Из чрева ножен острый меч,
Тумены Чжучи, Чжагатая
И Угедея на Ургенч.
Стекала в рот, горько-солёна,
Кровь из растрескавшихся губ.
И ветер, треплющий знамена,
Был раскалён, упруг и груб.
Дневное солнце в небе блекло
В столбах неистовых огней,
И не щадило злое пекло
Ни стариков и ни детей.
Ургенч был вырезан и выжжен.
Засохла кровь. Улёгся прах.
И утопали неподвижно
Руины в пепле и в песках.
VIII
В последний город хорезм-шаха
Ворвался с боем Чингисхан
Как бич судьбы, как плеть Аллаха,
Как жуткой смерти ураган.
Хорезм добит! Ургенч разрушен
И устлан трупами людей.
И падишах теперь не нужен
В земле растерзанной своей.
Он бросил все свои владенья,
Оставил все свои войска
И после злого пораженья
Сбежал на лодке от врага.
Как волк, отбившийся от стаи,
Он стал чужим в своей стране,
Его наибы в битвах пали,
Его страна лежит в огне.
IX
В краю, где ветер переносит
Песок с бархана на бархан,
Благоухая, плодоносит
Оазис жизни Хорасан.
В глухой пустыне, где извека
Не оставлял никто следов,
Трудом и волей человека
Поднялись заросли садов.
В тот край, ухоженный Аллахом,
Скакал, неистово гоним
Бессильной яростью и страхом,
От лап судьбы Алла Ад-Дин.
И по приказу Чингисхана
Любой ценой догнать врага
За шахом в земли Хорасана
Пошли монгольские войска.
Вперёд напористо и резво,
Оставив где-то позади
В тылу развалины Хорезма
И грабя всё, что впереди.
На запад в чуждые пределы,
Чтобы убить того, кто смел
Послать туда из луков стрелы,
Где не хотели его стрел,
Кто приказал рубить мечами
Тех, кто приехал без мечей,
И кто трусливыми ногами
Теперь пришпоривал коней.
X
Суд совершён. Страна Аллаха
Превращена в багровый чад.
И, как невысохшая плаха,
Её углы кровоточат.
Не призывают муэдзины,
Как в дни великой старины,
К молитве мёртвые руины
Своей разрушенной страны.
Сожжён и вытоптан конями,
Мавераннагр20 лежит в золе,
Завален мёртвыми телами
На окровавленной земле.
В свинцовом небе шлейфы дыма.
В огне роскошные дворцы,
И в них смердят невыносимо
В застывших позах мертвецы.
Там, где был край, богат и светел,
Разверзся сонм кровавых бездн,
И заносил горячий пепел
Надменный царственный Хорезм.
Октябрь ноябрь 2004
Москва
Соловецким юнгам
Круг луны над волнами размыт, одинок и несветел.
Крупной рябью топорщат морские просторы ветра.
В ледяном и суровом краю распоясался ветер.
И, вцепившись в борта, словно нервы, дрожат леера.
В диком визге норд-оста звучит одинокая тризна.
Это реквием шторма опять затянул такелаж.
В этой песне рыдает и стонет от боли отчизна.
И, скорбя о родных, её слушает весь экипаж.
Напряжённо шипят и сопят озверело форсунки.
Судно гладким форштевнем уходит в седую волну.
Неподвижно и молча застыли на палубе юнги.
И пробоина медленно тянет эсминец ко дну.
Эти серые волны вгрызаются в волчьем угаре
В накренившийся левый пробитый торпедами борт.
И разбитые головы кружит от смрада и гари,
Словно рвётся огонь из разорванных кровью аорт.
На обугленной палубе дым и убитые люди.
Старый боцман как будто разрублен десятком секир.
Он упал среди гильз у ещё не остывших орудий.
Рядом с ним после взрыва убитым упал командир.
Волны давятся трупами в злой синеве полумрака.
Ледяной кипяток, как из крана, сочится из пор.
Океан забирает погибших друзей с полубака.
Растворяется в сизом тумане немецкий линкор.
Исподлобья следя за шагами крадущейся смерти,
С иступленной досадою шепчет один из ребят:
«Вас заставят за это ответить, фашистские черти!
Нам недолго осталось до встречи за нас отомстят!»
Мрак студёной воды обжигающе вязок и колок.
Тяжело и мучительно так на плаву умирать.
А в немецком тылу где-то есть украинский посёлок,
Где ушедшего сына с войны дожидается мать.
27 ноября 2004 г.
