Делает несколько шагов по сцене, разводя руками. Короткая пауза.
(Остановившись, глухо). Иногда я просыпаюсь ночью с этой мыслью, что все они умерли, а я все еще жив. А тот, кто все это допустил, не может объяснить ни того, ни другого Я просыпаюсь ночью и спрашиваю себя зачем?.. Зачем я жив, а они все умерли?.. Зачем они умерли, а я жив?.. Зачем, зачем, зачем?.. Неужели только затем, чтобы я написал роман про бабочек и роман про кузнечиков?.. (Оборвав себя). Все, все, все, все!.. Довольно, Этингоф Прошло сто лет!.. Тысячу лет прошло! Десять тысяч лет!.. Все заросло, заплыло, исчезло под асфальтом (Почти со стоном). Но, Боже ж мой! Когда бы вы только видели, как цвели над Оршицей яблони, когда приходило их время!.. Боже ж мой!.. (Замирает, спрятав лицо в ладонях).
Дверь в кладовку неожиданно с шумом распахивается и на пороге появляетсяБог.
Бог: Сколько же раз надо тебе повторять одно и то же, Этингоф? (Анне). Здравствуйте.
Анна (робко): Здравствуйте.
Анна (робко): Здравствуйте.
Бог (Этингофу): Сколько раз тебе надо повторять, что Бог не занимается коммунальными разборками?.. Он не занимается народами, партиями, комитетами и сборищами, и вообще ничем, что напоминает муравейник!.. Бог всегда занимается исключительно одним человеком, тем, которого Он принимает из рук повитухи в час его рождения, и которого ведет по жизни до того часа, когда приходит время закрыть ему глаза!.. (Кричит) Но Он не ходит на профсоюзные собрания, партийные сходки, дискотеки и демонстрации, потому что когда Он видит какую-нибудь толпу, его начинает тошнить, пусть даже это будет толпа праведников и святых!.. Как же ты мне надоел, Этингоф, если бы ты только знал! (Анне). Будьте здоровы. (Уходит в кладовку, громко захлопнув за собой дверь).
Анна (робко, вслед уходящему): Будьте здоровы. (Шепотом). Кто это такой сердитый?
Этингоф (по-прежнему пряча лицо в ладонях, издалека): Так. Грубиян один. Не обращайте внимания.
Анна: Он, кажется, что-то про Бога говорил? Что-то религиозное, мне показалось?
Этингоф: Это он про себя говорил.
Анна: Как это, про себя? (Хихикает). Он разве Бог?
Этингоф: А вы как думали? (Опускает руки). Самый натуральный.
Анна: Это вы, наверное, шутите так смешно Бог ведь на небе живет. Это во всех книжках написано.
Этингоф: Бог, к сожалению, где хочет, живет. Хочет на небе, а не хочет не на небе. В настоящее время Он в моей кладовке живет, хотя его никто туда не звал. (Быстро подходит к шкафчику и достает оттуда бутылку вина и рюмку). Вы позволите?
Анна: Нет, нет, спасибо.
Этингоф: Тогда будьте здоровы. (Быстро пьет).
Анна (рассеянно): Будьте здоровы (Изумленно озираясь вокруг). Господи!.. Так выходит, это Он все сотворил?
Этингоф: Не исключено Наломал дров, а теперь делает вид, что он тут не при чем.
Анна (шепотом): Я, конечно, не знаю, но мне почему-то кажется, что вы не шутите Я даже вся вспотела от этих мыслей Вы ведь не шутите, надеюсь?
Этингофразводит руками, давая понять, что ни о каких шутках не может быть и речи.
Но, послушайте!.. Ведь этого не может быть!
Этингоф: Я тоже так думал, пока Он не заявился ко мне три недели назад, да еще под видом страхового агента И не просто заявился, а еще занял мою кладовку, чтобы есть мое сливовое варенье и мешать мне своим безобразным храпом!.. Или может быть, вы думаете, что это легко, жить под одной крышей с Тем, Кто вывел нас из египетского плена?.. Так я вас умоляю.
Анна: Но зачем?.. Зачем ему у вас в кладовке жить? Разве у него так места мало?
Этингоф: Это вы лучше у него спросите, когда увидите.
Анна: Значит, вы из-за этого на Него сердитесь?.. Из-за того, что Он вашу кладовку занял?
Этингоф: Вздор! Я не из-за кладовки сержусь!.. Я сержусь на то, что в мире, который Он создал, нет, по его милости, ни покоя, ни справедливости, ничего!.. И никто на всей земле не скажет Ему это лучше, чем старый и бесстрашный Этингоф!..
Анна: Господи!.. Господин Этингоф! (Понизив голос). Уж ни хотите ли вы сказать, что у Бога тоже есть свои отдельные недостатки?
Этингоф: У Него? (Сардонически смеется). Да если вы хотите знать, милая барышня, Он весь состоит из одних только недостатков, с которыми ничего не могут поделать все Его хваленые достоинства Он вечно брюзжит, вечно грубит, вечно оставляет после себя волосы в ванной, не моет за собой посуду, вытирается чужим полотенцем, не выключает за собой свет, берет без спроса чужие вещи, ходит, задравши нос, словно индийский петух, объедается варением, которое не варил, дает советы, когда его никто не спрашивает, да я могу перечислять его недостатки целую вечность!! (Кричит) Он сорит, разбрасывает одежду, путается под ногами, мешает работать и все время всех учит, учит, как будто он один здесь такой умный!.. Может, вам этого мало, но лично я уже сыт всем этим по горло! (Раздраженно садится в кресло).
Небольшая пауза.
Анна (негромко): Знаете что?
Этингоф: Что?
Анна: Вы только не обижайтесь, но я слышала, что человек видит в других только то, что он находит в самом себе.
Этингоф: Вот видите, вы его уже защищаете!.. Еще не успели разобраться, в чем дело, как уже подаете голос в его защиту Ну еще бы!.. Ведь это Бог!
Анна: А зачем вы на него нападаете?
Этингоф: Я нападаю, потому что у меня есть для этого все основания. А вы защищаете его, потому что Он сильный и если захочет, то может превратить вас в жабу или в пинцет Поэтому, знаете, что я вам скажу, дорогая Анна?.. Как и всякая женщина, вы уважаете только силу.
Анна: Неправда.
Этингоф: Мышцы.
Анна: Глупости.
Этингоф (кричит): Мускулатуру!.. Форму, а не содержание!
Анна: И ничего подобного. Мне сразу показалось, как только я его увидела, что Он очень, очень милый.
Этингоф: Я тоже очень, очень милый.
Анна: Но вы не Бог.
Этингоф: Ну и что? Ну и что? Какое это имеет значение?
Анна (уклончиво): Большое.
Этингоф (горько): Вот видите Стоит появиться какому-нибудь культуристу, как женщины сразу забывают все на свете и бросаются ему на шею!.. (Ядовито). Уж такова женская натура. Ничего не поделаешь.
Анна (всплеснув руками): Господи!.. У меня просто голова идет кругом!.. Ты приходишь, чтобы рассказать читателям про выдающегося человека, а там по квартире разгуливает Бог, который живет в кладовке и любит сливовое варение, и при этом ты еще почему-то оказываешься во всем виноватой, как будто это ты посадила Его в эту глупую кладовку и заставила Его есть это дурацкое варение!.. (Умоляюще). Господин Этингоф!.. Давайте вернемся к нашему интервью Пожалуйста!.. Вспомните, ради Бога, что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать нашего читателя!..
Этингофобиженно молчит.
Я вас умоляю!
Этингоф (ворчливо): Ну, хорошо, хорошо Если хотите, я могу рассказать вам про свою рыбку, которая была у меня в детстве Про свою несчастную рыбку, которую я купил на Птичьем рынке на скопленные от завтраков деньги Конечно, если это будет интересно вашим читателям, мадемуазель Анна.
