Сгорбленная старушка укоризненно покачала головой, проверила замочек на своей старой сумке и тихонько вышла из магазина.
Котя.
Боишься? спросил папа.
Котя тряхнул головой в ушастой вязаной шапочке и глянул на папу как можно беззаботнее:
Ничего я не боюсь, па. Просто отдыхаю.
Котя сидел на голубеньких санках-ледянках на краю крутого снежного спуска.
Папа, замотанный длинным шарфом по самые уши, стоял за его спиной.
А внизу виднелся замёрзший пруд.
Коте казалось, что пруд этот, в котором весной они с мамой пускали кораблики, сбегая по травяному склону наперегонки, теперь далеко-далеко, точно на дне глубоченной пропасти. И лететь вниз с ледяной горки очень страшно.
Нет, раньше, когда он съезжал вместе с папой, всё было хорошо, просто чудесно! Котя сам упрашивал папу: «Пошли на прудик кататься! Пошли, па! Ну пожалуйста!» Папа усаживался на санки-ледянки, Котя мигом устраивался у него на коленях и они со свистом летели вниз. У папы волосы дыбом, ветер обжигает уши! Здорово, весело, хочется ещё и ещё!
Большие папины руки в мохнатых рукавицах крепко держали сына, и Котя ничего не боялся. А теперь
Теперь папа решил, что Коте пора научиться съезжать самому.
Боишься? опять спросил папа. Не бойся, Кот, это только в первый раз как будто страшно, а потом за уши не оттащишь! Вот увидишь. Ну давай, быстро! Р-раз и уже внизу!
Рядом, оглушительно визжа, летели вниз мальчики и девочки. Одни отважно съезжали сами, другие вместе со старшими.
В сторонке, под большой заснеженной берёзой, стояла старушка с чёрной сумкой и наблюдала за счастливыми ребятишками.
Надвигался вечер.
Снег, который совсем недавно был белым-белым, словно Котина зимняя курточка, теперь стал голубым, как санки-ледянки и делался всё синее и синее. В окнах загорались разноцветные огоньки точно на новогодней ёлке, которая всё ещё стояла у Коти дома, на тумбочке. Только Котина ёлка была маленькая, папе до плеча. А эта заснеженная ёлка большая-пребольшая размером с целый городок
Давай, Кот, повторил папа, а потом сразу побежим домой, а то нам с мамой ещё заниматься надо, у нас в институте экзамен с утра. И я голодный, как сто драконов!
Котя глянул на папу, набрал полную грудь воздуху, закрыл глаза и не двинулся с места.
Хочешь, я тебя столкну?
Папа наклонился к санкам, но Котя крепко упёрся ладошками в лёд:
Не-е-ет! Не надо, нет! Я сам! Я я потом.
Трусишка, усмехнулся папа. Смотри, Константин: сейчас не соберёшься в другой раз труднее будет. Ну, едешь?
Не еду, расхныкался Котя, утирая нос обросшей ледяными крупинками мохнатой варежкой, не хочу! Я устал.
Ну и ну! Ни за что не поверю, что это мой сын. У меня, лучшего в институте пловца и футболиста, не может быть такого сына-растяпы! Не, мне подменили сына, точно! папа удивлённо развёл руками. Мой Кот он смелый, он решительный. Не Кот, а настоящий тигр! А это зайчишка-трусишка какой-то Нет, мы так не договаривались: такой сын-бояка мне совсем не нужен.
Папа повернулся к всхлипывающему Коте своей широкой спиной, словно в самом деле не хотел иметь с ним ничего общего. А когда искоса глянул назад через плечо, сына на месте не увидел.
«Ура! Сработало! обрадовался папа. Молодец мой Кот!»
Он подбежал к краю спуска, чтобы сверху помахать маленькому смельчаку. Но на ледяном пруду Коти почему-то не оказалось.
Папа посмотрел по сторонам, потом скользнул вниз по склону, стал озираться, бегать, расспрашивать детей и взрослых. О пятилетнем мальчике в белой курточке никто ничего не знал
Котин папа вертел головой в полной растерянности.
А по высокому берегу неторопливо уходила старушка в длинном пальто.
Старушка жевала пирожок.
И в руке у неё была сумка.
Чёрная-чёрная.
Клубничная Варвара.
Варвара тяжело плюхнулась на кухонную табуретку, придвинулась к столу, налила в чашку кипятку из блестящего красного чайника и положила сразу пять ложечек сахара. Потом добавила ещё одну, потом, минутку подумав ещё две. Затем она окунула в этот сладкий сироп пакетик клубничного чая на ниточке и стала крутить его, сначала влево, потом вправо: в чайной чашке, весело разрисованной цветками земляники и румяными ягодками, образовался маленький водоворот.
Чай сделался приятного красно-рыжего цвета.