27 ноября 2004 г.
Москва
Мы и они
Снега лежат на чёрных ветках
Неаккуратно.
Нам лишь вперёд в рубцах и метках,
А им обратно.
Нам сухари на стол и воду,
Чтоб вымыть руки.
Мы умирали за свободу.
Они со скуки.
Им магазинные витрины,
Они богаты.
А нам другие магазины
И автоматы.
Заградотряд бил наши спины
В поту и в пыли,
И тюрем смрадные картины
Не их гноили.
В траншеях, вырытых руками,
Мы ниц лежали.
И в них фашисты шмайсерами
Нас убивали.
Душистый пар и водка с перцем
В горячей бане
Им не лежать с пробитым сердцем
В Афганистане.
Им радость жизни и поблажки
Счастливой доли,
А нам увядшие ромашки
И чувство боли
Февраль 2005 г.
Соловки Архангельск
Песня портового беспризорника
Воспевал я город флотский,
Полный горя и свинца,
Как поэт и бард Высоцкий
Черногорские сердца.
Я не то, чтобы старался
Быть отличным от других,
Пусть не там, где надо, дрался,
Но всегда среди своих.
Просто часто мне казалось,
Что не то всё и не так,
Что не та мне жизнь досталась,
Что я волк среди собак.
К мести жаркие стремленья
Был унять не в силах я,
Постаревший днём рожденья
На четыре летних дня.
Разгружавшие бананы,
Что пришли из дальних стран,
Мы не знали, что в те страны
Ездил с третьего пацан
Тот, что вечно оставался
Ни при чем и не у дел,
За еду ни с кем не дрался.
Видно, есть он не хотел
Я не сравнивал две жизни
С той и с этой стороны,
Как не сравнивают в тризне
Поминания и сны.
2 марта 2005 г.
г. Москва
Сон, записанный утром
Поглаживая ровные квадраты
Ребристой металлической рубашки
Ещё не расчекованной гранаты,
Молился я, чтоб не было промашки.
В моих ногах угрюмой болью ныли
Неглубоко засевшие осколки,
И выбивал пучки бетонной пыли
Из стен свинец, пока мы не умолкли.
Мне в жизни убивать не приходилось
И на друзей взглянул я виновато,
И в дальний угол тихо откатилась
С невырванным кольцом моя граната.
Нас на руинах дома окружили,
И снайпера в прицелах нас держали.
Мы друг за другом молча выходили
И обречённо руки поднимали.
В плену меня держали не со всеми,
В другом подвале, маленьком и чистом.
Я по-арабски объяснился с теми,
Кто в нас стрелял, что я был журналистом.
Меня стерёг муджáхид из Кабула,
Шутил о смерти весело и тонко.
И как-то раз в подвал мой заглянула
Худая смуглолицая девчонка.
Она была сестрой сторожевого
И показала щели под стеною,
Сказала, что к побегу всё готово,
И она хочет убежать со мною.
Она пришла в условленное время,
Взяв АКМ, штык-нож и две гранаты.
Но чей-то стон прошил ночную темень.
Она сказала: «Это русские солдаты».
Был взгляд её решителен и светел.
Но я до хруста сжал цевье руками,
Дослал патрон в патронник и ответил,
Что соглашусь бежать лишь с пацанами.
Она сняла засовы с их подвала,
Но её тут же высветил прожектор.
В моих руках гашетка заиграла,
Указывая пулям нужный вектор.
Она уйти ребятам помогала,
А я их прикрывал из автомата,
Когда, крутясь, мне под ноги упала
Та, мной не применённая, граната.
6 апреля 2005 г.
Москва
Яркий свет
Песня
Яркий свет из чужого окна
Льётся крымской коллекцией вин.
Ты, быть может, сейчас не одна.
Ну а я, как обычно, один.
Ты, конечно, сейчас не одна, Ты, конечно, сейчас не одна,
Это я, как обычно, один. Это я, как обычно, один.
Я тебя разбудить не боюсь.
Как и я, ты, наверно, не спишь.
Просто я позвонить не решусь,
А сама ты мне не позвонишь.
Я тебе позвонить не решусь, Я тебе позвонить не решусь,
А сама ты мне не позвонишь. А сама ты мне не позвонишь.
Мне бы лечь и укутаться сном,
Никого в этом сне не любя.
А я, глупый, листаю альбом
И подолгу смотрю на тебя.
И зачем я листаю альбом? И зачем я листаю альбом?
И зачем я смотрю на тебя? И зачем я смотрю на тебя?