Разумеется, после концерта, проводив ее до дома и робко попрощавшись, я, задумчиво сидя в своей комнате и вспоминая улыбку Инги, получил от нее теплое сообщение со словами благодарности за прошедший вечер. Сразу за этим появилось ее стихотворение:
Она могла быть очень милой
Хоть неприглядной, но красивой
Без лишних красок и стекла
Могла порадовать она.
Она была , как солнца лучик ,
Светилась в каждом новом дне.
Но вдруг пришли большие тучи
И разразились на земле.
А мир ее испортил смело,
Он душу вынул из нее.
И, издеваяся умело,
Всю красоту убил ее.
Заботы, суета, тревоги,
Семья, копания себя.
И нет ни собственной дороги
Ни осознания "кто я".
Так и смирилася с судьбою ,
И отказалась от борьбы,
А свет тепла в душе порою
Мог испариться в никуды.
А мог убить ее смятенье,
Разрушить тот бесцельный путь,
Искоренить ее сомнения ,
И из беспамятства вернуть.
Но все это: мечты, желанья
Зависят только от нее.
И лишь пустое созиданье
Не поведет ее вперед .
И что ей остается делать,
Как истину открыть в вещах?
Лишьосознанием простого понять,
Что все в ее руках.
Я был поражен глубиной доверия, оказанного мне этим интимным стихотворением. Это было сильно и смело. В нем виделись переживания и тревоги, чувствовались какието внутренние дисциплинирующие ограничения и самокритичное отношение к себе вместе со стремлением к успеху. Конечно, стихи не лишены пафоса, но в них чувствуется талант и душевность автора. Инга через них раскрывалась для меня с новой стороны стороны творческой личности, позволяющей вырываться своему творчеству лишь изредка. Думаю, она стеснялась своего таланта, как стесняются многие способные люди, оставляющие пространство для творчества менее удачливых, но более наглых, таких, как я. Хотя мои стихи проигрывали ее стихам практически во всем Через некоторое время появился ответ, содержащий мой взгляд на принятие и развитие себя.
Друзья мои, я просто гений
Таким, увы, живется тяжело
Мы видим часто в окружающих лишь тени,
Бездушное, тупое естество.
Однако люди не совсем пустые
(У них есть чувства, голос и душа),
Небесполезные и вовсе непростые,
Чуть проще нас, но тоже божества.
Друг друга гении поймут на полуслове,
Комфортно им общаться меж собой,
Но, выходя на свет людей убогих,
Теряют гении задор свой боевой.
Но это состояние бездарно
Не надо отделять себя от "них"
Такая жизнь пройдет для нас напрасно:
Брат Гений, разбирайся в "остальных"!
И да, возможно мой ответ имеет самолюбования, однако, я протягивал ей руку, предлагая в стихах, метафорично, идти рядом. Очевидно, она поняла все и написала мне: «Спасибо, Саш, просто за то, что ты есть».
«Лучший комплимент) был мой ответ, Спокойной ночи».
Тогда я был очень счастлив
13
Современный кинематограф вызывает у меня раздражение. Я сторонник академического искусства, хоть и понимаю, что она само по себе двигается вперед и развивается из века в век. Но искусством фильмы российского производства назвать очень трудно. Уровня гениальности, конечно, нам не видать долго, пока не изменится политический, а, следовательно, и творческий климат, но и с качеством наши киноделы до сих пор не знакомы.
Кино вообще безусловное орудие пропаганды. Пропаганды либо идей государственных, либо идей нравственнофилософских. Но любая пропаганда должна все равно должна быть качественно снята, с эстетическим построением вкусного кадра. В противном случае пропагандистский фильм (в смысле государственном) обречен на критику таковы, к сожалению, все урапатриотические фильмы о Великой Отечественной войне, в них часто нет логики и присутствуют откровенно мерзкие сценарные ходы. Или бездарные и пошлые агитки послекрымского периода они вульгарны и кричаще некрасивы.
Тогда я был очень счастлив
13
Современный кинематограф вызывает у меня раздражение. Я сторонник академического искусства, хоть и понимаю, что она само по себе двигается вперед и развивается из века в век. Но искусством фильмы российского производства назвать очень трудно. Уровня гениальности, конечно, нам не видать долго, пока не изменится политический, а, следовательно, и творческий климат, но и с качеством наши киноделы до сих пор не знакомы.
