут же вспомнилась её реакция на вопль Чернова и то, что она единственная из всей группы, включая и святую Барбашину, не ржала над проклятыми бурками. И отчего-то именно в этот момент меня прорвало слезами.
Мама, слыша, как я шмыгаю носом, встала среди ночи, порылась в шифоньере, вытащила вязанную косами шапку, видно, ту самую, что осталась от неведомой мне бабы Шуры.
На вот, завтра надень эту. Что там эти ваши «пидорки» могут закрыть пятнадцать градусов! Сапоги на батарее? Не мокнут? А то, если мокнут, можно ногу газетой обернуть и в мешочек целофановый, как в носок. Ничего, Людок, перезимуем!
***
Вместо учёбы я решила ходить на вокзал, торговать семечками. Надо же хоть попробовать вдруг дело стоящее? Поэтому собралась с утра, как обычно, и, не дожидаясь пока мама тоже пойдёт на работу, скользнула в коридор. И чуть не грохнулась, споткнувшись обо что-то у порога.
Люд, тебя чё, ноги не держат? крикнула из-за двери мама.
Нормально всё!
Присела возле пакета, в котором лежала коробка из коричневого перламутрового картона. Наклеечка с цифрой 38 на её торце говорила сама за себя. В этот момент с обратной стороны двери послышалась возня это мать собиралась выходить. Я подхватила пакет и выбежала на улицу.
В зимнюю пору «посетители» заброшенной общаги грелись кострами. Мёрзлые коридоры горько воняли дымом, но, с другой стороны, и кучки говна тоже замерзали, и можно было нормально дышать и не бояться вляпаться. Я зашла в одну из комнат второго этажа, присела на остов пружинной кровати, вынула из пакета коробку. В ней, завёрнутые в бордовую кальку, лежали сапоги. Натуральная кожа "под крокодила", голенища высотой до колена, мягкая цигейка изнутри. Модный квадратный каблук.