Я же пошути-и-и-ила Что она как дурочка, шуток не понимает?
Мелисса, спокойно иди вперед, твердо говорит сестра Юлалия.
Это глупое суеверие, тебе совершенно ничего не грозит.
Агата не понимает, о чем речь, а вот Мелисса явно понимает, она не хочет идти вперед, она цепляется за перила, рот ее кривится, по щеке ползет слеза, и в груди у Агаты медленно закипает ярость.
Давай, девчоночка, переходи смелей, нам нужна подружка, мы и сами так начинали! кричит человек в серой шубе. Его напарник от смеха заходится кашлем, и Мелисса рыдает в голос.
Хорошо, Мелисса, спокойно говорит сестра Юлалия, тогда просто вернись по мосту назад к нам, это ведь точно безопасно, верно?
Кажется, от этой мысли Мелиссе становится немножко легче она опять начинает дышать и даже пытается сделать шаг вперед, но снова застывает в неуверенности.
Что происходит? жадно интересуется Нолан у Агаты за спиной. Что с ней?
Тут все мостики двойные, она сама рассказывала, шепотом отвечает Ульрика, уже не хихикая, судя по всему, до нее доходит, что их с Ритой ждет несколько часов расчесывания волос мелкими костяными гребнями с постоянно ломающимися зубцами или вдевания одеял в желтоватые больничные пододеяльники. Так специально построили: раньше мосты были широкими, но под ними прятались убийцы во время Великого Шага к Свободе, нападали на дуче и ка'дуче, и тогда все старые мосты через расщелины сломали и построили двойные, под ними никто не может спрятаться. Только по правому рукаву переходить нельзя, это все знают, нельзя и все.
Умрешь? хищно спрашивает Нолан.
Ульрика быстро проводит пальцем кружок по его лбу охранительный знак святой Ульрики, убитой выстрелом в лоб:
Тьфу на тебя. Нет, исполнится твое самое заветное желание только потом ты об этом пожалеешь. Она сама рассказывала, Мелисса, ты же ее знаешь.
Заберите меня! вдруг вскрикивает Мелисса, глотая слезы. Я не хочу идти назад одна, заберите меня!
Сестра Юлалия выпускает руку Агаты, делает шаг вперед и вдруг Агата замечает очень странное: сестра колеблется, ей по-настоящему не хочется ступать на правый рукав моста, вот правда-правда не хочется. Агата не верит своим глазам: сестре Юлалии, которая всегда сердилась на Мелиссу за ее «россказни» и на уроках Святого Слова учила их отличать Верное от суеверного, не готова ступить на правый рукав моста.
И тогда шаг вперед, а потом еще один шаг и еще один шаг делает Агата.
«Габо, говорит себе Агата. Представь себе, что прямо сейчас, вот сейчас прилетает габо, огромный габо, и ты садишься ему на спину, и вы летите, летите, и они все умирают от зависти, и тебе ничего не страшно», но от этой мысли ей делается только хуже. Агате кажется, что ее ноги движутся совершенно отдельно от нее, и она говорит себе: «Это холод, просто холод, я просто не чувствую ног, потому что они так сильно замерзли», но дело, конечно, не в холоде; мостик оказывается неожиданно крутым, и Агата не знает, чего она боится больше: что сбудется история про правый рукав (но ведь она не пройдет по нему до конца нет, нет, ничего подобного) или что Мелисса откажется взять ее за руку. Мелисса вцепляется в ее руку так, словно мостик под ними готов вот-вот рухнуть, и шаг за шагом Агата с Мелиссой идут назад, к своей команде, к сестре Юлалии, которая опустила голову и рассматривает снег, к Рите, и Ульрике, и Нолану, и пока они идут, Агата успевает на один совсем короткий миг глянуть в расщелину, откуда поднимается такой нежный, такой знакомый жар, и увидеть распластанные или поднятые к небу золотые крылья, и понять, что она смотрит сверху на львов с крыши собора са'Марко, и вдруг ей кажется, что когда-нибудь, когда-нибудь сильная, смелая, дерзкая Агата все-таки станет сердцем своей команды недаром же каждый вечер Агата клянется себе перед сном, что завтра, прямо завтра она станет прежней, совсем прежней, но вот только утром Однако стоит им ступить с моста на поблескивающий асфальт бесконечного проспекта, как Мелисса выдергивает руку из руки «габетиссы» и становится в пару с Ноланом, и Нолан, усмехаясь, похлопывает ее по плечу. Человек в серой шубе удивленно присвистывает, и Агата оборачивается. Несколько секунд Агата и нищий смотрят друг на друга.
