Но Пэрли неожиданно заупрямился:
Я не люблю разговаривать во время езды. Как, впрочем, и слушать. Что ты здесь делал сегодня?
Я уже говорил. Развлекался. Продегустировал три марки шампанского. Меня пригласила мисс Дики.
Попробуй еще разок. Из всей компании ты единственный посторонний. Почему? Для мисс Дики ты кем-то особенным не являешься. Она собиралась выйти замуж за Боттвайля. Итак, почему?
Спроси у нее.
Мы уже спрашивали. Она сказала, что особых причин приглашать тебя у нее не было. Еще добавила, что ты нравился Боттвайлю, да и остальные считали тебя за своего с той поры, как ты разыскал для них какие-то гобелены. Говорила она сбивчиво, подбирая слова. К тому же всякий раз, как случается убийство, а ты оказываешься поблизости, мне любопытно знать почему. Спрашиваю в последний раз.
Значит, она не стала упоминать про разрешение на бракосочетание. Молодец! Я бы с бо́льшим удовольствием слопал весь снег, выпавший в Нью-Йорке начиная с полудня, чем попытался объяснить происхождение этой бумажки сержанту Стеббинсу или инспектору Кремеру. Именно по этой причине я и перерыл корзинку для бумаг.
Спасибо за доверие, ответил я, но злоупотреблять им не стану. Я уже поведал тебе как на духу обо всем увиденном и услышанном сегодня. Тут я поневоле очутился в одной компании с миссис Джером, поскольку умолчал о разговоре с Марго. И рассказал все, что мне известно об этих людях. Оставь меня в покое и отправляйся ловить убийцу.
Я знаю тебя как облупленного, Гудвин.
Да, и ты даже называл меня Арчи. Я свято лелею память об этом.
Я тебя слишком хорошо знаю, задумчиво произнес он, его крупная голова на бычьей шее повернулась ко мне, и наши глаза встретились. Не думаешь же ты, что я способен поверить в то, что этот парень удрал из комнаты, а ты его не заметил?
Ерунда! Я сидел на полу, у меня на руках умирал человек, а все остальные сгрудились вокруг нас. Да ты и сам прекрасно знаешь, что несешь вздор. Не считаешь же ты меня сообщником убийцы.
А я вовсе не говорил, что считаю тебя сообщником. Даже если Санта-Клаус и был в перчатках, а зачем они ему понадобились, как не для того, чтобы не оставить отпечатков, я не утверждаю, что он убийца. Но если тебе вдруг известно, кто он такой, то ты пытаешься по какой-то причине его выгородить и сейчас водишь нас за нос, что тогда?
Тогда было бы скверно, согласен. Посоветуйся я с самим собой, то первый выступил бы против.
Черт побери! рявкнул Пэрли. Ты знаешь его или нет?
Нет.
Ни ты, ни Вулф не приложили руки к тому, чтобы он появился там?
Нет.
Ладно, проваливай. А в управление тебя пригласят как пить дать.
Надеюсь, что не сегодня. Устал как собака. Я распахнул дверцу. Мой адрес ты знаешь.
Я перепрыгнул через сугроб, а Пэрли запустил мотор, и машина с ревом рванулась вперед.
Время для того, чтобы поймать свободное такси, было самое подходящее, но из-за чертова снегопада мне пришлось померзнуть целых десять минут, прежде чем рядом притормозила желтая машина. Когда мы подкатили к крыльцу нашего старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, было уже без восьми восемь.
Как и всегда, когда меня нет, дверь была на засове, так что пришлось звонить, чтобы Фриц открыл. Я поинтересовался, вернулся ли Вулф, и Фриц ответил, что да, мол, вернулся и изволит обедать. Убрав шляпу на полку и повесив пальто, я полюбопытствовал, осталось ли хоть что-нибудь для меня, а Фриц серьезно ответил, что да, осталось, и даже очень много, и отступил в сторону, пропуская меня в столовую. Да, по манерам Фриц даст сто очков вперед любому дворецкому.
