Фока. Чего ж ты так? При дворе жил, что ли? Из-за бабы, небось? Собой-то ты молодец
Каляев. Я социалист.
Надзиратель. Потише.
Каляев(громче). Я социалист-революционер.
Фока. Вон оно что. А что тебе за нужда была идти в эти, как их, ты сказал? Сидел бы тихо, все бы и хорошо. Земля для бар творилась.
Каляев. Нет, она творилась для тебя. На ней слишком много нищеты и преступлений. Когда станет меньше нищеты, меньше будет и преступлений. Если б земля была свободна, ты бы здесь не сидел.
Фока. Это еще как сказать. Свободна она там, нет ли, а лишний стаканчик все одно до добра не доводит.
Каляев. До добра не доводит. Только пьют люди потому, что они унижены. Настанет время, когда больше незачем будет пить, когда никому не будет стыдно, ни барину, ни бедняку. Мы все станем братья, и справедливость отворит наши сердца. Ты знаешь, о чем я говорю?
Фока. Да, это царство Божие.
Надзиратель. Потише.
Каляев. Не надо об этом, брат. Бог тут бессилен. Справедливость это наше дело! (Пауза.) Ты не понимаешь? Ты знаешь легенду о святом Димитрии?
Фока. Нет.
Каляев. У него было назначено в степи свидание с самим Богом, и он торопился, но повстречал крестьянина, у которого телега застряла в грязи. И святой Димитрий ему помог. Грязь была густая, рытвина глубокая. Пришлось провозиться целый час. А когда все было кончено, святой Димитрий заторопился к Богу. Но Бога там уже не было.
Фока. К чему это?
Каляев. К тому, что есть такие, кто всегда опаздывают на свидание, потому что слишком много телег застревает в грязи и слишком многим братьям надо помочь.
Фока делает шаг назад.
Каляев. Что с тобой?
Надзиратель. Потише. А ты, старик, поторапливайся.
Фока. Не верю я тебе. Что-то тут не так. Не садятся в тюрьму за-ради сказок про святых и про телеги. Да тут еще другое дело
Надзиратель смеется.
Каляев(глядя на него). Что такое?
Фока. Что делают с теми, кто великих князей убивает?
Каляев. Их вешают.
Φока. А!
Он направляется к выходу, а надзиратель смеется еще громче.
Каляев. Постой. Что я тебе сделал?
Фока. Ничего ты мне не сделал. Хоть ты и барин, врать тебе не буду. Раз тебя повесить собираются, мне с тобой лясы точить, время проводить не годится.
Каляев. Почему?
Надзиратель(смеясь). Ну, давай, старик, выкладывай
Фока. Тебе со мной нельзя говорить, как с братом. Я их и вешаю, кого осудили.
Каляев. Разве ты сам не арестант?
Фока. То-то и есть. Они мне посулили за каждого повешенного год тюрьмы скинуть. Стоящее дело.
Каляев. Чтобы простить тебе преступление, они тебя заставляют совершать новые?
Фока. Какие ж тут преступления, раз приказывают. Да им и все едино. Если хочешь знать, они и не христиане вовсе.
Каляев. И сколько раз уже?
Фока. Два раза.
Каляев отшатывается. Надзиратель подталкивает Фоку к двери.
Каляев. Так ты палач?
Фока(с порога). Эх, барин, а сам-то ты кто?
Уходит. Слышны шаги, слова команды. Входит Скуратов, очень элегантный, в сопровождении надзирателя.
Скуратов. Оставь нас. Здравствуйте. Вы не узнаете меня? А я вас знаю. (Смеется.) Уже стали знаменитостью, а? (Смотрит на него.) Разрешите представиться? (Каляев молчит.) Вы не отвечаете. Я понимаю. Одиночка, да? Неделя в одиночке это тяжело. Сегодня мы прекратим одиночество, вы будете принимать визиты. Я для этого и пришел. Я уже послал к вам Фоку. Поразительная личность, не правда ли? Я подумал, что он вас заинтересует. Вы довольны? Приятно видеть человеческие лица после целой недели одиночества, разве нет?
Каляев. Смотря какие лица.
Скуратов. Хороший тон, хороший голос. Вы знаете, чего хотите. (Пауза.) Если я правильно понял, мое лицо вам не нравится?
Каляев. Да.
Скуратов. Я крайне разочарован. Но это недоразумение. Во-первых, тут освещение неважное. В подвале никто не выглядит симпатичным. К тому же вы меня не знаете. Иногда внешность отталкивает, но когда узнаешь душу
Каляев. Довольно. Кто вы такой?
Скуратов. Скуратов, начальник департамента полиции.
