Дора. А когда бросишь? Главное ты делаешь то, что нужно, и до конца.
Анненков. Как ты спокойна!
Дора. Я не спокойна, мне страшно. Я с вами вот уже три года, два года как делаю бомбы. Я все исполняла и, хочу надеяться, не забывала ничего.
Анненков. Разумеется, Дора.
Дора. Так вот, все эти три года мне страшно. Такой страх почти не отпускает во сне, а утром охватывает с новой силой. Значит, мне нужно было привыкать. Я научилась быть спокойной в ту самую минуту, когда мне страшнее всего. Тут нечем гордиться.
Анненков. Наоборот, ты должна гордиться. А я ничего в себе не поборол. Знаешь, я тоскую по былой жизни, по веселью и роскоши, по женщинам Да, я любил женщин, вино и эти бесконечные ночи
Дора. Я догадывалась, Боря. За это я и люблю тебя. У тебя сердце не омертвело. Даже если оно порой жаждет наслаждения, это лучше, чем ужасная тишина, заглушающая крик.
Анненков. Что ты такое говоришь? Ты? Быть не может.
Дора. Слышишь?
Дора вскакивает. Доносится звук движущегося экипажа, потом стихает.
Нет. Это не он. У меня сердце бьется. Видишь, я еще ничему не научилась.
Анненков(подходит к окну). Внимание. Степан подает знак. Это он.
Действительно, доносится звук движущейся кареты, сначала издалека, потом все ближе и ближе. Она проезжает под окнами и снова удаляется. Долгое молчание.
Анненков. Через несколько секунд
Прислушиваются.
Анненков. Как долго.
Дора жестом останавливает его. Долгое молчание. Где-то вдали слышен колокольный звон.
Анненков. Это невозможно. Янек уже должен был бросить бомбу Карета сейчас уже подъехала к театру. А Алексей? Смотри! Степан возвращается назад и бежит к театру.
Дора(кидаясь к нему). Янека схватили. Конечно, его схватили. Надо что-то делать!
Анненков. Погоди. (Прислушивается.) Нет. Кончено.
Дора. Как это случилось? Янек арестован, ничего не успев сделать! Он был ко всему готов, я знаю, к тюрьме, к суду. Но после того, как убьет великого князя! А не так, не так, нет!
Анненков(глядя на улицу). Воинов! Скорей!
Дора идет открывать. Входит Воинов. Лицо его искажено.
Анненков. Алексей, ну, говори же.
Воинов. Я ничего не знаю. Я ждал первой бомбы. Я видел, как карета завернула за угол, но ничего не случилось. Я совсем потерял голову. Я решил, что ты в последнюю минуту переменил наш план, подождал еще. А потом побежал сюда
Анненков. А Янек?
Воинов. Я его не видел.
Дора. Его арестовали.
Анненков(по-прежнему глядя на улицу). Вот он! Дора снова идет открывать.
Входит Каляев. Лицо его залито слезами.
Каляев(совершенно потерянный). Братья, простите меня. Я не смог.
Дора подходит к нему и берет его за руку.
Дора. Ничего.
Анненков. Что случилось?
Дора(Каляеву). Ничего. Иногда в последний момент все рушится.
Анненков. Но это невозможно.
Дора. Оставь его. Это не с тобой одним, Янек. Швейцер в первый раз тоже не смог.
Анненков. Янек, ты испугался?
Каляев(вздрагивая). Испугался? Нет. Ты не имеешь права!
Звонят условным звонком. По знаку Анненкова Воинов выходит. Каляев садится в изнеможении. Молчание. Входит Степан.
Анненков. Ну?
Степан. В карете великого князя были дети.
Анненков. Дети?
Степан. Да. Племянник и племянница великого князя.
Анненков. По сведениям Орлова, великий князь должен был ехать один.
Степан. Там была и великая княгиня. Полагаю, слишком много людей для нашего поэта. К счастью, шпики ничего не заметили.
Анненков что-то тихо говорит Степану. Все смотрят на Каляева; он поднимает глаза на Степана.
Каляев(растерянно). Я не мог предвидеть Дети, особенно дети. Ты видел детей? У них иногда такой серьезный взгляд Я никогда не мог его вынести А ведь за мгновение до этого, в темноте, на углу площади, я был счастлив. Когда вдали показались фонари кареты, клянусь тебе, сердце у меня забилось от радости. Чем ближе была карета, тем сильнее оно билось. Оно стучало так громко. Мне хотелось прыгать. Кажется, я смеялся. И повторял «да, да» Ты понимаешь? (Он отводит глаза от Степана, вид у него снова убитый.) Я побежал к ней. И вот тут я их увидел. Они-то не смеялись. Они сидели совсем прямо и смотрели в пустоту. Какие они были грустные! Затянуты в свои парадные костюмы, руки на коленях, так и застыли по обе стороны дверцы! Я не видел великой княгини. Я видел только их. Если бы они на меня посмотрели, наверно, я бы бросил бомбу. Хотя бы для того, чтобы погасить этот грустный взгляд. Но они все время смотрели прямо перед собой. (Он поднимает глаза на остальных. Еще тише.) И тут не знаю, что со мной случилось. Рука у меня обмякла. Ноги дрожали. А через секунду было уже поздно. (Молчание. Он сидит потупясь.) Дора, мне приснилось, что в ту минуту зазвонили колокола?
