В этой конкретной дырке было тепло не как летом, примерно как в октябре. Здесь, собственно, и был октябрь крошечный лоскуток какого-то давнего октября, зацепившийся за проволочную ограду и оставшийся навсегда. На фоне глухой, без окон кирпичной стены алели листья дикого винограда, у забора доцветал розовый куст, а из влажной земли победоносно пробивалась наглая зелень юной бессмертной травы.
Звучит не особо правдоподобно, это я понимаю. Но на самом деле в нашей истории это наименее удивительная деталь. Подобные закутки, неподвластные времени и стихиям, вполне обычная штука, такие есть во всех городах. А что почти никто почти никогда туда не заходит, вполне объяснимо: даже люди свои секреты не всем подряд открывают, а только самым близким друзьям.
Я уже знаю, что делать, сказал Рен. Главное, даже своими руками убивать никого не придётся. Приятный сюрприз!
Город с явственным облегчением выдохнул дымом из всех своих печных труб. В этом выдохе Рен услышал: «Хорошо, что не надо, а то мне уже давным-давно надоели убийства. От них у меня настроение так сильно портится, что лучше бы вовсе не строили никогда. Но людям почему-то очень нравится друг друга мучить и убивать».
Ну, предположим, не всем, заметил Рен. И это отличная новость. Если бы всем подряд, я бы, пожалуй, не стал гулять по городам, которые ими построены. И никогда не пришёл бы сюда, а это уже ни в какие ворота. Какой вообще смысл жить, если не встретить тебя?
На самом деле Рен, хоть и был влюблён по уши, так не думал. Смысл всегда есть. Один утратишь, сразу другой найдётся, с которым ещё интересней жить. Но Рен решил не скупиться на комплименты. Городу, у которого так сильно болит сердце, не повредит даже самая грубая лесть.
Всё правильно сделал. Услышав, что жизнь без него не имеет смысла, город пришёл в такой неподдельный восторг, что всем оставшимся в нём зимовать птицам пришлось по его команде бросить свои дела, взлететь над черепичными крышами и несколько минут кряду торжествующе громко орать.
Впрочем, птицам такие встряски только на пользу. А уж городу как на пользу, нечего и говорить. Рен мысленно поставил себе пятёрку по поведению и сделал приписку на память: «Как можно чаще немилосердно, беспардонно хвалить».
Выпить нам с тобой сейчас точно не помешает, заключил Рен. Оно, конечно, немножко нечестно по отношению к местным законам природы, но, может, плюнешь на них и устроишь, чтобы мне по винным лавкам полдня не бегать, а прямо здесь, не сходя с места, что-нибудь этакое найти?
Ещё не договорив, увидел, как в траве блеснуло стекло. Нагнулся, поднял бутылку. Разглядев этикетку коллекционный кальвадос шестьдесят пятого года! присвистнул:
Ну ты даёшь!
Она у жильца соседнего дома в буфете стояла, я просто взял, что близко лежит, скромно заметил город настолько человеческим голосом, что даже Рен, на своём веку много чего навидавшийся, невольно начал оглядываться кого ещё сюда принесло?
В общем, что с твоим сердцем делать, мне уже примерно понятно. Но один я с этой работой не справлюсь, признался Рен, сделав первый глоток. Помощь нужна. Осталось понять, кого надо брать в помощники и где нам с тобой их искать.
Отпил ещё, ненадолго задумался, наконец рассмеялся и объявил:
Нам с тобой совершенно точно помогут девчонки. Девчонки страшная сила, всегда надо ставить на них! Ты же любишь девчонок?
Ещё бы! воскликнул город голосами примерно десяти тысяч жителей, остальным как-то удалось от участия в хоровом выступлении откосить. И, спохватившись, поспешно добавил уже своим собственным, никому кроме Рена не слышным голосом: Но тебя я люблю гораздо больше, чем их!
Да я не особо ревнивый, улыбнулся Рен, снова прикладываясь к бутылке. Надеюсь, ты тоже, потому что девчонок, знаешь, и я люблю.
Быстро, конечно, не будет, сказал Рен, решительно отставив в сторону опустевшую примерно на четверть бутылку и достав из рюкзака небольшой котелок, склянку с какой-то прозрачной жидкостью (вполне возможно, кто его знает, просто водой) и кожаный мешочек, туго набитый неведомо чем.
Это дело займёт много лет, признался Рен, высыпая в котёл из мешка какие-то высушенные травы, сверкающие кристаллы, разноцветные пуговицы, камни, макароны в виде букв кириллического алфавита, несколько мелких, возможно, птичьих костей, горсть песка и ещё какие-то ингредиенты, настолько причудливые, что я уже и не знаю, какими словами можно их описать.
Но нам и не надо быстро, заключил Рен. Куда торопиться? Отлично эти годы мы с тобой проведём.
