Сам с собой?! Так, по-вашему, фирмой в Нью-Джерси заправляет тот двойник?
Не знаю, сказал Шервуд. Ничего я не знаю, черт подери. Столько лет это гвоздем торчит у меня в голове, и все время я пытался хоть что-то понять, но так и не понял.
Лицо у него стало затравленное, и я от души его пожалел. Должно быть, он это заметил. Он вдруг засмеялся:
Ты из-за меня не огорчайся. Вытерплю. Я что угодно вытерплю. Не забывай: мне заплачено с лихвой. Расскажи-ка лучше о себе. Занимаешься перепродажей недвижимости?
Да, и еще страхованием.
А заплатить по счету за телефон нечем.
Можете меня не жалеть, сказал я. Уж как-нибудь да выкручусь.
Чудно с вами, с молодежью. Почти никто не остался в Милвилле. Видно, ничто вас тут не держит.
Видно, что так, согласился я.
Нэнси только вчера вернулась из Европы. Я ей рад. Тоскливо одному в пустом доме. В последние годы я ее почти и не видел. Училась в колледже, потом ударилась во всякую общественную деятельность, потом ездила по Европе. А сейчас вот хочет пожить дома. Надумала писать книжку.
Это у нее, наверно, хорошо получится, сказал я. В школе у нее всегда были лучшие отметки за сочинения.
Она прямо помешалась на писательстве. Уже напечатала с полдюжины статеек в этой, как ее в периодике. Знаешь, все эти журнальчики, которые выходят раз в три месяца и не платят авторам ни гроша, а только присылают несколько штук номеров. Прежде я про такие и не слыхивал. Статейки ее я прочитал, но это ведь не по моей части. Кто их там знает, хороши они или плохи. Наверно, что-то в них есть, раз напечатали. Главное, ради своего писания она поживет тут со мной, а мне только того и надо.
Я поднялся.
Пойду. Уж извините, засиделся.
Нет-нет, я рад был с тобой потолковать. И не забудь деньги. Этот мой двойник, или как бишь его, велел отдать их тебе. Я так понимаю, это вроде аванса.
Что за фокусы, сказал я почти со злостью. Деньги-то даете вы.
Ничего подобного. Они взяты из особого фонда, он основан много лет назад. Не годится мне одному снимать все сливки, ведь по-настоящему изобретения не мои. Вот я и стал откладывать десять процентов прибыли в особый фонд
Наверно, тоже по подсказке того двойника.
Да, пожалуй хотя это было так давно, что я уже и сам не знаю. Короче говоря, завел я такой фонд и все годы давал деньги разным людям, как подсказывал этот самый, который хозяйничает у меня в голове.
Я уставился на Шервуда во все глаза, невежа невежей. Но уж очень это было дико: сидит человек и преспокойно рассказывает, как кто-то неведомый хозяйничает у него в голове! Свыкся он с этим, что ли, за столько лет? Нет, все равно непостижимо!
Я немало выплачивал из этого фонда, невозмутимо продолжал Шервуд, но все равно набралась кругленькая сумма. С тех пор как у меня в голове завелся сожитель, чего ни коснусь, все приносит изрядный доход.
И вы не боитесь мне про это рассказывать?
А чего бояться что ты пойдешь болтать направо и налево?
Ну да. Только я болтать не стану.
Еще бы. Тебя просто поднимут на смех. Кто ж тебе поверит?
Никто, надо думать.
Брэд, сказал Шервуд почти ласково, не валяй дурака, черт тебя дери. Возьми-ка этот конверт и сунь в карман. Приходи когда-нибудь еще. Как захочешь, так и приходи посидим, потолкуем. Чует мое сердце, что нам найдется, о чем потолковать.
Я протянул руку и взял деньги. И сунул в карман.
Спасибо, сэр.
Не стоит благодарности, сказал он и помахал рукой на прощанье. Еще увидимся.
Глава 4
Я медленно прошел через прихожую Нэнси нигде не было видно, ее не оказалось и на веранде, а я-то надеялся, что она меня там ждет. Она ведь сказала да, попозже увидимся, нам надо о многом поговорить, и я, конечно, решил, что это значит попозже сегодня же вечером. А может, она совсем этого не думала. Может, она думала как-нибудь в другой раз. Или, может, она меня ждала, а потом ей надоело. Я ведь и правда очень засиделся у ее отца.
В безоблачном небе взошла луна, в тиши ни ветерка. Исполинские дубы стояли недвижно, как изваяния, летнюю ночь пронизывали сверкающие нити лунного света. Я спустился с крыльца и замер, будто очутился в каком-то заколдованном круге. Эти великаны-дубы, словно призрачные угрюмые стражи, и все насквозь пронизавший лунный свет, и необъятная тишина, полная затаенным ожиданием чего-то, и слабый, какой-то потусторонний аромат, незримой пеленой стелющийся над податливой чернотой под ногами, да разве это мой знакомый, привычный мир, моя Земля?
А потом колдовство рассеялось, сверканье померкло меня вновь окружал тот прежний мир, который я знал с детства.
В летней ночи меня пробирала дрожь. Быть может, то был холод разочарования от того, что меня выгнали из волшебной страны, от сознания: она существует, эта страна, но у меня нет надежды там остаться. Я ощутил под ногами асфальт дорожки и ясно видел теперь, что тенистые дубы все-таки просто дубы, а никакие не изваяния.
Я встряхнулся, точно пес, вылезший из воды, окончательно овладел собой и зашагал по дорожке. Вот и моя машина; я обошел ее, нашарил в кармане ключи и распахнул дверцу.
Только усаживаясь за баранку, я увидел, что рядом сидит Нэнси.
Я думала, ты уже никогда не придешь, сказала она. О чем это вы с отцом так долго рассуждали?
Да так, о разном. Все пустяки, ничего интересного.
Ты часто у него бываешь?
Нет, не очень.
Почему-то мне не хотелось объяснять ей, что до этого вечера я ни разу с Шервудом и двух слов не сказал.
В темноте я на ощупь вставил ключ.
Прокатимся? предложил я. Может, заедем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?
Нет, не стоит. Лучше просто посидим и поговорим.
Я откинулся на спинку сиденья.
Славный вечер, сказала Нэнси. Тихо, спокойно. По-настоящему тихое место теперь такая редкость.
Тут у вас есть совсем заколдованное местечко, сказал я. Как раз перед крыльцом. Я нечаянно ступил на него, да только колдовство быстро пропало. Все заливает луна, и так странно пахнет
Это те цветы
Какие?
На клумбе, что у поворота дорожки. Она вся засажена чудесными цветами, их еще давно отыскал где-то в лесу твой отец.
Значит, и у вас они растут, сказал я. Наверно, в Милвилле в каждом саду есть такая клумба.
Твой отец был необыкновенно славный, я таких людей больше не встречала. Когда я была маленькая, он всегда мне дарил цветы. Бывало, иду мимо, а он непременно сорвет хоть один цветок и даст мне.
Да, правда, отец был, что называется, очень славный. Славный и сильный, и при этом странный, и, однако, несмотря на свою силу и на все свои странности, удивительно мягкий. Цветы, плодовые деревья и все, что растет на земле, он знал как свои пять пальцев. Помню, кусты томатов у него поднимались высокие, крепкие, листья у них были какого-то особенно густого темно-зеленого цвета, и по весне весь Милвилл приходил к нему за рассадой.
И вот однажды отец понес вдове Хиклин томатную и капустную рассаду и корзину многолетних растений и возвратился с какими-то странными лиловыми цветами: он наткнулся на них по дороге, в Темной лощине, осторожно выкопал с полдюжины, заботливо окутал корни куском холстины и принес домой.
Никогда еще отец не видывал таких цветов; оказалось, и никто другой их прежде не видел. Отец высадил их на отдельную клумбу, ходил за ними, как за малыми детьми, и цветы благодарно отозвались на добрую заботу. И теперь едва ли найдешь в Милвилле клумбу, где не росло бы хоть несколько лиловых цветов цветов, открытых моим отцом.
Странные они, эти его цветы, сказала Нэнси. А удалось ему определить, к какому виду они относятся?
Нет, сказал я, так и не удалось.
Надо было послать образчик в какой-нибудь университет хотя бы. Кто-нибудь объяснил бы ему, что же это такое.
Да он сколько раз об этом заговаривал. Но так и не собрался. Всегда дел по горло. Ни минуты передышки. С этими теплицами вечно крутишься как белка в колесе.
Ты сильно не любил теплицы, Брэд?
Не то чтобы уж очень не любил. Я с детства к ним привык, умел кое-как управляться. Но у отца был особый дар, сноровка, а у меня нет. Вся эта зелень у меня просто не желала расти.
Нэнси потянулась так, что руками, сжатыми в кулаки, коснулась верха машины.
А приятно вернуться домой! Пожалуй, я тут поживу. Мне кажется, папе плохо одному.
Он говорил, ты хочешь стать писательницей.
Так и сказал?
Да. По-моему, он не считал, что это секрет.
Ну пусть. Но вообще об этом как-то не говорят заранее, надо сначала написать хотя бы половину. Может быть, ничего и не выйдет, тут столько подводных камней Есть такие мнимые литераторы либо он вечно что-то пишет и никак не допишет, либо вечно рассуждает о своей будущей книге и никак за нее не сядет, а я так не хочу!
А о чем ты собираешься писать?
Вот об этом. О нашем городе.
О Милвилле?!
Ну да, чем плохо? Наш городок и его жители.
Да тут же не о чем писать!
Нэнси засмеялась и мимолетно коснулась моего плеча.
Очень даже есть о чем! Сколько знаменитостей! Какие своеобразные характеры!
У нас знаменитости? изумился я.
Конечно! Белл Симпсон Ноуэлз известная романистка, Бек Джексон прославленный адвокат по уголовным делам, Джон Хартфорд стоит во главе исторического факультета в
Но ведь они уже не живут в Милвилле, перебил я. Здесь им нечего было делать. Они уехали куда-то и там прославились и глаз не кажут в Милвилл, погостить и то не приедут.
Но первые-то шаги они сделали тут, у нас, возразила Нэнси. Талант у них был, когда они еще не выезжали из Милвилла. И ты меня перебил, я не всех назвала. Из Милвилла вышло еще много выдающихся людей. Маленький, глупый, захолустный городишко, а породил столько прославленных деятелей, и мужчин, и женщин, что больше ни один такой городок с ним не сравнится.
Ты уверена?
Она говорила с таким жаром, что меня разбирал смех, но засмеяться я все же не посмел.
Придется еще проверить, сказала она, но незаурядных людей из Милвилла вышло очень много.
А насчет своеобразных характеров ты, пожалуй, права. Чудаков в Милвилле хватает. Шкалик Грант, Флойд Колдуэлл, мэр Хигги
Это все не то. Они своеобразные не в том смысле. Я бы даже не сказала, что они характеры. Просто они личности. