А ещё они не переставали думать об Одноглазом и его теле, спрятанном в фургоне.
Лучше вам тоже войти, пробубнил толстяк Берг у них за спиной. Госпожа Спенсер не любит ждать.
Они не отреагировали, но тут раздался голос самой госпожи Спенсер, которая остановилась на крыльце, прижимая к себе малышек, чьи изумлённые личики выглядывали из-под шали.
Ну а вы чего ждёте? крикнула она. Входите, не стойте там, как истуканы!
Окончательно стряхнуло с них оцепенение внезапное появление кучки детей разных возрастов: пятеро или шестеро мальчиков и почти столько же девочек, которые окружили госпожу Спенсер и с любопытством на них уставились.
В первом ряду стоял тощий светловолосый мальчик в тёплой куртке почти до колен.
В первом ряду стоял тощий светловолосый мальчик в тёплой куртке почти до колен.
Мимси не сразу его узнала.
Здесь никто не пользовался словами «сиротский приют» или «интернат». Говорили просто: «Дача». Мимси и её спутники понятия не имели, что это означает «загородный дом» или «летняя резиденция».
Здание, в котором расположилась Дача, было построено в прошлом веке. Согласно давней традиции его владельцы, одна из богатейших семей этого города, летом приезжали сюда собирать клубнику, осенью охотиться, а зимой кататься на коньках на небольшом пруду, окружённом берёзами.
К Даче вела длинная аллея, с двух сторон обсаженная тополями. Помимо главного здания (его называли здесь «кирпичный дом»), на территории особняка находились ещё две постройки: место обитания прислуги (или «деревянный дом») и «соломенный дом», где находились конюшня и хлев.
Хозяин особняка известный учёный, видя которого всякий с почтением снимал шляпу, поселился здесь в поисках покоя, столь необходимого для научных занятий. Дом стоял в лесу, и до ближайшей деревни, Вородье, было полчаса езды на повозке. Учёный приезжал сюда несколько раз в году в компании супруги и единственной дочери, девушки небывалой красоты, которая дни напролёт скакала верхом по лесам, привлекая внимание самых завидных женихов в округе. На Иоаннов день[5] они устраивали праздник, который длился до самого утра. Шампанское текло рекой, все танцевали, смеялись, и, казалось, сад превращался в один большой праздничный костёр.
Но потом что-то стряслось.
Никто толком не знал, что именно. Наверное, старый врач из Вородья мог бы рассказать, но он не открывал этой тайны, даже когда бывал мертвецки пьян.
Однажды летом, как гром среди ясного неба, вся прислуга была внезапно распущена, а лошади проданы. Двери дома закрылись.
Было больно смотреть, как сад понемногу зарастает: прекрасное здание стояло заброшенным почти пятнадцать лет. Профессор и его супруга умерли, об этом сообщили газеты, и никто не надеялся в один прекрасный день вновь увидеть в доме жильцов.
И вдруг, совершенно неожиданно, прошлой осенью Дача снова открылась. Там поселилась дочь бывших владельцев, которая наняла целую армию каменщиков, плотников и садовников, и за несколько недель дом засверкал прежним блеском.
Причины её возвращения оставались загадкой. Поговаривали, будто новая госпожа наняла прежних слуг и будто из города ей привозили одну за другой телеги с мебелью, игрушками и школьными принадлежностями.
Что же до неё самой, то она сильно изменилась. В прошлом остались конные прогулки в лесах, которые она так любила в двадцать лет. В церкви её тоже теперь не видели, лишь иногда встречали в деревне, непременно в тёмном платье и с вуалью на лице, так что вскоре все стали называть её не иначе как Чёрной Дамой.
О ней много судачили. Упоминали какой-то несчастный случай, горестный траур и некую страшную тайну, которая вынудила её перебраться сюда, подальше от любопытных глаз.
Но в один прекрасный день на Дачу прибыла первая партия детей.
Маленьких дикарей в лохмотьях привозили группами по четверо или пятеро всадники, которых тут прежде никто не видел. Сдав их хозяйке, они немедленно отправлялись в местный трактир, чтобы напиться и подраться с первым встречным. Никто не решался спросить у них, откуда брались дети.
Только благодаря откровениям толстого Берга, нового кучера, нанятого на Дачу (хороший мужик, ничего не скажешь), удалось немного приподнять завесу тайны: оказывается, Чёрная Дама покупала детей!
Да ещё задорого! добавлял он с важным видом. Выкупает из столичных приютов. Это жуткие места, куда несчастных чертят сдают силой и заставляют работать день и ночь.
Так вот в чём заключалась причуда Чёрной Дамы: она решила превратить прекрасную господскую дачу в детский дом!
Это выходило за пределы понимания жителей Вородья. Большинство из них ни разу в жизни не покидали своей деревни. Это были грубые крестьяне, которые вели слишком простую и тяжёлую жизнь, чтобы беспокоиться о несчастьях других. Узнав правду о хозяйке Дачи, они начали относиться к ней с ещё большим недоверием. Приют для бедняков здесь, в Вородье? Бог знает каких жутких дел натворят эти несчастные, по которым виселица плачет!
Однако ничего ужасного не происходило. Если не считать того, что в самом начале дети подрались со школьниками, которые насмехались над ними. Потом несколько яиц пропало с одной фермы. Ну и ещё кое-какие мелочи. Ничего, о чём можно было бы посплетничать.