Быстро не надо, согласился с ним город, взволнованно дребезжа всеми своими оконными стёклами. Живи тут долго, пожалуйста. А лучше вообще всегда!
Рен не стал признаваться, что слово «всегда» не из его лексикона. Ничего не бывает всегда. Вместо этого он объяснил:
Буду варить себе новую жизнь. На этом этапе работы мне надо стать человеком. Иначе никак.
Ой! сказал город, да так громко, что зазвенело в ушах. Прям человеком? Совсем-совсем настоящим? А может, лучше не надо? Тебе не понравится. Такая жертва ради меня?
Да ради тебя я бы даже драным помойным котом пару жизней прожить согласился, ответил Рен, который на самом деле считал, что кот, пусть даже помойный, шикарная, исключительная судьба.
Я же всё равно с самого начала собирался здесь пожить человеком, добавил он. Видишь, даже специальный котёл для зелья с собой притащил. Правда, я планировал быть счастливым бездельником и практически непрерывно кутить. Но по сути, какая разница? Я люблю всякую жизнь Слушай, а давай ты огонь раздобудешь? У меня есть целых три зажигалки, но на твоём огне, я уверен, сварится совсем уж обалденная жизнь.
Я огонь не умею, огорчился город. Но в руке Рена тут же откуда-то появилась пылающая свеча. Новогодняя, в виде зелёной ёлки. Получилось смешно.
Да всё ты умеешь, балда, ласково сказал Рен городу, поджигая зелёной свечой туристическую газовую горелку, которую тоже вынул из рюкзака. Просто пока об этом не знаешь. Но это нормально, я и сам примерно такой.
* * *Зелье в котле, меж тем, закипело и забулькало так угрожающе, словно Рен собирался, выпив его, превратиться не в нормального человека, а в целый полк до зубов вооружённых вояк. В каком-то смысле оно, конечно, именно так и было. Но всё равно совершенно не так!
Город, взволнованный происходящим, окружил Рена всем собой сразу, так что тому стало спокойно, весело и очень тепло. Захотелось лечь прямо тут, на юной осенней траве, свернувшись калачиком, и хотя бы на тысячу лет уснуть. И одновременно, экстатически выкрикивая несуществующие заклинания, куда-то стремглав убежать. Но Рен этим противоречивым желаниям не поддавался, сохранял стойкость. Какие могут быть «уснуть» и «бежать», когда котёл кипит на огне.
Что ты точно умеешь лучше всех в мире, так это обниматься. Натурально же сводишь с ума, одобрительно сказал он городу. И добавил: Ты за меня не волнуйся. Я совсем настоящим человеком не стану, считай, просто новую шкуру надену. Сам подумай, ну какой из меня человек? Ты только смотри, обнимайся каждый день со мной-человеком, это самое главное. И разговаривай, как сегодня. И заводи во всякие удивительные места. Иначе я не согласен. В конце концов, эта новая жизнь только ради тебя.
Город не то чтобы вовсе его не слушал слушал, но невнимательно, как отличники-эрудиты слушают школьных учителей, обстоятельно объясняющих банальные вещи, которые понятны и так. Дескать, куда я теперь от тебя денусь? Да и зачем мне куда-то деваться? Я что, дурак? Ты лучше дай попробовать, что у тебя получилось. Какая на вкус твоя новая жизнь? Слышишь, эй, дай мне попробовать! волновался он. И наконец крикнул хриплым голосом старого пьяницы, затеявшего ссору где-то в квартале отсюда: «Дай выпить! Выпить мне дай!»
Своими жителями ты, конечно, здорово разговариваешь, заметил Рен. Грамотный подход! Другие города так почему-то не делают. Уверен, им просто в голову не пришло.
Но городу его комплименты были до лампочки. Сейчас его внимание целиком занимало волшебное зелье в котле.
Вообще-то я с тобой не собирался делиться, признался Рен. Мне для тебя ничего не жалко, просто городам такого зелья не надо, зачем вам человеческая судьба? Но теперь, знаешь, думаю, а почему бы не поделиться? Чем чёрт не шутит, вдруг и правда, пойдёт тебе впрок. Если уж боль у тебя человеческая, может, моё колдовство поможет её терпеть? И в моей новой жизни останется больше места для меня самого. Да и слушай, ты просто такой отличный, что мне будет приятно свою новую жизнь с тобой разделить.
С этими словами Рен зачерпнул из котла походной эмалированной кружкой немного волшебного зелья и не вылил, а выплеснул, с силой взмахнув рукой вверх и вбок:
Вот тебе, пей!
Остальное налил себе; кружка вышла немного неполная, то есть не до самых краёв. Выпил свою новую жизнь не то чтобы залпом, но быстро, не отрываясь, пока не остыла: жизнь должна быть горячая. А сделав последний глоток, поставил чашку на стол и громко сказал: «Спасибо за кофе», вероятно, себе, потому что сам же его перед этим сварил.