Они стараются знакомиться с известными литераторами, что им, кстати, удается. Навещают Витезслава Незвала и будущего нобелевского лауреата Ярослава Сейферта, знакомятся с вдовой Карела Чапека, актрисой и писательницей Ольгой Шайнпфлюговой. Гавел посещает полуопального классика чешской поэзии Владимира Голана. «Только Сейферт, Голан и Незвал идут собственным путем», пишет Гавел в это время Иржи Паукерту68.
Шестатржицатники вдруг обнаруживают, что богемная жизнь Праги протекает гораздо ближе, чем они думали. Когда Гавел пришел к поэту Иржи Коларжу, он вдруг узнал в хозяине человека, который часто сидел рядом в кофейне «Славия». За столом Коларжа в «Славии» он познакомился со своим будущим другом Зденеком Урбанеком писателем, который перевел на чешский огромное количество англоязычной классики от Шекспира до Джойса. Приятелем шестатржицатников становится молодой, всего на год старше Гавела, но уже идущий в гору драматург Йозеф Тополь его первая пьеса вышла на сцену в 1955 году, когда Тополь еще был студентом.
Группа выпускает журнал «Диалоги 36» (за два года вышло пять номеров, дизайн обложки создала Божена Гавлова) и альманах «Серебряный ветер» (название взято из романа чешского писателя-анархиста Франи Шрамека).
В 1953 году Гавел серьезно увлекается Маяковским и даже признается, что благодаря Маяковскому мог бы стать коммунистом. В то же время семнадцатилетнего юношу явно воротит от официальной пропаганды того времени. В марте, после смерти Сталина он напишет у себя в школьной тетради совершенно издевательский текст: «Отче наш, иже еси в Кремле, да святится имя твое, да будет воля твоя, яко в Советском Союзе, и во всем мире, за хлеб наш насущный тебя благодарим. Охраняй святость марксистской идеологии, как и мы следим за своими ближними и находим злодеев и классовых врагов»69.
В 1953 или 1954 году Гавела якобы впервые приглашают для неофициальной беседы в StB (Státní bezpečnost государственная безопасность). Никаких записей об этом в архивах службы не нашлось, да и серьезных намерений в отношении Вацлава у сотрудников явно еще не было юный литератор вспоминал, что следователь с усмешкой спросил у него, лирику или эпос он пишет70.
Первые итоги существования «Шестатржицатников» Гавел подведет в эссе 1953 года с названием «После года скульпторской работы»:
Есть скульпторы, которые никогда не заканчивают свои произведения. Их скульптуры никогда не кажутся им полностью готовыми, совершенными <> Похоже дело обстоит и с человеческой душой. Человек неустанно совершенствуется, постоянно прибавляет, меняет и формирует свои взгляды, свои убеждения, до самой смерти. <>
По своему замыслу Шестатржицатники были прежде всего состязанием, но состязанием добрых друзей, и его цель не какой-то манифест или принятая общим голосованием резолюция, а создание как можно большего числа скульптур, чтобы через дискуссию, познание, сравнение просеивалось наше личное мнение.71
Остановимся еще на двух важных текстах 1953 года. В эссе «Гамлетовский вопрос» Гавел рассуждает о самоубийстве и свободе воли. Он приходит к мысли, что само наличие сознания и свободы воли подталкивает человека к осознанию себя как части природы. В таком случае самоубийство становится отрицанием человеческой природы, природы как таковой и Бога: «Природа (бог) в нас, а мы в ней. А еще она каждому из нас напоминает, что его любовь к жизни, жизненная сила и вера в собственный труд лишь малая рябь на реке точно такой же веры всего человечества»72.
В эссе «Пустота» Гавел высмеивает подражания модному у молодежи французскому экзистенциализму:
Слабые поэты всегда отстают на 30 лет от своего времени. В 1920 году они писали как Сватоплук Чех, в 1945-м как Андре Бретон, и если теперь они пишут как Альбер Камю, то копируют вещи всего лишь пятнадцатилетней давности. И к тому же просто копируют, не осознавая, что экзистенциализм это великое проникновение в тайну жизни и царство зла и уродства. Обычно это бывает так.
Ничего. Я. Иду. Тьма. Мне кажется, что мир не имеет смысла. Мной овладевает страшная тревога. Мне усмехается проститутка с сифилитическим носом. Все мужчины гомосексуалисты. Все женщины лесбиянки. Проще говоря, весь мир это навоз и моча. И в этом месте автор-экзистенциалист обычно на сегодня заканчивает, потому что его зовет мама:
Франтик, булочки на столе! А ты хотел идти на футбол!
