В начале 1880-х Масарик вместе с женой, американкой Шарлоттой Гарриг (ее фамилию он сделал частью своего полного имени), переезжает из Вены в Прагу, где в 1882 году получает место профессора в только что созданной чешской части Карло-Фердинандова (ныне просто Карлова) университета. Он ведет активную общественную жизнь, сотрудничает с несколькими журналами, несколько раз избирается в чешский сейм и имперский совет.
Интеллектуальную и политическую смелость Масарика прекрасно иллюстрируют два эпизода из его жизни.
Во-первых, он стал одним из главных разоблачителей двух исторических фальшивок: Краледворской и Зеленогорской рукописей. «Если коллеги Масарика, историки и лингвисты, выступали против рукописей в поисках научной правды, то участие в споре самого ТГМ обусловливалось мотивами прежде всего этическими, из коих следовали политические: здание чешского национального проекта не могло строиться на лжи <> Поэтому, хотя собственно научный вклад Масарика в разоблачение рукописей был скромным, из всех противников их подлинности он защищал свои позиции наиболее яростно», пишет филолог и историк Александр Бобраков-Тимошкин3.
Во-вторых, в 1899 году Масарик громко выступил по делу о «кровавом навете». Молодого еврейского бродягу Леопольда Хильснера обвинили в убийстве юной чешки. Она погибла в Песах, и на Хильснера обрушилось подозрение, что убийство было ритуальным. В конечном счете Хильснер был осужден (в ходе следствия на него повесили убийство еще одной молодой девушки) и приговорен к смерти. В 1901 году милостью Франца-Иосифа казнь заменили пожизненным заключением, а в 1918-м Хильснера амнистировал последний австрийский император Карл I, но реабилитирован он не был. Достижением Масарика стало лишь то, что в приговор не вошли обвинения в религиозных мотивах убийства, но публичная защита еврея обошлась ему дорого в народе гулял злобный стишок: «Zasloužil bys, Masaryčku, jít s Hilsnerem na houpačku!» («Заслужил ты, Масарик, идти с Хильснером на виселицу»)4.
Уже осенью 1914 года Масарик уезжает за границу. Его ближайшим соратником становится его же ученик и будущий преемник на посту президента Эдвард Бенеш. После Карлова университета Бенеш учился во Франции и Германии, а в 1908 году защитил в Дижоне диссертацию на показательную тему «Австрийская проблема и чешский вопрос. Изучение политической борьбы славянских народов в Австрии», которую Карлов университет признать отказался. Тем не менее последние годы перед войной Бенеш преподавал там на философском факультете.
Еще одна важная фигура словак, офицер французской армии Милан Растислав Штефаник, также много сделавший для пропаганды чехословацкой идеи. Летчик и астроном, яркая и незаурядная личность, он даже стал французским генералом, но вскоре после войны погиб в авиакатастрофе.
«Всюду нас мало знают»
Отношение к этим людям в столицах Антанты не всегда было одинаковым. «До лета 1915 года я ознакомился с положением в главных союзнических государствах и убедился, что всюду нас мало знают и что у нас нет серьезных политических связей», писал Масарик в своей книге «Мировая революция». И там же: «Тяжелой задачей для нашей пропаганды в Америке и всюду являлось убедить в необходимости разделения Австро-Венгрии. К Вене не было той непосредственной политической неприязни, какая была к Берлину»5.
И ведь судьба Австро-Венгрии могла быть совсем другой, выйди она из войны хотя бы в начале 1918 года. В январе конгрессу США был представлен разработанный президентом проект мирного договора «14 пунктов Вильсона». Пункт номер десять гласил: «Народы Австро-Венгрии, место которых в Лиге Наций мы хотим видеть огражденным и обеспеченным, должны получить широчайшую возможность автономного развития»6.
Однако зима 1918 года еще не принесла ни окончания войны, ни сепаратного мира Антанты с Австро-Венгрией. А это означало, что ход истории пошел именно по тем рельсам, по которым его направляли Масарик и Бенеш.
И пошел стремительно! С лета 1918 года союзные страны одна за другой признают работающий в Париже Чехословацкий национальный совет основой будущего правительства. 14 октября это правительство создается.