Вулф, рассевшийся в необъятном кресле за столом, поздоровался со мной, причем вполне нормально, даже не пролаял. Я ответил любезностью на любезность, сел на свое место, развернул на коленях салфетку и извинился за опоздание. Фриц принес мне теплую тарелку, судок с тушеными утятами и блюдо с картофелем, запеченным с грибами и сыром. Я, не скупясь, положил себе изрядную порцию. Вулф спросил, идет ли еще снег, и я ответил, что да. Потом, проглотив несколько кусочков, я нарушил молчание сам:
Насколько вам известно, я вполне одобряю ваше правило никогда не говорить о делах во время трапезы, но я угодил в передрягу, которая к делам не относится. Она касается только меня лично.
Вулф хрюкнул:
О гибели мистера Боттвайля сообщили по радио в семь часов. Ты был там.
Да. Я был там. Я стоял рядом с ним на коленях, когда он умирал.
Я отправил в рот очередной кусок. Черт бы побрал это дурацкое радио! Я вовсе не собирался даже заикаться об убийстве до тех пор, пока не прояснил бы более важный, с моей точки зрения, вопрос. Когда во рту освободилось достаточно места, чтобы ворочать языком, я произнес:
Могу доложить обо всем подробно, если пожелаете, но сомневаюсь, чтобы нам удалось заполучить клиента. Единственная подозреваемая с достаточно набитой мошной, чтобы уплатить вам гонорар, миссис Перри Портер Джером, но она уже уведомила сержанта Стеббинса, что не намерена терпеть угрозы и оскорбления. К тому же, если они разыщут Санта-Клауса, вопрос о поимке убийцы может отпасть сам собой. Я же хочу рассказать о том, что случилось до того, как Боттвайль скончался. То разрешение на вступление в брак, что я вам показывал, яйца выеденного не стоит. Мисс Дики передумала. Я выкинул два доллара коту под хвост. Она заявила мне, что решила выйти за Боттвайля.
Вулф обмакнул корочку пирога в лужицу соуса на своей тарелке.
Вот как? произнес он.
Да, сэр. Удар был для меня, конечно, страшный, но со временем я бы оправился. Однако десять минут спустя скончался Боттвайль. Что мне оставалось делать? Несмотря на суету и приставания полицейских, я сумел как следует обмозговать случившееся. Я пришел к выводу, что не стану унижаться и делать изменнице повторное предложение. Конечно, я мог бы раскошелиться еще на пару долларов и обзавестись новым разрешением, но не хочу, чтобы эта ветреница перед алтарем известила меня, что опять передумала и хочет выскочить за какого-нибудь проходимца. Нет, пусть это и разобьет мое сердце, но я постараюсь забыть ее. Вычеркну ее из своей жизни.
Я вернулся к утенку и запустил зубы в сочное мясо.
Вулф тоже усиленно жевал. Наконец, проглотив кусок, он изрек:
Для меня это, конечно, вполне приемлемо.
Я знаю. Так рассказать вам про смерть Боттвайля?
После обеда.
Хорошо. Как прошла встреча с Томпсоном?
Однако и эта тема не прельстила Вулфа. Собственно говоря, и остальные мои попытки расшевелить его оказались тщетными. Обычно он любит болтать за столом. Причем на любую тему от холодильников до республиканцев, но, должно быть, бедняга выдохся после долгого, утомительного и полного смертельных опасностей путешествия на Лонг-Айленд и обратно. Впрочем, меня это вполне устраивало, поскольку и у меня денек выдался непростой. Когда мы расправились с утятами, картофелем, салатом, печеными грушами, сыром и кофе, Вулф благодарно хрюкнул и отодвинул кресло назад.
Я хочу почитать одну книгу, сказал он. Она наверху, в твоей комнате. «Здесь и теперь» Герберта Блока. Принеси ее сюда, пожалуйста.
Хотя это означало, что мне придется преодолеть два этажа по лестнице на полный желудок, я с радостью согласился надо же было воздать Вулфу должное за то, что он так спокойно воспринял весть о моих рухнувших надеждах. А ведь мог бы изрядно поднапрячь свои голосовые связки. Словом, я весело взлетел по лестнице, ворвался в свою комнату и подскочил к полкам, на которых стояли мои книги. Книг у меня немного, всего пара дюжин, так что я прекрасно знал, где какую искать. Тем не менее «Здесь и теперь» на месте не оказалось. Там, где она была, зияла пустота. Я огляделся по сторонам, заметил какую-то книгу на комоде и шагнул к нему. Это и впрямь оказалась «Здесь и теперь», на которой сверху лежали белые хлопчатобумажные перчатки.