Варвара втянула носом любимый клубничный запах и облизнулась.
Она с детства обожала клубнику клубничное варенье и клубничный джем, клубничный йогурт и клубничный торт. Она мылась только земляничным мылом, густо мазала свои пухлые щёки земляничным кремом, а губы вкусной земляничной помадой
Клубника-земляника красовались на огромном Варварином халате, на её варежках, на каждом носовом платке. И даже на потёртых тапках-шлёпанцах, когда-то подаренных старшей сестрой, всё ещё виднелись две старательно вышитые шёлковые клубничины.
В предвкушении славного чаепития, Варвара скинула шлёпанцы и потёрла друг о дружку свои толстые пятки. Потом отломила квадратик клубничной шоколадки и затолкала его в рот. А потом, мыча от удовольствия, подхватила ложкой большой кусок соблазнительного клубничного желе
И тут позвонили в дверь.
Варвара подскочила на табуретке и красное желе в её ложке задрожало, точно живое.
От злости Варвара и сама стала краснющей, как это желе.
Она в сердцах бросила ложку на блюдечко, хлебнула из чашки, нашаривая ногами тапки, и пошлёпала в прихожую.
Ни днём ни ночью покоя нет! басила Варвара, отпирая замок. Бегай и бегай, Варвара Кирилловна, открывай всем, кому только приспичит!
Она слегка приоткрыла дверь. С виноватым лицом в квартиру протиснулась сгорбленная старушка. Старушка была в сереньком пальто, в меховой шляпочке и с большой чёрной сумкой в руках.
Что, опять скажешь «ключи забыла»? недовольно гаркнула Варвара.
Прости, Варя, грустно улыбнулась старушка, старая я наверно стала, всё теперь забываю
Не старая ты, а бестолковая! Скоро и голову свою дырявую где-нибудь позабудешь! ухмыльнулась Варвара. Да не велика потеря: от твоей головы всё равно толку нуль. Прямо удивительно, Женька, что мы с тобой родные сёстры: вот я всего на чуток тебя младше, а в голове полный порядок. И ключи у меня всегда на месте.
Да-да, закивала старушка Женька, ты у нас молодчина, Варя!
То-то! Варвара повернулась и ушлёпала в кухню, где её дожидался остывающий чай.
А старушка Женька вздохнула, аккуратно поставила чёрную сумку на полочку возле зеркала, повесила серенькое пальто на крючок и ушла в свою комнату.
Ага, ключи будто бы она забыла, пустая голова, ворчала Варвара, громко жуя и причмокивая, так я ей и поверила! Врёт, врёт, ясное дело врёт. Она и в детстве приврать любила. Это она нарочно всё затеяла, чтобы мне помешать: знает, что я в это время всегда чай пью. А у самой-то ключи в кармане лежат! Точно!
Заплывшие Варварины глазки полыхнули мстительным огнём:
А я вот сейчас пойду и проверю!
Она ринулась в прихожую.
Но в кармане Женькиного пальто шуршали одни лишь семечки, которыми непутёвая сестра вечно подкармливала птиц. Ключей там не оказалось.
Тогда взгляд Варвары упал на чёрную сумку.
А-а-а! Так они же у неё в сумке! Ну держись ты у меня, врушка-Женька
Варвара схватила сумку и щёлкнула потускневшим замочком. Сумка раскрылась и в лицо Варваре пахну́ло знакомыми, давно забытыми запахами: старой крашеной кожей, пудрой, корицей, лекарствами. И слабенько, еле-еле любимыми мамиными духами.
Ведь это была мамина сумка Жене она досталась по наследству. Вернее, после маминой смерти Варвара сама отдала сумку старшей сестре. А себе Варвара тогда забрала бабушкин ларчик с украшениями, серебряные ложки и вилки, затканный розами ковёр, две старинные картины в золочёных рамах, три фарфоровых сервиза чайный, кофейный и обеденный, хрусталь, каракулевую шубу Ну не Женьке же было всё это отдавать, с её-то дырявой головой? Она быстро бы всё раздарила налево-направо, всё наследство родительское по ветру пустила.
А сумка
Перед смертью мама просила, чтобы дочки жили дружно и всё имущество поделили поровну. А сумку свою она завещала Варваре. Так и сказала: «Хорошенько храни мою сумочку, дочка Варя! Она всегда будет оберегать тебя». И прибавила: «Эх, Варя-Варя, горе ты моё! И как ты только без меня жить на свете будешь? Ума не приложу»
Как-как? Да очень даже распрекрасно! Лучше бы мама о Женьке своей безалаберной беспокоилась, о её дырявой голове.
Нет, не нужна была Варваре мамина обшарпанная сумка.
А вот Женьке такое барахло в самый раз.
Варвара презрительно фыркнула, заглядывая в сумку и испуганно отпрянула.