- Перевяжите капитана, - приказал Кросс. А я займусь наведением порядка, - скорее для себя, чем для констебля, добавил он.
Впрочем, особых усилий от инспектора и не требовалось. Уцелевшие сержанты уже командовали, собирая солдат по отделениям и приказывая заниматься ранеными. Среди раненых оказался и второй лейтенант Бек, командовавший авангардом. От которого уцелели он и еще двое раненых солдат. Кросс представил себе, чтобы случилось с ними, если бы они двигались по улице обычной колонной. По спине его пробежал как минимум батальон мурашек величиной с небольшого слона. Но времени на переживания у него не оказалось узнав, что теперь он командует ротой, к нему собрались все сержанты за приказами. А потом был долгий и осторожный марш через город. Как ни странно, пробираясь по опустевшим улицам рота вышла к казармам полка ни разу не встретившись с повстанцами. Только вот у самых казарм их опять обстреляли, но в прямой бой инсургенты не вступили. Потеряв еще трех человек убитыми и двоих ранеными, рота вернулась в казармы. А там до них дошли последние новости, совершенно не обрадовавшие ни Кросса, ни солдат.
Оказалось, что ирландцы захватили Дублинский замок, мэрию и Тринити-колледж. В Замке в плен к бунтовщикам попал наместник Ирландии лорд-лейтенант Джон Гамильтон-Гордон, первый маркиз Абердин и большая часть из его свиты. В мэрии инсургенты захватили только несколько городских чиновников и комиссара с суперинтендантом полиции. Причем последние, как и несколько бывших в его кабинете инспекторов, по слухам, подняли руки без сопротивления.
А инсургенты объявили о создании ирландского парламента Дойл Эрин и независимости Ирландской республики с момента опубликования декларации. Что творилось в других городах Ирландии, Кроссу не мог сказать никто. Но судя по беспорядку в казармах и активности восставших, ничего хорошего ни ему, ни остальным засевшим в казармах англичанам ждать не приходилось. Оставалась небольшая надежда, что восставшие не смогли захватить порт и вокзалы. И тогда рано или поздно, но прибудет подкрепление из Кураги, где располагались основные силы армии на острове или, может быть по морю из Британии.
Австрийский фронт. Моравия. Февраль 1910 г.
Шоссированная дорога выглядела так, словно вела к окраинам самого Петербурга, а не в очередной захудалый городишко захудалой провинции. Кони шли шагом и, если бы не погода и не несколько тысяч конников вокруг, можно было бы почувствовать себя на обычной прогулке верхом.
- Полагаю, если бы не ветер, мы бы сейчас удивлялись теплому климату сего места, - пытаясь прикрыть лицо от порывов ветра, севшим от влажного и холодного голоса заметил капитан Полтавцев.
- Да, ветерок изрядный, - согласился Гаврилов. Даже сквозь шинель пробивает. Но, Владимир Николаевич, не переживай. Мой Петрович уже предсказал, что после полудня ветер стихнет.
- Ну, раз твой денщик сказал, - растянул в улыбке замерзающие губы Полтавцев, - поверю. Он у тебя знахарь настоящий.
- Не завидуйте, капитан, - притворно обиделся Михаил, придерживая Зорьку, вдруг решившую обогнать кобылку собеседника. Твой, клянусь честью, великолепно варит кофе. Петрович никогда так не сможет.
- Да, ко-о-фе, - мечтательно протянул Владимир. Я бы сейчас от чашечки горячего кофе не отказался. Пожалуй, даже от простой чашечки горячей воды
- Ничего, Владимир, скоро должен очередной городок появиться, - утешил его Михаил.
- Помню. Этот, как его Карлович. В коий опять первыми ворвутся эти Харламовские головорезы, по своей казачьей ухватке перевернут все верх дном, и нам придется еще пару часов наводить порядок.
- Полагаю, мысли сии вам приходят лишь с устатку от дороги и неважной погоды, Владимир. Казаки Харламова самая дисциплинированная казачья часть, из тех, что я встречал на фронте, - с усмешкой парировал Гаврилов. Оба рассмеялись. А колонна первой дивизии тем временем все двигалась и двигалась вперед.
Михаил оказался прав, анализируя во время стояния в Тарнуве полученный приказ о передислокации в германский Ратибор. Действительно, проехав в предоставленных германцами вагонах до Ратибора, а потом еще немного южнее к Одербергу, весь корпус генерала фон Штемпеля, усиленный гвардейской кавалерийской бригадой и отдельным донским пластунским батальоном. Пластуны и ворвались первыми в Одерберг, частью перебив, а частью захватив в плен роту ландштурма, дислоцированную в городе. Похоже было, что цесарцы совсем не ждали начала боев на этом направлении. Границу хотя бы охраняли ополченцы ландштурмисты, а вот дальше российская кавалерия двигалась в оперативной пустоте, разгоняя редкие дозоры жандармов и полиции. Складывалось ощущение, что между австрийцами и германцами была какая-то тайная договоренность и никаких боевых действий между собой они вести не собирались. Сразу после этого у Гаврилова даже появилось опасение, не заманивают ли их корпус, а может быть и все русские войска в очень большую ловушку. Сомнения развеялись лишь после полученных во время стоянки во Фридеке телеграмм. Которыми Ставка извещала войска, что одновременно с генеральным наступлением русских в наступление перешли и германцы, силами одного армейского и трех кавалерийских корпусов. Кроме того, войну Австро-Венгрии объявили черногорцы, сербы и даже румыны. А итальянцы вторглись в Трентино просто так, не удосужившись декларировать состояние войны. Михаил про себя даже пожалел австрийского императора, которого предали даже его старые союзники.
