Я с горечь вздохнул, представляя сколько это займет нашего драгоценного времени. Сутки до столицы, сутки там и только к концу сорока восьми часов у нас на руках будет возможно хоть какая-то информация. До литерного останется всего лишь день. Я отряхнул брюки, вымазанные в пыли, когда я лазил под диван, проверяя не закатилось ли чего-нибудь туда. Нам было важно всеВзглянул в окно. На освещенную скупым светом желтого фонаря улицу.
Сколько же сейчас времени? удивился я. Для меня эти несколько часов пролетели незаметно. Я был в своей стихии, на любимой работе, не замечая, как влюбленные, безумно быстро летевших минут.
Половина десятого устало моргнула заспанными глазами администратор, оставленная управляющим, укатившим домой, за старшую. Может уже хватит? Понятно же, что тут ничего не найти
И, верно, товарищ капитан! просительно взглянула на меня Лавоченко. Ночь на двореДа и устали мы сегодня. День у обоих с самого утра не задался, она с саркастической улыбкой кивнула на мой разбитый висок, завтра с утра устроим мозговой штурм.
Хорошо! недовольно выдохнул я. В моей голове глухо отсчитывал удары незримый метроном, приближая с каждым своим ударом прохождение литерного. Надо выспаться
Ну, и хорошо! обрадовалась такой перспективе администраторша, доставая из кармана ключи от номера. Завтра, если будут вопросы, милости просим
По ноткам ее голоса было понятно, что она будет совсем не рады, если они у нас возникнут, но постаралась сохранить лицо.
Спасибо вам! поблагодарила ее Юлька, собирая свои щеточки, пушисты венчики и клейкую ленту.
Да чего уж там отмахнулась та.
Втроем мы спустились вниз в вестибюль. Кивнув на прощание головой, администратор отправилась за стойку, чтобы уже спокойно сдать смену.
Ты сейчас куда? спросил я помощницу, поймав себя на мысли, что до сих пор, так и не спросил, где она устроилась. В воздухе стрекотали сумасшедшие кузнечики. Жара спала, уступив место приятной прохладе. Даже появился легкий ветерок, скользнувший по волосам Юльки еле заметной тенью.
В кабинет пожала плечами помощница. Отправлю найденные генетические образцы в контору, а потом спать.
В кабинете? округлились мои глаза. Я-то был свято уверен, что Белянкин на столь важную командировку не поскупился, оплатив частный дом или квартиру, но старый прохиндей и тут всех обманул. Заставив молодую девчонку жить на вокзале.
Душ в комнатах отдыха, а на стульях вполне себе терпимо, улыбнулась старший прапорщик, я худенькая, замечательно умещаюсь!
Я оценивающе посмотрел на помощницу. Такая тростинка, и правда, уместится на стульях. Сволочь ты, Валентин РудольфовичХитрая и коварная сволочь! Подумал я про себя, тяжело вздыхая.
Отставить кабинет! выдавил я из себя, смущаясь и краснея. Не зная, прилично будет звучать то, что я собирался предложить своей помощнице. Думаю, что удобнее будет переночевать у меня.
Александр Сергеевич, товарищ капитан замялась девчонка.
Никаких товарищ капитан! Мать будет рада гостям. Она у меня очень гостеприимная! К тому же мне нужная помощница завтра свежая и отдохнувшая, а не вареный измученный овощ. Как понят приказ, товарищ старший прапорщик?
Есть! улыбнулась Лавоченко, шутливо отдавая воинское приветствие. Раз уж приказ, то ведите в свои хоромы.
Улыбнувшись, мы отправились по полутемному переулку к месту сбора местных таксистов. Пересекли центральную площадь, на манер московской, называемую Красной. Пахло какими-то цветами и почему-то скошенной травой.
Как получилось, что такая хрупкая девушка стала старшим прапорщиком военной разведки? чтобы не молчать, как последний остолоп, я задал, наверное, самый банальный вопрос из всех.
Улица была пуста. У наших ног, внизу растекался желтыми огнями маленький районный центр. Дымили трубы заводов, стрекотали кузнечики, где-то в районе Казацкой, в честь какого-то праздника ухал надрывно и глухо салют.
НаследственностьМой папа почти двадцать лет отслужил в органах, брат к в военной службе оказался не приспособлен вообще, и вот, отце решил самостоятельно решить мою судьбу, чтобы доченька была обеспечена работой и ранней пенсией, улыбнулась Юлька, шагая рядом, сопровождая каждое наше движение цокотом длинных шпилек.
Понятно кивнул я. Ноги сами несли нас вниз по городскому мосту, единственному в Европе расположенному под таким углом наклона, через некогда широкую и полноводную реку Чуйка, в честь которой и был назван наш город.