Однако ничего ужасного не происходило. Если не считать того, что в самом начале дети подрались со школьниками, которые насмехались над ними. Потом несколько яиц пропало с одной фермы. Ну и ещё кое-какие мелочи. Ничего, о чём можно было бы посплетничать.
Новые обитатели Дачи вообще крайне редко покидали её территорию. Иногда их видели в деревне в сопровождении новой гувернантки, некой госпожи Спенсер: мальчики все как один вежливые, девочки причёсанные по-городскому; они помогали нести продукты или грузили мешки с сеном в повозку толстяка Берга.
Вскоре на детей перестали таращиться как на диковинных зверей. В конце концов, они были не более странными, чем гости, набивавшиеся в дом в прежние времена, когда в воздух беспрестанно взлетали пробки от шампанского и до глубокой ночи грохотал электропатефон.
Загадкой, не поддающейся объяснению, оставалось одно: причина, побудившая Чёрную Даму превратить семейное гнездо, пустовавшее столько лет, в приют для брошенных детей.
В первый вечер Мимси едва прикоснулась к еде.
Новенькие пока держались особняком за ужином сбились в кучку на одном краю скамейки, для чего сидевшие там неохотно потеснились.
Когда они вошли в столовую, разговоры резко прекратились. Там было не меньше двадцати детей, и госпожа Спенсер попросила их приветствовать вновь прибывших. Несколько человек что-то негромко крикнули, послышались скудные аплодисменты, к новеньким пододвинули корзинку с хлебом и кувшин, и разговоры возобновились, будто ничего и не произошло.
Светлячок и Букашка, стиснутые между Калем и Мимси, сидели с пунцовыми щеками и чуть не падали в тарелку с супом от усталости. Потом их пришлось на руках нести до кроватей, где они немедленно уснули прямо одетыми.
Бедные птички, совсем измучились, сказала госпожа Спенсер, тихонько прикрывая дверь спальни.
Помимо кухни и столовой, в доме насчитывалось не меньше дюжины помещений, в которых прежде жила прислуга. Комнаты были простыми, но зато у каждого своя, отдельная. На первом этаже обитали девочки, на втором мальчики.
Госпожа Спенсер поручила одному из ребят показать Петру и Калю их комнаты, а сама повела Мимси.
Девочка остановилась на пороге, держа в руках такое огромное одеяло, что из-за него едва виднелась её голова.
У нас каждый сам застилает себе кровать, сказала госпожа Спенсер. Но на первый раз я тебе помогу. Ты, должно быть, уже очень давно не спала в нормальной постели, правда?
Она без конца говорила, возможно, из-за того, что сама Мимси всё время молчала. Девочка ни разу не раскрыла рта с тех пор, как они сюда приехали, но госпоже Спенсер это, похоже, ничуть не мешало.
Вот ночная рубашка. Надеюсь, ты в неё втиснешься. Хотя толстой тебя никак не назовёшь Не забудь закрыть на щеколду. Моя комната соседняя, стучи, если что-нибудь понадобится. А теперь бегом в душ. Вот мыло и мочалка. Пользоваться ими умеешь? Неважно, я тебя научу. Вещи свои оставишь на стуле, ими мы займёмся завтра.
Она уже собиралась выйти, как вдруг нахмурилась.
А это что у тебя такое?
Она коснулась затылка Мимси, но та отдёрнула голову.
Да тут кровь? И огромная шишка. Кто это тебя?
Мимси посмотрела ей прямо в глаза, но на вопрос не ответила.
Твои товарищи тоже ничего не хотят рассказывать. Вас били?
Мимси уставилась на носки своих туфель.
Точно, били, сама себе ответила госпожа Спенсер. Господин Смерч, вот подлец Драться с детьми!
Она вздохнула.
Ты можешь спать спокойно. Я тебе торжественно обещаю: пока ты здесь, никто тебя пальцем не тронет. Никогда.
Стоило ей выйти, как Мимси опустилась на край кровати, стиснув руки между колен.
Ей было очень неспокойно, что-то шевелилось внутри, словно маленький живой зверёк глодал сердце. Раньше с ней такого не случалось, поэтому она не могла понять, что происходит, возможно, это резко навалилась усталость? В следующую секунду Мимси разразилась громкими рыданиями.
Она не плакала уже давным-давно, с приюта, с того дня, когда поклялась никогда больше не доставлять монахиням такого удовольствия.
Мимси не понимала, что с ней. Огромные запасы слёз, слишком долго сдерживаемых внутри, хлынули из глаз и лились, лились без остановки.
Она чувствовала себя опустошённой, обессиленной. Где-то наверху хлопали двери, какие-то люди что-то говорили. Что она здесь делает?
Ей показалось, будто её перенесли назад, в прошлое. В приют пусть без монашек и без общей спальни с решётками на окнах, но всё равно в приют, куда она попала против воли и где отныне принуждена жить.
Конечно, здешняя гувернантка совсем не походила на жестоких монашек, которые в детстве, «воспитывая» её, наказывали чаще, чем она заслуживала. Но мягкая забота госпожи Спенсер пугала Мимси даже больше, чем их грубость. Злобе можно противостоять: закалиться и дать отпор. Но как бороться с добротой?
Дверь резко распахнулась.
Ты тут?
Это был Пётр.
Ты бы видела наш отсек прямо королевский! А где сестрички?
Пётр был босиком, с мокрыми волосами. Он отмыл лицо от грязи и выглядел на несколько лет младше, Мимси едва узнала его.
Она швырнула в гостя подушку и громко высморкалась в рукав.
Вали отсюда.
Ты чего?