Анна: Чудесно, господин Этингоф.
Этингоф (оживая): Тогда я скажу вам, что это была такая рыба, что мне завидовали все соседи. Она росла не по дням, а по часам и никогда не забывала напомнить, что пришло время ее покормить. Стоило мне войти в комнату, как она начинала биться головой о стекло и пытаться выпрыгнуть из аквариума, словно сумасшедшая. Зато, после обеда, она плавала, едва шевеля плавниками и даже позволяя слегка почесать ей спинку.
Анна (записывая): Какая прелесть!.. А как ее звали, эту маленькую прелесть?
Этингоф: Ее звали Дохлик, потому что она питалась дохлыми мухами, которые ей приносили дети со всего дома. (Мрачно). Но к несчастью это продолжалось совсем недолго
Анна: Она умерла?
Этингоф: Мученически Ее съели мои родители.
Анна: Вашу рыбку?
Этингоф: Однажды я пришел домой из школы и учуял жареной рыбы. (Трагическим шепотом) А потом оказалось, что пока меня не было дома, они съели моего Дохлика.
Анна (потрясена): Ваши родители?
Этингоф: Когда я был в школе.
Анна: Черствые, бессердечные люди (Хихикает). Господи, господин Этингоф!.. Съесть рыбку собственного ребенка!.. (С трудом сдерживая смех) Но, послушайте, я не могу писать о том, что ваши родители съели вашу рыбку. Это не педагогично.
Этингоф: К черту педагогику. Лучше представьте себе, что я почувствовал, когда узнал, что они сожрали ее?.. Умяли за милую душу, так что не осталось даже маленькой косточки?.. Да еще сказали, что это Бог наказал меня за то, что я плохо учился
Анна (в изумлении): Они так сказали? (С трудом сдерживает смех). Господи, господин Этингоф!.. Тогда, может быть, сначала вы расскажите нам о них немного подробнее?.. Хотя бы в общих чертах, чтобы нам иметь о них какое-то представление?
Этингоф: О моих родителях?.. Хотите, чтобы я рассказал вам о своих родителях?.. О том, что они вечно путаются у меня под ногами и мешают мне работать своей нескончаемой трескотней?.. (Стучит ногой об пол, сквозь зубы). Или о том, что они, никогда не оставляют меня в покое, потому что они всегда рядом, всегда тут, поблизости, стоит только тебе их упомянуть или просто о них подумать? (Вскочив с кресла, стучит ногой по полу). Чертовы родители!.. Слышите?.. Вот они И как всегда, опять не могут что-то поделить.
Анна (неуверенно): Вы это о своих родителях говорите?
Этингоф: Я это о своих родителях говорю О своих родителях, которые сожрали моего Дохлика, а теперь ползают под землей, как кроты, вместо того, чтобы лежать себе тихо на Востряковском кладбище Вы послушайте, послушайте (Глядя в пол и прислушиваясь, негромко). Иногда я чувствую, как они кружат возле дома и все никак не могут угомониться или бьются головой об асфальт, потому что им, видите ли, не хватает воздуха А зачем им воздух, если все они умерли пятьдесят лет назад? (Стучит ногой по полу). Ну что вы опять расшумелись, землеройки?
Анна (в ужасе): Это ваши родители ползают?
Этингоф: А чьи же еще, по-вашему?.. Мои. (Негромко). Глупые, глупые чревоугодники. Съели моего Дохлика, а теперь ползают туда-обратно, как будто нет какого-нибудь другого занятия, да к тому же совершенно не соблюдают при этом технику безопасности Я говорю папа, ведь ты же можешь свалиться в какую-нибудь канализационную трубу, и тогда тебя унесет отсюда за тридевять земель, пока ты не окажешься в каком-нибудь Тихом океане, который найдешь ни на всякой карте Но куда там! Разве они меня слушают? (С остервенением стучит ногой по полу) Глупые, глупые родители!.. Если бы они меня хотя бы иногда слушались, то, может быть, все было бы иначе!..