Продолжая передвигаться за домами деревни, дойдя почти до ее конца, они услышали звуки стрельбы из пистолета.
Что это? испуганно спросила одна из сестер.
Это Ганс, улыбнулась Ягарья. Теперь я его отпускаю Идем дальше. У нас есть возможность незаметно выйти из деревни.
Стрельба утихла, а Ягарья фон Майер вместе с Першаковой Анастасией Петровной вывели из Гобиков последних детей, прихватив с собой одну старую вредную тетку, потому что проще было ее взять с собой, чем объяснять горделивому сердцу, что так будет лучше для ее девочек.
Что ты сказала немцу? тихо, чтобы дети не услышали, спросила Настя, поравнявшись с Ягарьей.
Я спросила, сколько патронов в его пистолете, а потом сказала, что он должен выпустить их все, кроме одного в тех, с кем пил в том доме. Последнюю пулю он должен пустить себе в голову. И, видимо, Ганс так и сделал.
Я понимаю, что так надо, но это тяжело, правда? спросила Настя.
Очень. Не говори только бабе Фене, что на моем счету фрицев теперь больше, чем на ее. Чай, обидится старушка.
Настя улыбнулась, но улыбка ее была натянутой. Спина устала нести двухгодовалого ребенка, руки затекли, но она не подавала и виду, что ей тяжело. Остаток пути шли молча. А с первыми лучами рассвета показалась и Ведьмина усадьба.
В себя Зинаида Павловна пришла только тогда, когда перед ее носом поставили тарелку с горячей перловой кашей, от которой обжигающим ароматом парил сливочный запах.
Где я? недовольно и напугано спросила тетка, словно проснувшись
Ты что, не помнишь? спросила ее девушка, что сидела рядом.
Олька, мы же дома были. Печка прогорала. Холодно становилось.
А потом пришла Ягарья Павловна, тихо сказала девушка.
Ведьма что ли? недовольно буркнула Зинаида.
Тетя, толкнула ее в бок Оля, она не ведьма. Она забрала нас к себе.
Как забрала?! закричала Зинаида и встала со своего места. Околдовала, значит?
Сядь и успокойся, Зинаида Павловна, сядь, спокойным, но властным голосом хозяйки сказала ей Ягарья, подходя к ним из другого конца дома. Коли тебе каша наша не по вкусу, да тепло наше не греет костей твоих старческих, так вон она, дверь-то. Тебя никто не держит. Возвращайся домой и продолжай в окошко свое наблюдать, как фрицы деревню твою топчут. А ежели о племянницах своих думаешь, так сиди, жуй молча да не выступай тут. Ведьма, ни ведьма, околдовала или ты сама пришла какая разница, когда дети твои в тепле и в безопасности?
Женщина сделала недовольный вид, но ничего в ответ не сказала, села на место свое.
Ешь, тетя, сказала Оля молодая девчушка, некрасивая, неухоженная, но по глазам видно, что добрая.
Где Женька? спросила Зинаида племянницу.
С другими детьми играет, ответила та. Ей здесь понравилось. Ешь, тетя, ешь.
Не надо нас стесняться и уж тем более бояться, сказала Ягарья, садясь напротив другой Павловны. Меня зовут Ягарья Павловна, и я привела тебя, Зинаида, сюда только ради детей. Твоих детей. Если бы ты сразу отдала их нам, а не принялась бы чинить спор в то время, когда нас могли заметить, я бы тебя не забирала. Но мне пришлось. А, раз уж так вышло, то, Павловна, будь добра смириться и жить по моим законам, пока не закончится война.
Немцы или ведьмы? сказала Зинаида, обернувшись по сторонам, где вокруг нее тут и там были молодые и не очень молодые жительницы Ведьминой усадьбы.
Немцы или ведьмы, подтвердила Ягарья.
Зачем мы вам?
По себе судишь, по своему сердцу холодному, ответила Павловна. Вчера мы с Анастасией Петровной, рискнув своими жизнями, отправились в Гобики, чтобы забрать оттуда всех оставшихся там детей. Некоторые здесь живут уже давно.
Люська? спросила женщина.
Да, Люся пришла со своими тремя детьми и матерью. Еще двое мальчишек оказались тут раньше, один с мамкой, второй Володя сирота немцев привел к нам. Не по своей воле. Вот только немцев мы спровадили, а Володю оставили. Да не бойся ты, Зинаида Павловна. Зла мы вам не желаем. Стали бы мы тащиться с вами всю ночь, чтобы навредить вам? Много вас теперь здесь Тесниться будем. Но ничего. Лавочек у нас предостаточно. Будем постели делать из них. Девок твоих вместе спать положим.
В дом вошла Настя. Вид у нее был уставший, ноги подкашивались. Сбросив с себя пальто, она села за стол.
Доброе утро, сказала ей Оля, шестнадцатилетняя деревенская девушка.
