Наконец, единовременность подписания политического соглашения и военной конвенции нужна была Советскому Союзу для того, чтобы договор не был простой политической декларацией, а был конкретным документом, на основании которого договорившиеся стороны могли осуществлять вполне определённые действия в необходимый момент. Англичане, а вслед за ними и французы, не шли на это. Почему? Ответ очевиден: чтобы не связывать себя конкретными обязательствами. Только 25 июля 1939 г. англичане и французы согласились послать в Москву военную миссию. Причем, в тот момент, когда счёт, можно сказать, начал идти не на дни, а на часы, ибо ситуация вокруг Польши обострялась каждодневно, и начала военных действий можно было ожидать в любой момент, англичане заявляют, как ни в чём не бывало, что военная миссия «сможет выехать в Москвупримерно через 7-10 дней (выделено нами И.Д., В.С.)»!
К переговорам советской стороны с английской и французской военными миссиями мы ещё вернёмся. Сейчас же обратим внимание на следующие нюансы.
К 25 июля переговоры шли уже три с лишним месяца месяц. Результаты их не впечатляли. Советский Союз вполне обоснованно добивался отношения к себе, как к равноправному партнёру, и учёта своих интересов в вырабатываемом соглашении. Англия же на это шла с трудом и постоянно затягивала переговоры. Если СССР занимал довольно гибкую позицию и готов был идти на определённые уступки даже в ущерб своим интересам (так, уже в мае он в интересах Польши, но себе во вред, исключил из проекта соглашения пункты 4 и 5 (см. выше), ибо Польша не желала явно антигерманской направленности соглашения и не хотела менять антисоветские формулировки польско-румынского договора 1926 года), то Англия никакой гибкости не хотела проявить и явно вела дело таким образом, что переговоры всё время «буксовали». Именно она устроила чехарду со списком подзащитных стран. Сначала СССР предлагалось гарантировать границы Польши и Румынии. Затем в список добавили ещё три страны: Бельгию, Грецию и Турцию. При этом советское предложение о включении в список подзащитных стран трёх Прибалтийских государств не принималось. Наконец, когда его приняли, то англичане стали настаивать на добавлении в список ещё трёх стран: Нидерландов, Швейцарии и Люксембурга. А СССР с двумя первыми странами даже дипломатических отношений не имел, но в итоге на Нидерланды и Швейцарию согласился. Но можно ли назвать британскую позицию конструктивной? Вряд ли.
В конечном итоге, даже французы возмутились. Вот выдержки из двух документов.
Телеграмма министра иностранных дел Франции Ж. Бонне послу Франции в Великобритании Ш. Корбену (19 июля 1939 года):
«Сегодня британское правительство своими колебаниями накануне решающей фазы переговоров рискует подорвать не только судьбу соглашения, но и саму консолидацию нашей дипломатической и стратегической позиции в Центральной Европе. Последствия провала, вызванного чрезмерно категоричной позицией в последний момент, были бы таковы, что французское правительство не может испытывать колебания в необходимости в самом срочном порядке обратить на них внимание английского правительства, с тем, чтобы оно взвесило всю ответственность, которую мы взяли бы на себя, подвергаясь риску разрыва или длительной приостановки переговоров» [70; 180-181].
Письмо министра иностранных дел Франции Ж. Бонне министру иностранных дел Великобритании Э. Галифаксу (19 июля 1939 года):
«Я хочу направить Вам этот личный призыв, с тем чтобы просить Вас вновь изучить формулы, переданные вам Корбеном по статье 1 проекта англо-франко-советского соглашения Мы вступаем в решающий момент, когда, как нам кажется, нельзя ничем пренебречь, чтобы достичь успеха. Не следует скрывать губительные последствия не только для наших двух стран, но и для сохранения мира, которые повлечёт за собой провал ведущихся переговоров. Я даже опасаюсь, как бы это не стало сигналом для акции Германии в отношении Данцига
Эти переговоры идут уже более четырёх месяцев (счёт ведётся от мартовских обменов предложениями И.Д., В.С.)
Председатель совета и я считаем, что в этих условиях чрезвычайно важно прийти к завершению переговоров, успех которых представляется нам сегодня одним из основных условий сохранения мира» [70; 183-184].
Пока военные миссии собирались и добирались в Москву, произошло три события, которые современный российский историк О. Рубецкий не по-научному и не совсем дипломатично, но весьма точно назвал «три английских гадости» [70;184].
Пока военные миссии собирались и добирались в Москву, произошло три события, которые современный российский историк О. Рубецкий не по-научному и не совсем дипломатично, но весьма точно назвал «три английских гадости» [70;184].