Кино вообще безусловное орудие пропаганды. Пропаганды либо идей государственных, либо идей нравственнофилософских. Но любая пропаганда должна все равно должна быть качественно снята, с эстетическим построением вкусного кадра. В противном случае пропагандистский фильм (в смысле государственном) обречен на критику таковы, к сожалению, все урапатриотические фильмы о Великой Отечественной войне, в них часто нет логики и присутствуют откровенно мерзкие сценарные ходы. Или бездарные и пошлые агитки послекрымского периода они вульгарны и кричаще некрасивы.
До Лапина вообще противопоставления урапатриотических фильмов было запрещено. Черный юмор и мягкость повествования в фильмах о войне вызывали скандалы в победобесных умах некоторых людей. Божесов культуру освободил только через четыре года после становления премьером она стала вольно развиваться по всем своим естественным законам, «развращая» умы «и без того недалеких людей» (как говорили противники Божесова).
Всетаки на вкус и цвет товарища нет, но, конечно, одно дело смотреть пошлую экранизацию социального романа со сценами сюжетно не нужного секса, и совершенно другое смотреть фильмы с притягивающей атмосферой и тонкой мыслью о людях, их судьбах и взглядах
Об этих высоких материях мы беседовали с Ингой. У нее был вкус, но детальному разбору фильмы она не подвергала, воспринимая их в первую очередь как историю, призванную расслабить, развлечь или обострить чувства, и лишь потом видя в фильме искусство. Но она чувствовала искусство, и это завораживало. Именно с ней мне хотелось зайти в Лувр, вдохнуть воздух Гранд Опера, вспомнив Гастона Леру, или широко прогуляться по улочкам городов Средиземноморья, или же просто по исторической Москве, безвинно болтая об архитектуре и жизни. Она определенно понимала и заинтересовалась бы такой атмосферой
Сейчас же, находясь в русской провинции и ограничиваясь ее откровенно небогатыми благами, Инга просто написала о том, что очень хотела бы сходить на чудный романтичный фильм российского производства. Хоть это и выглядело безвинно, но я воспринял это как намек и сразу же предложил сходить. У нее «не было шанса сказать "нет"», поэтому в тот же момент я забронировал четыре места на последнем ряду (она увидела в этом некий стереотип, хоть я ничего в виду и не имел, впрочем, было приятно).
За время до наступления этого чудесного дня, случились интересные события. Вместо учебы мальчики призывного возраста потратили день на посещение военкомата для постановки на воинский учет. Ранним утром мы с Будниным и Кленовым сели в автобус и, сквозь снежные метели, поплыли в прекрасное далеко, на окраину Лимска, чтобы стать «дипломированными мужчинами». Конечно, комичность и звонкий юмор по каждому поводу лился из каждого шага по потрепанным коридорам комиссариата. Гулкое эхо, появлявшееся при ходьбе, комментировалось забавным голосом Буднина:
Атьдва, атьдва, атьдва.
В выданных результатах психологического тестирования (отъявленная вещь вопросы, имеющие очень спорную ценность для современной службы, вот для людей, желающих красить траву, они подходили лучше) высшим показателем у меня были командирские и коммуникационные качества так и представлял себя взводным или политруком. Тем не менее, сотрудники были доброжелательны. Во всяком случае, я с ними вел себя с подчеркнутым достоинством, так, чтобы в личные дела были записаны наиболее приятные характеристики. Пенсионерка, интервьюирующая меня в первый этап, с готовность вписывала все самое лучшее обо мне, после фразы: «Служба в армии гордость для женщины, страх для мужского тела, и воспитание для человеческого духа».
Медкомиссия оставляла желать лучшего своим неповторимым умением видеть в глухом будущего радиста, в слепом парашютиста, а в толстом танкиста. С психиатром я повел себя очень политично и рассказал ему о своей уникальной исполнительности, любви к труду, ответственности, а самое главное, впервые воспользовался тем, что собираюсь получать образование теолога. Он выслушал это со свойственным религиозному военному благоговейным выражением лица и отпустил меня, вписав чтото хорошее в личное дело Наблюдение же за обнаженными мужскими телами отнюдь не атлетичного вида, мне, человеку с эстетическим вкусом и даже подобием талии, было вовсе не интересно, однако, суровая медкомиссия не оставляла выбора. С замечательной категорией годности А4 я вышел на крыльцо Богом забытого комиссариата вместе с Будниным и Кленовым, годность которых исчислялась высшими значениями качества тела и духа.