Дора. Нет, Янек, тебе не приснилось.
Она кладет ему руку на плечо. Каляев поднимает голову. Все оборачиваются к нему. Он встает.
Каляев. Посмотрите на меня, братья. Боря, посмотри на меня. Я не трус, я не дрогнул. Я их не ожидал. Все произошло так быстро. Эти два серьезных личика, а в моей руке этот страшный груз. Надо было его бросить в них. Вот так. Прямо в них. Нет! Я не смог. (Он обводит их взглядом одного за другим.) В былые времена, когда я правил пролеткой у нас на Украине, я носился как ветер и ничего не боялся. Ничего на свете, кроме одного: сшибить ребенка. Я представлял себе удар, и как эта хрупкая головка бьется с размаху о мостовую (Замолкает.) Помогите мне (Все молчат.) Я хотел покончить с собой. Я вернулся, потому что подумал я обязан дать вам отчет, вы мои единственные судьи, вы мне скажете, прав я или неправ, вы не можете ошибиться. Но вы молчите.
Дора подходит к нему ещё ближе, вплотную. Он смотрит на них и продолжает мрачно.
Каляев. Вот что я предлагаю. Если вы решите, что следует убить этих детей, я подожду окончания спектакля и брошу бомбу в карету, один. Я уверен, что не промахнусь. Только решайте, я буду повиноваться Организации.
Степан. Организация приказала тебе убить великого князя.
Каляев. Верно. Но она не требовала от меня убивать детей.
Анненков. Янек прав. Это не было предусмотрено.
Степан. Он был обязан выполнить приказ.
Анненков. Я отвечаю за все. Надо было все предвидеть, чтобы ни у кого не было сомнений, как поступать. Теперь остается только решить, упускаем ли мы эту возможность окончательно или поручаем Янеку дожидаться окончания спектакля. Алексей?
Воинов. Не знаю. Думаю, я поступил бы, как Янек. Но я в себе не уверен. (Тихо.) У меня руки дрожат.
Анненков. Дора?
Дора(горячо). Я бы тоже не стала кидать бомбу. Как же я буду советовать другим сделать то, чего сама не могу?
Степан. Вы отдаете себе отчет, что означает такое решение? Два месяца слежки, смертельной опасности, которой мы подвергались и сумели избежать, два месяца навсегда потеряны. Егора арестовали зря, Рыкова повесили зря. И нужно начинать все сначала? Опять долгие недели бессонницы и всяких ухищрений, постоянного напряжения, прежде чем снова представится удобный случай? Вы с ума сошли?
Анненков. Ты же знаешь, что через два дня великий князь снова поедет в театр.
Степан. Ты сам говорил, за эти два дня нас могут арестовать.
Каляев. Я иду.
Дора. Постой! (Степану.) А ты, Степан, ты мог бы с открытыми глазами выстрелить в ребенка, в упор?
Степан. Мог бы, если бы Организация мне это приказала.
Дора. Тогда почему ты закрыл глаза?
Степан. Я закрыл глаза?
Дора. Да.
Степан. Наверно, для того, чтобы живее вообразить эту сцену и ответить с пониманием дела.
Дора. Открой глаза и пойми, что Организация утратит свое влияние и свою власть, если хоть на минуту допустит, чтобы наши бомбы рвали на куски детей.
Степан. На такие благоглупости у меня широты не хватает. В тот день, когда мы решимся позабыть о детях, мы станем хозяевами мира, и революция восторжествует.
Дора. В тот самый день все человечество возненавидит революцию.
Степан. Неважно, коль скоро мы любим революцию так сильно, что сможем заставить всех ее принять и спасем человечество от него самого и от рабства.
Дора. А если человечество отвергнет революцию? Если весь народ, за который ты борешься, не захочет, чтобы убивали его детей? Тогда и в него стрелять?
Степан. Если надо да. Пока он не поймет. Я тоже люблю народ.
Дора. У любви не такое лицо.
Степан. Кто это говорит?
Дора. Я, Дора.
Степан. Ты женщина, у тебя превратное представление о любви.
Дора(яростно). Зато у меня точное представление о том, что такое стыд.
Степан. Мне было стыдно за себя однажды, и по чужой вине. Когда меня били кнутом. Меня ведь били кнутом. Вы знаете, что такое кнут? Вера была рядом, она покончила с собой в знак протеста. А я остался жить. Чего мне теперь стыдиться?
Анненков. Степан, мы все здесь любим тебя и уважаем. Но каковы бы ни были твои доводы, я не разрешу тебе утверждать, что все позволено. Сотни наших братьев умерли за то, чтобы люди знали: не все позволено.