У меня отвалилась челюсть.
Глава 4
Я рад был бы похвастаться, что сразу смекнул, где собака зарыта, едва увидел эти перчатки, но, увы, это было бы неправдой. Я взял перчатки, повертел так и сяк и даже надел одну из них на руку, прежде чем окончательно осознал, что объяснение появлению здесь перчаток возможно лишь одно. Стоило мне прийти к этому выводу, как шарики в голове завертелись и мысли закружились в беспорядочном хороводе. Я тряхнул головой и уселся, чтобы подумать. Мне понадобилась примерно минута, чтобы сформулировать первое мало-мальски вразумительное умозаключение.
Вулф решил таким образом признаться мне, что под личиной Санта-Клауса скрывался не кто иной, как он, с той целью, чтобы я мог как следует обмозговать полученные сведения в одиночку, прежде чем обсудить с Вулфом.
Но почему Вулф захотел, чтобы я размышлял в одиночестве? Ответ на этот вопрос я искал уже дольше, но все же додумался до единственного приемлемого решения. Вулф отказался от встречи с Томпсоном и договорился с Боттвайлем о том, что придет к нему на вечеринку в костюме Санта-Клауса, поскольку сама мысль о том, что в его доме поселится женщина или, как альтернатива, что я перееду жить в другое место, была для него настолько невыносимой, что заставила пуститься во все тяжкие. Ему во что бы то ни стало нужно было увидеть меня вместе с Марго и поговорить с ней, если подвернется удобный случай. Если бы он выяснил, что я блефую, я оказался бы целиком в его власти; он издевался бы надо мной как хотел заявлял бы, что рад принять в своем доме мою невесту, и с садистским удовольствием наблюдал бы, как я пытаюсь выкрутиться. И наоборот, если бы он понял, что я настроен серьезно, и поверил в истинность моих намерений, это дало бы ему время для раздумий. В обоих случаях он выигрывал. Но самое главное он продемонстрировал, насколько дорожит мной. Он дал понять, что не хочет меня потерять ни за какие деньги. Конечно, Вулф скорее на целую неделю отказался бы от пива, чем признался в подобной слабости, но в данную минуту он был беглецом от правосудия в деле об убийстве и остро нуждался в моей помощи. Что ж, придется ему подыграть. Будем считать, что он променял Лонг-Айленд на рождественскую вечеринку только лишь потому, что обожает наряжаться Санта-Клаусом и прислуживать за стойкой бара.
Но почему Вулф захотел, чтобы я размышлял в одиночестве? Ответ на этот вопрос я искал уже дольше, но все же додумался до единственного приемлемого решения. Вулф отказался от встречи с Томпсоном и договорился с Боттвайлем о том, что придет к нему на вечеринку в костюме Санта-Клауса, поскольку сама мысль о том, что в его доме поселится женщина или, как альтернатива, что я перееду жить в другое место, была для него настолько невыносимой, что заставила пуститься во все тяжкие. Ему во что бы то ни стало нужно было увидеть меня вместе с Марго и поговорить с ней, если подвернется удобный случай. Если бы он выяснил, что я блефую, я оказался бы целиком в его власти; он издевался бы надо мной как хотел заявлял бы, что рад принять в своем доме мою невесту, и с садистским удовольствием наблюдал бы, как я пытаюсь выкрутиться. И наоборот, если бы он понял, что я настроен серьезно, и поверил в истинность моих намерений, это дало бы ему время для раздумий. В обоих случаях он выигрывал. Но самое главное он продемонстрировал, насколько дорожит мной. Он дал понять, что не хочет меня потерять ни за какие деньги. Конечно, Вулф скорее на целую неделю отказался бы от пива, чем признался в подобной слабости, но в данную минуту он был беглецом от правосудия в деле об убийстве и остро нуждался в моей помощи. Что ж, придется ему подыграть. Будем считать, что он променял Лонг-Айленд на рождественскую вечеринку только лишь потому, что обожает наряжаться Санта-Клаусом и прислуживать за стойкой бара.