Доброе утро, сказала ей Оля, шестнадцатилетняя деревенская девушка.
Доброе, улыбнулась Настя. Маруся засуетилась, принялась кормить уставшую Анастасию Петровну.
Как они? спросила ее Ягарья.
Спят оба, сказала Настя. Таня устала очень, а Сашка наплакался вволю. Но теперь, я думаю, все позади. Пот у него на лбу уже холодный проступил. А то яйца можно было жарить на его макушке. Кашлял сильно, охрип, но Татьяна постаралась.
Он еще откашливаться будет какое-то время, сказала Ягарья, но тут мы его уже травяными чаями поить будем. Главное, что хворь отступила.
Это вы о ком? спросила Зина.
Мы забрали вчера не только твоих девиц. Кроме них еще четверых детей вчера привели, из них самый маленький Саша был очень больным. Вот мы его и лечим
Как так получается, что немцы не заявляются к вам? снова спросила Зинаида.
Отчего ж не заявляются? Заявляются! ответила, ухмыльнувшись, хозяйка. Да только не задерживаются надолго. И слава Богу.
«Слава Богу» Бог покинул нас, буркнула Зина.
Не гневи Его, строго сказала Ягарья. Если Он тебя покинул, отчего ж перед твоим тощим лицом стоит тарелка с горячей едой, а кровиночки твои могут спокойно играть и спать у печки? Бог не покинул нас. И не покидал. И пускай ты называешь меня ведьмой, во мне Бога больше, чем в тебе. Ягарья встала из-за стола. Никитична, сказала она, надо нам переселить некоторых. Будем тесниться. Настасья Петровна, переходи жить в наш дом. А еще надо проследить, чтобы все наши мальчишки жили в одном доме, и девчонок в нем быть не должно. Мамка, разве что Да старушек наших, чтобы уму-разуму учили.
Ваня сказал, будет помогать, чем может, сказала Настя, парень он крепкий, рослый, к труду, видать, приучен.
Это хорошо, вот только работы зимой не много. По воду ходить да дрова приносить вот его обязанности будут, сказала Павловна.
А за Сашей я буду ухаживать, хорошо? спросила Настя.
Павловна в ответ ей кивнула да вышла из дома. Осмотревшись вокруг, она глубоко и печально вздохнула. Место, ставшее ей вторым домом, рано или поздно неизбежно придет в упадок. Это было вопросом времени. И это не самое печальное, она знала, ведь в это время где-то гибли русские солдаты, умирали дети, издевались над женщинами. Война снова шагала по русской земле. Ягарья, женщина, что наполовину и сама была немкой, знала, что душа у нее русская. Оттого и было так больно той душе. Вдохнув глубоко морозную утреннюю прохладу, она закрыла глаза.
***
Родилась она в Санкт-Петербурге, когда он еще не был ни Петроградом, ни Ленинградом, в 1895 году. Пауль фон Майер был богатым, зажиточным человеком, к тому же инженером. Еще в возрасте тридцати лет он переехал в Россию по настоянию университетских друзей, чтобы научиться новому в таком прославленном городе, как Санкт-Петербург. А уже в тридцать пять Пауль женился на двадцатилетней Елизавете Александровне, матери Ягарьи. Мать его тогда уже против была этого брака, но поделать ничего не могла. Потом родилась Ягарья. К слову сказать, после нее Елизавета еще дважды рожала, все были девочки, и обе умирали незадолго после рождения. Оттого Пауль и хотел отдать всю свою любовь единственной дочери и настрадавшейся жене.
Когда Елизавета в 1905 году умерла, из Дрездена приехала мать Пауля, Ирма фон Майер. Несмотря на то, что Ягарья была очень похожей на отца (исключением были глаза), властная немка так и не полюбила девочку. Пауль это видел, но ничего поделать не мог. Выгнать мать он не посмел бы, а отправить единственную дочь в лицей или отвезти ее в Дрезден не позволила бы совесть перед памятью о жене.
У девочки было все, о чем в то время можно было только пожелать. Кроме самого главного любви матери. Ирма была строга с внучкой, часами заставляла ту играть на фортепиано, сама учила ее французскому языку (немецкий девочка знала с детства, как и русский, а французский при живой матери ей преподавал учитель), требовала ежедневно читать не менее трех часов после завтрака. Когда отца не было дома, наказывала за непослушание и била по рукам. Ягарья ни разу не жаловалась отцу, только по вечерам тихо плакала в подушку.
Однажды, гуляя с отцом на ярмарке, молодая девушка в дорогом платье и широкой шляпе, увидела немолодую женщину, которая сидела за пустым столом и хитро ей улыбалась. Глаза ее притягивали Ягарью к себе, и та сказала отцу, что отойдет ненадолго, чтобы кое-что посмотреть в лавке. Отец не возражал, он давал своей дочери всю необходимую, как он считал, свободу. Девушка подошла к женщине за пустым столом.