16 октября опубликовано последнее официальное обращение к Вудро Вильсону со стороны Карла I. В нем среди прочего содержалось предложение автономии для чехов, но не говорилось ни о решении польского вопроса, ни о судьбе народов, населяющих Венгерское королевство, ни о будущем южных славян.
16 октября опубликовано последнее официальное обращение к Вудро Вильсону со стороны Карла I. В нем среди прочего содержалось предложение автономии для чехов, но не говорилось ни о решении польского вопроса, ни о судьбе народов, населяющих Венгерское королевство, ни о будущем южных славян.
Через два дня обращение было Соединенными Штатами отвергнуто. Вудро Вильсон сообщил, что федерализация Австро-Венгрии уже не является достаточным условием для мира, а Чехословацкий национальный совет признается Антантой в качестве воюющей стороны и своего союзника. В это же время Масарик отправляет Вильсону декларацию о независимости Чехословакии она была опубликована 18 октября и стала известна как Вашингтонская декларация.
28 октября в Женеве произошла встреча Эдварда Бенеша с Карелом Крамаржем представителем «домашнего сопротивления», известного как «Мафия». На этой встрече были определены основные черты государственного устройства новой страны в частности, решено, что Чехословакия станет республикой, а первым президентом должен быть Масарик. В тот же день Национальный комитет Чехословакии принимает закон об учреждении независимого чехословацкого государства и о его создании провозглашается на площадях Праги.
13 ноября была утверждена временная конституция Чехословакии, а Национальный комитет переименовал себя в Революционное национальное собрание. На следующий день оно еще раз провозгласило чехословацкую независимость (это событие, как мы видим, произошло по меньшей мере дважды) и избрало Масарика президентом страны. Первым председателем правительства стал Карел Крамарж. Эдвард Бенеш занял пост министра иностранных дел этот портфель сохранится за ним в течение 17 лет, несмотря на все политические кризисы и смены кабинетов. В скором времени Сен-Жерменский и Трианонский мирные договоры окончательно похоронили Австро-Венгрию.
Так на свет родилось новое государство, известное в историографии как Первая республика. Его государственное устройство будет вполне официально построено на тотальном отрицании австрийского наследия. Томаш Масарик назовет это словом odrakouštět, которое можно перевести как отавстриячиться7 или разавстриячить.
Но справедливо ли такое отношение к имперскому прошлому? Многие готовы с этим поспорить. «Позднее националисты и коммунисты в один голос утверждали, что Габсбургская империя была тюрьмой народов. На самом деле Австро-Венгрия представляла собой скорее инкубатор, в котором росла и зрела культура, а вместе с ней и национальное самосознание чехов и словаков, хорватов и словенцев, сербов и румын», пишет историк Ярослав Шимов8.
«Возникающее чешское государство помимо поддержки держав-победительниц также пользовалось поддержкой исчезнувшей Австро-Венгрии, поскольку оно могло опереться на его законодательство, экономические и социальные институты, демократическую политическую систему», уверен чешский публицист и, кстати, многолетний непримиримый критик Вацлава Гавела Эммануил Мандлер9.
Отношение чешского общества к Вене явно не было однозначным. Как ни крути, но чехи составляли 13% габсбурской армии на полях Первой мировой только погибших среди них оказалось больше, чем всех чехословацких легионеров, поставленных под ружье Антантой. Еще в 1917 году чешские депутаты имперского совета приняли несколько резолюций, заявляющих о лояльности империи.
Конечно, эти выступления легко списать на военное время, когда открытая оппозиция Габсбургам была попросту невозможна. Но не стоит забывать, что даже отец-основатель Чехословакии начинал как вполне лояльный империи политик историк Вратислав Доубек в своем биографическом очерке называет молодого Масарика «убежденным австрийцем»10.
А в 2016 году журнал Reflex поместил на обложку портрет улыбающегося Франца-Иосифа с подписью «Чехи любили своего императора». Так что упрощенно-негативное представление об Австро-Венгрии, для русского читателя еще и подкрепленное сатирическим гением Ярослава Гашека, не стоит принимать как единственно верное.
Рождение нации
Первая республика, конечно, не вернется и вернуться не может <> Однако ценности, из которых выросла Первая республика, и опыт, который она дала нашим народам, на мой взгляд, всегда будут важным источником вдохновения, независимо от того, какую историческую форму примет путь к демократии.11