- Михаил Пафнутьевич, похоже, к вам, - первым заметил скачущего посыльного Полтавцев. И не ошибся. Действительно, посыльный привез приказание генерал-лейтенанта Литвинова срочно прибыть к нему. Пришлось Гаврилову оставить писарей на капитана и, понукая упирающуюся Зорьку, по заснеженной обочине добираться до начальника дивизии.
- А, прибыли, -начдив относился к нему куда лучше, чем к начальнику штаба, полковнику Ягодкину, - Михаил Пафнутьевич, голубчик, бумаги из корпуса пришли. Вы тут вместе с Павлом Яковлевичем, - он покосился на стоящего рядом начальника штаба, отличного кавалериста, но посредственного тактика, - подумайте и оформите приказом. В Карловиче до двух батальонов пехоты с артиллерией. Нам предписано в затяжной бой не вступать, городишко обойти и быть наготове, ибо сюда цесарцы подтягивают регулярную кавалерию. Город будет брать второй эшелон, наша же задача самым скорым маршем выйти на равнину. Сейчас становимся отдохнуть и вам два часа на все. Справитесь?
- Будем стараться, господин генерал! браво ответил Ягодкин, на что Литвинов лишь едва заметно скривился и кивнул. Ни слова ни говоря, Михаил отдал честь и, пришпорив кобылку, поскакал, сопровождаемый Ягодкиным, к повозке писарей.
Через два часа, обойдя чуть подтаявшими полями городок, на окраине которого занимали оборону австрийцы, первая и вторая кавалерийские дивизии плюс приданная корпусу гвардейская кавалерийская бригада вышли на Венгерскую равнину. Третья дивизия в это время блокировала гарнизон Карловича. Одновременно, как позднее узнал Михаил, в город Ольмюц ворвались передовые части Гвардейского кавалерийского корпуса генерала Брусилова, усиленные высаженной прямо из вагонов пехотой гвардейской стрелковой бригады и поддержанные огнем бронепоезда «Первенец». А в промежутке между Вторым и Гвардейским кавалерийским рвались вперед конники Первого корпуса генерала Остроградского. К тому же востока к Карпатам подходили наступающие части Четвертой, Пятой и Шестой армий, в Трансильванию вступили румынские войска, а в Боснию и Банат сербские войска. В результате фронт австро-венгерских армий рухнул, превратившись в ряд удерживаемых еще сопротивляющимися войсками районов. Наступающие, отступающие, просто разбегающиеся и дезертирующие войска в течение пары недель перемешались так, что даже штабным писарям приходилось временами браться за оружие.
Так и случилось с частью штаба, в рядах которой оказался и Гаврилов. Выходящие из окружения австрийцы, силой не менее двух рот с артиллерией, попытались быстро уничтожить идущую в тылу колонну явных тыловиков. Но неожиданно наткнулись на сильный отпор. В колонне, кроме штабных, шел и выделенный на всякий случай взвод из тринадцатого гусарского Нарвского полка, а на паре повозок были спрятаны трофейные австрийские пулеметы «Шкода». Так что быстро и легко уничтожить русских не получилось и сейчас австрийские цепи лежали сотнях в трех - четырех метров от залегших в придорожной канаве, за повозками и за деревьями русских кавалеристов. Но положение осложнялось тем, что австрийцы развернули пару пушек и начали пристреливаться. Пока три шрапнельных снаряда разорвались чуть раньше, взрыв пулями заснеженную землю перед укрывшимися русским стрелками. Теперь оставалось только ждать, когда австрийцы пристреляются и молить бога, чтобы это произошло не слишком быстро. Тут Михаилу в голову пришла идея, которую он немедленно и озвучил Ягодкину и корнету Мачихину, командующему гусарами.
Еще через пять минут двадцать добровольцев одновременно вскочили на коней и, изображая убегающих в панике дезертиров, поскакали небольшими группами в поле. Обнадеженные этим наглядным примером овладевшего русскими страха, австрийцы подняли пехоту в очередную атаку. И тут же снова залегли, встреченные огнем двух пулеметов и почти полсотни винтовок. Пока австрийцы перестреливались с обороняющимися, восемнадцать уцелевших добровольцев развернулись. И под прикрытием деревьев растущей у дороги рощи, лишенных листьев, но все равно затрудняющих наблюдение, галопом устремились в тыл австрийцам. На всем скаку они ворвались на позицию четырехорудийной батареи и начали рубить со спины артиллеристов. Оглушенные грохотом выстрелов артиллеристы не сразу поняли, отчего вдруг начали падать их товарищи
Михаил наотмашь рубанул склонившегося над зарядным ящиком австрийца, чувствуя непривычное сопротивление лезвию. Замахнулся и ударил второго. Шашка, застряв в голове артиллериста, от неожиданности вырвалась у него из руки. Выхватив револьвер, он выстрелил в размахивавшего саблей австрийского лейтенанта, пытавшегося организовать солдат. Лейтенант выронил саблю, прижал руку к груди и мешком осел на землю. Тут из-за ближайшей пушки выскочил австриец. И, вскинув к плечу карабин, выстрелил в Гаврилова. Краем глаза заметив быстрое движение, Михаил припал к лошадиной шее. Пуля прошла мимо, задев лошадь. Вскинувшаяся Зорька сбросила ротмистра. Перекатившись по земле, Гаврилов, морщась от боли, привстал на колено. И сквозь пушечное колесо выстрелил два раза в стрелка, попав ему в живот. Австриец выронил винтовку. Схватился руками за колесо, медленно сползая по нему. Вставая, Михаил ударом ноги отбросил раненого противника от себя. И тут же выстрелил в ещё одного набежавшего австрийца.