Понятно кивнул я. Ноги сами несли нас вниз по городскому мосту, единственному в Европе расположенному под таким углом наклона, через некогда широкую и полноводную реку Чуйка, в честь которой и был назван наш город.
А ты? она впервые с такой простой, лишенной всякого официоза интонацией произнесла «ты». Я вздрогнул. В памяти снова всплыли горящие дома Цхинвала, крики раненных и страх, что тебе вот-вот убьют.
Это долгая история, отмахнулся я. Не рассказывать же этой молодой еще совсем девчонке, как в восемнадцать лет он попал на самую настоящую войну, как мечта стать профессиональным военным разбилась вдребезги, как пришло осознание того, что военная служба эта не привлекательная картинка в телевизоре, где у героя не кончаются патроны, а пули, пущенные его врагами, летят мимо? Не стоилоЖаловаться я не любил, тем более все это старательно все эти одиннадцать лет пытался забыть. Грязь, предательство, кровь, ужас это война, а не то, что нам пропагандисты показывают по центральному телевидению. Война это крики раненных детей, предсмертная агония стариков, это жажда жизни, это полная безысходность.
И все же? прищурилась Юлька.
Не сегодня, покачал я головой, может быть как-нибудь в другой разСегодня у нас был тяжелый день.
Я читала твое личное дело, неожиданно спокойно произнесла Лавоченко, отводя глаза в сторону, прекрасные характеристикиЛидер, стрессоустойчивый харатер, спокойный, образованныйОдин из лучших курсантов центра. Старший лейтенант ГРУ, командир спецгруппы, и неожиданно съездил по морде своему куратору? она выжидательно посмотрела на меня.
На то были причины, настроение испортилось, продолжать разговор не хотелось. Романтическое исчезло. Даже цикады перестали стрекотать.
Куратором был полковник Белянкин? продолжала допрашивать меня Юлька.
Подполковник поправил я ее, вспоминая, как вывел группу из окружения и на дороге встретил Валентина Рудольфовича, в новеньком камуфляже, чистенького и отутюженного, словно сошедшего с плаката «Вступай в ряды вооруженных сил». Вместо слов покаяния за откровенное предательство, просто произнесшего короткое «извини».
И ты его
ЮльДавай так, я твой начальник, ты моя подчиненная. Негоже командиру отчитываться перед своими подчиненными. А ты меня сейчас буквально допрашиваешь
Я хочу понять
Не надо тут ничего понимать! рявкнул я, поздно увидев, как в глазах моей помощницы заблестели прозрачные крупинки слезинок.
Негоже подчиненным ночевать у своего начальника! Могут подумать невесть что еле сдерживаясь, проговорила мне Лавоченко с саркастической интонацией. Молча, развернулась и пошла вперед, игнорируя мои призывы остановиться. Вот остолоп! Обругал я сам себя. Никогда не умел разговаривать с девушками! А с такими молодыми и подавно. Сколько ей? Двадцать два? Три?
Юль! позвал я ее. Быстрым шагом догнал, схватил за руку, но тут же был взят на болевой прием, которого и не ожидал от такого хрупкого и ранимого сознания. Сухожилия на запястье обиженно затрещали. Я ойкнул и мгновенно скрючился от боли, пронзивших локоть до самого плеча.
Извини
И вы меня извините, товарищ капитан, она выпустила мою руку, ослабив захват, пожалуй, я переночую в кабинет, обиженно бросила она, направляясь в сторону вокзала.
Дай, хоть провожу тебя! Ночь на дворе! прокричал я ей вслед, но она меня уже не слышала или не хотела слышать. Ее тоненькая, как тростинка фигура уверенно двигалась по Коммунистической в здание вокзала. А мне оставалось лишь смотреть ей в спину и корить себя за излишнюю черствость.
10
станция Чуйка
Богдан стоял под часами на железнодорожном вокзале этого Богом забытого городка, изредка посматривая на крупный циферблат, показывающий без семи минут восемь. В век цифровых технологий, в крупных городах, когда все вокруг захватили микросхемы и платы, уже не встретишь такого раритета. Все вокруг цифровое, электронное и какое-то безжизненное. А ведь под такими часами по всей стране тысячи людей назначали свиданья, женились, разводились, встречались, любили, прощались навсегда, горевалиВокзал помнит намного больше искренних слов, чем любое другое место. Вокзал видел намного больше чистых эмоций, чем ЗАГС. Вокзал для любого человека это какой-то итог. Итог жизненного пути, этапа, одной, пусть и самой маленькой части его суетной и, в сущности, бесполезной жизни, где он на мгновенье может остановиться, чтобы оглянуться назад, подвести черту, определившись, что делать дальше.