Первое. Стало известно об англо-германских неофициальных (т.е. тайных) переговорах, прошедших в Лондоне, на которых англичане предложили немцам подписать договор, включавший положения об оборонительном соглашении сроком на 25 лет, разграничении экономических сфер влияния (при этом Англия признавала специфическую сферу Германии на континенте!), о предоставлении займов [70; 184-185]. Очень интересен пункт шестой проекта этого договора:
« В качестве ответного шага Гитлер должен обязаться не предпринимать никаких акций в Европе, которые бы привели к войне, за исключением таких,на которые он бы получил полное согласие со стороны Англии (выделено нами И.Д., В.С.)» [70; 185].
Любопытно было бы узнать, что это за война, против которой Британия не возражала бы? Кажется, мы догадываемся.
Советский полпред в Великобритании И.М. Майский в это же время сообщал, что, по информации Ллойд Джорджа, Чемберлен «делает сейчас отчаянную попытку ускользнуть от выполнения взятых на себя весной обязательств по гарантии Польше и одновременно оживить свою прежнюю политику умиротворения. В этих целях английское правительство продолжает усиленно давить на польское правительство, рекомендуя ему «умеренность» в вопросе о Данциге» [70; 186-187].
Второе. Англия заключила соглашение с Японией, по которому Англия признавала за Японией право свободы действий в Китае. И это в то время, когда СССР был втянут в военный конфликт с японцами на Халхин-Голе [70; 189], [51; 40].
Третье. В политической части многострадального соглашения стороны не смогли пока договориться только по одному вопросу определению косвенной агрессии. Однако Молотов дал понять английскому и французскому послам, что для советского правительства, по сути, остался лишь один принципиальный вопрос, не мешкая договориться по военной части, параллельно продолжая оттачивать формулировку по косвенной агрессии. Более того, Молотов прямо дал понять, что если военные миссии найдут общий язык, то вопрос о косвенной агрессии вообще будет снят Советским Союзом (всё это информация к размышлению о гибкости советской позиции) [70;189].
И вот после этого, как гром среди ясного неба, 31 июля прозвучали в английском парламенте заявления парламентского заместителя министра иностранных дел Великобритании Батлера и самого Чемберлена, из которых следовало, что советская трактовка понятия «косвенная агрессия» содержит в себе угрозу независимости третьих стран, и это и является причиной затяжки переговоров. В результате последовало опровержение ТАСС:
«ТАСС уполномочен заявить, что если г-н Батлер действительно сказал вышеупомянутое, то он допустил искажение позиции Советского правительства»[70;189-190].
И снова своё неодобрение по поводу английского поведения высказали французы. Правда, на сей раз французские дипломаты ограничились обменом мнениями друг с другом и не стали пенять своим «не очень порядочным» союзникам. Из письма посла Франции в СССР Наджиара министру иностранных дел Франции Ж. Бонне:
«Ничто не могло быть более несвоевременно, чем высказывания премьер-министра по этому вопросу. Подчеркивая, что русская формула наносит ущерб независимости третьих стран, Чемберлен только спровоцировал англо-русскую полемику, проявлением которой является сообщение ТАСС. Он придал большой размах расхождениям во взглядах, которые советское правительство хотело смягчить» [70;191].
Что после подобных шагов английского правительства должно было думать о его позиции правительство СССР? Любой искренний человек, а не «завзятый демократ» скажет, что вряд ли советские лидеры могли доверять Англии.
И вот в такой-то обстановке в Москву прибывают английская и французская военные миссии. Историки уже давно обратили внимание на следующие факты: уровень западных делегаций не соответствовал уровню решаемых задач (французскую миссию возглавлял генерал Думенк, а английскую адмирал Дракс, оба далеко не первые лица в военных ведомствах своих стран); собирались и ехали они специально очень медленно (Дракс вообще плыл на старом пароходе; видимо, адмирал боялся летать самолётами); англичане напутствовали своих переговорщиков определенным образом затянуть переговоры как можно дольше (из инструкций Драксу: «Продвигаться в военных переговорах медленно, соразмеряя их с политическими» [88; 54]); несмотря на долгие (четыре месяца) политические переговоры, на долгую подготовку миссий к отъезду и долгую дорогу, не были решены очевидные вопросы с союзниками Англии и Франции, т.е. с Польшей и Румынией, о их согласии на пропуск через свою территорию советских войск; и полномочий у английской и французской военных миссий реальных не имелось; и планов конкретных не наблюдалось. Историки правы так оно и было в действительности. Хотелось бы только оговориться, что французы всё-таки были настроены более конструктивно, чем англичане. Но одного настроя для таких дел явно недостаточно.