И наш экзистенциалист с булочкой в руке бежит со всех ног на футбольное поле и насвистывает. И, быстро сбрасывая одежду на зеленую траву, он уже обычно забывает, что он вообще экзистенциалист, а мир и жизнь это всего лишь канализация с людскими нечистотами.73
Несложно заметить, что в «Пустоте» Вацлав высмеивает, может быть неосознанно, и самого себя начитанного подростка, который успешно сочетает и булочки от мамы, и довольно наивные рассуждения на философские темы, и первые юношеские попойки. Друг Гавела, актер Ян Тржиска, вспоминает, как в середине 50-х несколько раз приходил к Вацлаву в дом на набережной (к тому времени уже не Рашина, а Энгельса) и молодые люди хлестали дешевое подслащенное вино, бросая бутылки за окно.
Не обошлось и без создания собственной философской системы: оптимализма, или гуманистического оптимализма. «Я диалектик и вижу путь в слиянии двух крайностей монополистического капитализма и марксистского коммунизма и создании нового социализма, который бы сочетал хорошие стороны их обоих. И должен сказать, что такой порядок уже понемногу рождается в США», писал Гавел Радиму Копецкому74. К тому времени внутри кружка родилось еще несколько философских теорий, от «эволюционного детерминизма» до просто «измизма».
«По возрасту шестатржицатники были просто компанией тинейджеров. Конечно, речь шла о компании достаточно исключительной компании тинейджеров с литературными, политическими и философскими амбициями, которые целенаправленно расходились с литературными, политическими и философскими течениями своей эпохи, самых темных сталинских лет. Речь шла о компании тинейджеров, из которых хотя бы некоторые <> вступили, каждый сам по себе, в чешскую или даже мировую культурную историю. Тем не менее тексты, которые создавались в золотой век шестатржицатников, были все же текстами тинейджеров, и именно так их нужно воспринимать», пишет Мартин Путна в своей книге «Вацлав Гавел: духовный портрет в раме чешской культуры»75.
Павел Косатик, написавший о «Шестатржицатниках» большую книгу, считает, что политическая ситуация в стране предопределила странное положение этих ребят. В своих культурных поисках и запросах они пытались не дистанцироваться от поколения своих отцов, что было бы вполне логичным. Нет, члены кружка пытались восстановить порванную связь с ушедшей эпохой. «Мы были своего рода первым поколением, лояльным к своим отцам, в данном случае к поколению Первой республики. Мы хотели за кем-то следовать, но за коммунистами следовать не могли и потому логично обратились к своим родителям и авторитетам их эпохи», согласен Иржи Кубена76.
«Сомнения в программе»
В 1956 году Иржи Коларж выпускает альманах, в котором Гавел и Паукерт участвуют вместе с будущими признанными классиками чешской литературы: Йозефом Шкворецким и Богумилом Грабалом. (Последний известен не только русскому читателю, но и русскому зрителю. Сразу несколько его книг были экранизированы режиссером Иржи Менцелем. За фильм по повести «Поезда под пристальным наблюдением» Менцель получил в 1967 году премию «Оскар».)
Осенью 1957 года Гавел пишет «Инструкцию для выживших». Надо сказать, что содержание этого текста не так драматично, как предполагает его пафосное название, зато биографы находят в нем большой список авторов, которые наиболее важны для двадцатиоднолетнего Вацлава. Этот список довольно эклектичен, там есть место Эдгару По и Бодлеру, Луи-Фердинанду Селину и Синклеру Льюису, Толстому и Ахматовой.
В 1956 году Гавел получает возможность выступить в журнале «Květen» (по-русски «Май») с критической статьей «Сомнения в программе» очень важной для понимания взглядов юного литератора, хотя ее содержание теперь трудно отделить от творческого контекста эпохи.
Журнал «Кветень» появился на свет в 1955 году, и вокруг него объединились молодые литераторы, заявившие о приверженности «поэзии повседневности». Где-то на периферии этой группы находились весьма известные в будущем прозаики: Людвик Вацулик (не только писатель, но и выдающийся публицист, чьи тексты сыграли огромную интеллектуальную роль в будущих политических событиях) и Ладислав Фукс (автор фантасмагорической антиутопии «Мыши госпожи Моосгабр», доступной и на русском языке). А лидеры группы сами пригласили литературное сообщество к обсуждению своих программных заявлений.