Каляев. Лакей.
Скуратов. К вашим услугам. Но на вашем месте я бы выказывал поменьше гордыни. Может быть, вы к этому придете. Начинают с жажды справедливости, а кончают тем, что руководят полицией. К тому же, я не боюсь правды. Я буду с вами откровенен. Вы меня занимаете, и я хочу предложить вам способ добиться милости.
Каляев. Какой милости?
Скуратов. Что значит какой милости? Я предлагаю спасти вам жизнь.
Каляев. Кто вас о ней просил?
Скуратов. Жизнь не просят, милый мой. Ее получают. А вы ни разу никого не помиловали? (Пауза.) Припомните.
Каляев. Я отказываюсь от вашей милости, раз и навсегда.
Скуратов. Выслушайте хотя бы. Вопреки видимости, я вам не враг. Готов признать правоту в ваших взглядах. За исключением убийства.
Каляев. Я вам запрещаю произносить это слово.
Скуратов(глядя на него). А нервишки пошаливают? (Пауза.) Я искренне хочу вам помочь.
Каляев. Мне помочь? Я готов платить сполна. Но я не потерплю от вас фамильярности. Оставьте меня.
Скуратов. Висящее над вами обвинение
Каляев. Вношу поправку.
Скуратов. Не понял?
Каляев. Вношу поправку. Я не подсудимый перед вами, я ваш пленник.
Скуратов. Пусть так. Но есть тяжелые последствия. Оставим в стороне великого князя и политику. Но была смерть человека. И какая смерть!
Каляев. Я бросал бомбу в вашу тиранию, а не в человека.
Скуратов. Разумеется. Но досталась она человеку. И это не сделало его благообразнее. Знаете ли, милый мой, когда пришли за телом, головы не оказалось. Исчезла голова! А из остального опознали только руку и часть ноги.
Каляев. Я приводил в исполнение приговор.
Скуратов. Возможно, возможно. Вам не ставят в вину приговор. Что такое приговор? Слова, о которых можно спорить ночи напролет. Вам ставят в вину Нет, это слово вам не понравится Ну, скажем так, непрофессиональную работу, несколько беспорядочную, но последствия ее неоспоримы. Они были налицо. Спросите у великой княгини. Там была кровь, понимаете ли, много крови.
Каляев. Замолчите.
Скуратов. Хорошо. Я хочу только сказать, что если вы по-прежнему будете вести речи о приговоре, о партии, которая одна может вершить суд и казнь, о том, что великого князя убила не бомба, а идея, тогда вы не нуждаетесь в милости. Но предположим, что мы вернемся к очевидности, предположим, что это вы бросили бомбу, которая оторвала голову великому князю, и все меняется, не правда ли? В таком случае вы будете нуждаться в милости. Я хочу вам в этом помочь. Из чистого сочувствия, поверьте. (Улыбается.) Что вы хотите, меня-то идеи не занимают. Меня занимают личности.
Каляев(взрываясь). Моя личность выше вас и ваших хозяев. Вы можете убить меня, но не судить. Я знаю, к чему вы клоните. Вы ищете мое слабое место и дожидаетесь, чтобы я повел себя постыдно, плакал и каялся. Вы ничего не добьетесь. Что я за человек вас не касается. Вас касается наша ненависть, моя и моих братьев. Вот ею и занимайтесь.
Скуратов. Ненависть? Еще одна идея. А вот что не идея, так это убийство. И его последствия, естественно. Я имею в виду раскаяние и возмездие. Тут мы в центре проблемы. Впрочем, я для того и стал полицейским чтобы быть в центре проблем. Но вы не любите исповедей. (Пауза. Он медленно идет к Каляеву.) Я хотел сказать только то, что вы не должны притворяться, будто забыли про голову великого князя. Сознайся вы себе в этом и идея была бы уже вам ни к чему. Вы бы стыдились того, что сделали, а не гордились этим. И с той минуты, как вы испытали стыд, вы захотели бы жить, чтобы смыть его. Самое важное чтобы вы решили жить.
Каляев. И если бы я так решил?
Скуратов. Помилование вам и вашим товарищам.
Каляев. Вы их арестовали?
Скуратов. Нет. В том-то и дело. Но если вы решите жить, мы их арестуем.
Каляев. Я вас правильно понял?
Скуратов. Без сомнения. Но не возмущайтесь сразу. Подумайте. С точки зрения идеи вы не можете их выдать. А с точки зрения очевидности, напротив, вы окажете им услугу. Вы избавите их от новых тревог, да еще и спасете от виселицы. А сверх всего, вы обретете душевный покой. Это со многих точек зрения блестящая сделка.