Что-нибудь для тебя придумаем, чаровница Жужа, успокоил Иван, фитюльку какую обучающую. Должен же я за дружбу девичью порушенную откупиться.
Фитюлька сейчас лежала на моей ладони и рунно мерцала. Куда мне тебя? Думай, Геля, недаром же в чародейском сыске служишь, хоть и не чародейка ни разу. Как коллеги твои разлюбезные говорят, подобное к подобному? Я приложила амулет к правому уху, он поместился точно в раковину, навроде каменных берушей. В этот момент дверь купе отъехала в сторону, на пороге воздвигся вагонный, молодой человек в железнодорожном мундире, поезд был не гнумский, самый обычный, и обслуживался ведомственной бригадой.
Барышня Попович? спросил вагонный, сверяясь с билетами. Следуете до Крыжовеня?
Его ломкий тенорок я прекрасно слышала левым ухом, в правом же звучал непривычно монотонный бас Ивана Ивановича, слово в слово повторявший фразы молодого человека.
Все верно, улыбнулась я и отвела взгляд в сторону. Ждать ли мне попутчиков, любезный?
Стена купе была обита полосатым черно-желтым атласом, от двери до окна сорок полос.
Что вы, барышня Попович! Никаких соседей, вы ведь за оба места заплатили.
Перфектно! Голос теперь я слышала лишь один, значит, фитюлька читает по губам. Ай да Зорин! Действительно обучающий амулет мне изготовил. Какая полезная вещица. Назову ее «жужа», в память о долгой кафешантанной ночи.
Вагонный меж тем приветствовал меня в качестве пассажирки, сообщил, что путешествие наше продлится трое суток, что к моим услугам в хвосте состава расположен ресторан с живой музыкой, а в голове библиотека и гостиная, где мне предложат развлечься беседой и настольными тихими играми.
Когда взгляд мой останавливался на лице молодого человека, слова двоились. Я поблагодарила, уточнила время ужина, и часы до оного провела за лицезрением бескрайных берендийских просторов за окном, заснеженных и несколько однообразных.
С коллегами мне невероятно повезло, и с Зориным, и с Мамаевым. Эльдар вон не поскупился, целое купе мне выкупил. А Иван Иванович вернулся в приказ, узнал у Митрофана, что я на задание уехала, и сразу подарочек мне сообразил, вещицу очень полезную. Мне же теперь только и остается с блеском работу исполнить, чтоб усилия их не пропали. И шеф. Его тоже подвести никак нельзя. Обелить покойного Блохина надобно.
Трое суток я провела в приличном безделии. Для сыскаря знакомство со всяким встречным-поперечным дело наиважнейшее, никогда не знаешь, где и когда тебе человечек какой пригодится. Но я активничать опасалась, легенда моя пока была хлипкой. А ну кто из старожилов в беседу вступит, из Захарии Митрофановны знакомых, а я ляпну что-нибудь лишнее? Тем более что с «жужей» мы и так без улова не оставались. Мои одинокие трапезы у ресторанного окошка с прекрасным обзором на прочих жующих и беседующих пассажиров первого класса обогатили мой вокабуляр уймой забавных словечек. Дамы говорили о модах и жаловались на прислугу, господа обсуждали векселя и закладные, а также дам. Меня в том числе. Я была кокетка, рыжая бестия, гордячка, глазищи у меня были «во!», и прелести наличествовали. Знакомиться подходили дважды, холеный офицер и пьяненький купчик в забавном котелке. Оба раза я молча отворачивалась, как бы говоря, что общение нахожу неприличным. Кавалеры прониклись и настойчивости не проявляли, первый класс все-таки. Вскорости я заметила, что некоторые слова могу различать и без помощи амулета. Библиотеку я тоже посетила. То есть гостиную с приколоченным к стене книжным шкафом. Там я разжилась потрепанным дамским романчиком и толстенным «Справочником городов и селений Берендийской империи» за прошлый год.
Крыжовень. О нем сообщалось буквально в нескольких абзацах. Основан на месте деревеньки Крыжа. Население четыре тысячи семьсот пятьдесят четыре человека, более половины мещане, четверть купечество. Прочие сословия не упоминались, хотя дворянское собрание, например, присутствовало. Центральный собор, возведенный на средства купца первой гильдии Д. Ф. Калачева, базар с торговыми рядами, река Крыжа, для большого судоходства не приспособленная, театр, построенный на деньги того же Д. Ф. Калачева, клуб для молодежи с библиотекой, городская управа, полицейский приказ, железнодорожная станция, депо, банк и биржа.
На чтение сей информации я потратила четыре минуты, а романчик даже раскрывать не стала. Вечером ко мне являлся вагонный, чтобы помочь раздвинуть диванчик для спального места, утром мы его складывали обратно. Лежа в постели под монотонный перестук колес, я анализировала все, что удавалось узнать и подсмотреть за день.
До Крыжовеня из двух десятков пассажиров первого класса следовали лишь несколько, именно они и вызвали мой первоначальный интерес. Сыскарское дело кроме сбора всяческой информации состоит и в ее отсеве. Это важно ухватить главную ниточку, лучше две или три, и тянуть за них, не отвлекаясь на пустое. Иначе можешь попросту запутаться, попасть впросак, как плетельщик канатов, от которых это выражение и пошло. Отобранную ниточку звали Гаврила Стапанович Бобруйский, классический берендийский купчина, возвращающийся с семейством на родину после заграничных странствий. Семейство ресторан не посещало, но по разговорам я поняла, что для супруги купца Нинели Феофановны, двух дочерей Машеньки и Анюты, а также горничных, гувернантки и болонки с неустановленной кличкой (ну не могут же питомца на самом деле звать «этот обморочный студень», холера или блоходав) был оборудован отдельный прицепной вагон с клозетом и поваром. Сам Гаврила Степанович наслаждался относительной холостяцкой свободой в компании поверенного, господина Чикова Сергея Павловича, брюнета лет тридцати с постоянно бегающими глазами, адвоката по фамилии Хрущ, которого иначе никак не называли, и актерской четы Бархатовых, явно затесавшихся в это общество случайно. Бархатова звали Эдуард Милославович, его жену Дульсинея. В Крыжовене они намеревались произвести переворот в театральном искусстве, а пока служили для развлечения толстосума. Молоденькая Дульсинея звонко хохотала и не протестовала, когда ручища Гаврилы Степановича задерживалась на ее плечике либо колене. Эдуард же, поминутно поправляя едва сходящийся на брюшке жилет, демонстрировал карточные фокусы или отбирал скрипку у ресторанного неклюда и исполнял романсы собственного сочинения. Актеров купец нисколько не стеснялся, беседовал с клевретами свободно, чем мое внимание и привлек.
За оградой Степашку зарыли звучал в моем ухе монотонный «жужин» бас, слова она не интонировала, толстые губы Бобруйского шевелились в такт. Так ему и надо, ироду. Собаке собачья смерть.
Золотые слова, Гаврила Степанович, отвечал Пиков. Я специально еще перед Новогодьем в приказе справлялся, дело закрыли да наверх по инстанции отправили, комар носу не подточит.
Хорошо, Сережа, ладно. Теперь заживем, нашего человечка на блохинское место поставим
Ха-ха-ха, господа, что ж вы даму не развлекаете Про дела мне скучно
Цыц, Дуська, ужо я тебе
Дальше было неинтересно.
За час до полудня третьего дня поезд остановился в Змеевичах, здесь проходила ежегодная зимняя ярмарка, и большая часть пассажиров приехала именно ради нее. Я тоже вышла, чтоб размяться и опустить письмо в вокзальный почтовый ящик. Маменьке я писала еженедельно и обычая нарушать не хотела. Вагонный предупредил, что отправление ровно в полдень, обед в два, а ужина не предвидится, потому как, ежели в занос снежный не угодим, прибудем до шести вечера в Крыжовень. Вагонного звали Сенька, с ним единственным я удосужилась лично знакомство свести, потому что угрожать страшными карами, если слухи про мое знакомство с канцлером тайной канцелярии пойдут, так было сподручнее. Сенька побожился, что будет нем как могила.
Змеевичский вокзал меня не поразил, может, оттого что мысли другим были заняты. Еще и до места не добралась, а ниточку ухватила. Может, купец Бобруйский касательства к смерти пристава не имеет, однако заинтересован в ней был. Интересно, в каких числах грудня он в вояж свой из Крыжовеня отправился? А помощники его, Чиков с Хрущом, все это время где обретались? Актеров, пожалуй, со счетов спишем, явно мокошьградские шарлатаны.
Протиснувшись через столпотворение к кассе почтамта, я приобрела дополнительную марку с магической меткой и, тщательно ее наклеив, опустила конверт в почтовый ящик. Надеюсь, дойдет быстро и упрежденная матушка не встревожится, если в корреспонденции перерыв случится.
У выхода на перрон дрались. Худощавый господин, по виду коммивояжер, в узком пальто и котелке, охаживал тростью детину в овчинном тулупе. Мужик махал кулаками, и тоже не без успеха. Зеваки столпились вокруг, вытягивали шеи, подбадривали то одного, то другого, не замечая целой шайки карманников, занятой своим злым обычным делом.
Нехорошо, протиснулась я к постовому, со вниманием разглядывающему мозаичное полотно, коим украшена была стена вокзала. Беспорядки не пресекаете.