Сцена 3,
неугодная святой Агате, ибо здесь словом ее разрушают дело ее
Сцена 3,
неугодная святой Агате, ибо здесь словом ее разрушают дело ее
Легче всего Агате идется в самом начале, когда рюкзак еще очень-очень тяжелый, и на это есть несколько причин. Во-первых, под тяжестью серого домотканого рюкзака с Печатью святой Агаты, в котором лежат лекарства, перевязочные материалы и хранящие тепло банки Славной Каши, упакованные в плетеные волосяные мешочки, невольно упаришься, и ни мороз, ни леденящий ветер прямых проспектов тебе не страшен; даже снег под твоими тяжелыми шагами скрипит плотно и надежно хруп, хруп, хруп, а когда ты, продрогший и ненавидящий здешнюю вечную зиму, бежишь домой и пустой рюкзак глупо шлепает тебя по попе, снег раздражающе повизгивает. Во-вторых, когда рюкзаки еще полные, тяжелые, и впереди у них четверых Мелиссы с Ульрикой и Харманна с Агатой больше трех часов дороги туда и обратно, и надо обойти по карте, размеченной старшим аптекарем, братом Турманном, три или четыре дома, а главное дойти до казарменного лазарета на Стрелковом проспекте, Агата чувствует себя важной и полезной, она знает, что в домах и казармах ее ждут, на нее надеются что и в роскошном Доме со Щипцами, где сразу трое слуг в одинаковых длинных рубашках встретили их у дверей и не пустили внутрь (хоть и вынесли Дары святой Агаты, правда, очень маленькие, жадины такие), и в деревянном, с темными от бедности окнами Доме с Хороводом (где Дары святой Агаты оказались самыми сладкими, и мед из них только что не капал, а сбитень в Агатиной груди был густой и горячий) считают минуты до их прихода. А в-третьих, пока они шли вот так, квадратом двое, держась за руки, впереди, двое, держась за руки и положив свободные ладони первым на плечи, сзади, Агата могла притворяться, что они четверо друзей, что у нее, у «габетиссы», есть друзья. Лица у них серьезные, сами согнулись под тяжестью своих рюкзаков и кивают в ответ на поклоны прохожих и на приветствия греющихся у расщелин нищих, которых Мелиссе с Ульрикой положено благословлять, складывая руки в варежках «скрепкой». Но чем легче становились их рюкзаки, чем сильнее они уставали и замерзали, тем меньше в них оставалось от Агатиной Четверки, и на обратном пути Харманн уже не держал Агату за руку. Другие Агатины Четверки тоже возвращались после разноски лекарств и каши, не держась за руки, нару шив квадрат, бредя как попало, засунув озябшие ладони под мышки, но Агата не сомневалась и не сомневается, что они, конечно, продолжали чувствовать себя немножко бойцами, вернувшимися со сложной и опасной вылазки, да что они, даже Мелисса, Ульрика и Харманн небось сейчас, вот прямо сейчас чувствуют себя одним целым, хотя рюкзаки их пусты, а монастырь еще далеко-далеко, и только она, Агата, чувствует себя так, будто посреди этого ледяного вечера кроме нее нет ни одной живой души, и даже когда весь монастырь соберется на ужин в Агатиной зале, от которой лучами расходятся коридоры с кельями, кухнями, операционными, складами и палатами,
Агата будет сидеть среди всех одна.
Даже лалино у нее нету; наверное, если бы Агата заговорила, если бы она сказала сестре Юлалии: «Я готова быть лало дайте мне лалино!» сестры и братья вверили бы ей кого-нибудь, кто и без ее заботы бы не пропал, но сейчас, наверное, все считают, что даже такая нагрузка Агате не по силам, и то хорошо, что эта ни на что не годная Агата может таскать на себе рюкзак. «Я тень человека, думает Агата, тень человека». Она думает о братьях и сестрах ордена, спасающих раненых в боях под водой и на узких, раскаленных улочках, добивающихся для них пропусков, которые, говорят, с каждым днем все труднее получить. Агата представляет себе, как монахи и монахини перетаскивают раненых по бесконечной лестнице на носилках из жара в холод, с первого этажа на второй; она думает о беременной сестре Женнифер, главном хирурге, которая, несмотря на свой растущий живот, уже отдает указания в операционной, когда Агата только бредет завтракать, и все еще делает свою кровавую и бесстрашную работу, когда Агатина команда, надев шубки, отправляется в палисадник помолиться и принести дары перед сном. Агата думает и о Норре и Адаме, строгой и молчаливой паре из старшей команды, которая помогает в операционной и наверняка примет постриг в орден, когда после войны закончит колледжию и поженится На секунду Агата чувствует прилив сил и говорит себе: «Я могу вот это. Могу, могу, могу». Раньше Агата иногда шла с закрытыми глазами: она представляла себе, что летит на спине Гефеста от дома к дому, от окна к окну, и люди изумленно протягивают к ней руки, и она говорит: «Именем святой Агаты», и ей отвечают: «Милостью ее». Но теперь Агата запретила себе думать про такое навсегда: габо больше нет, они улетели, они ненавидят нас, запомни это, запомни, говорит себе Агата, и если вдруг вспоминает о Гефесте, то щипает себя за запястье, и это помогает.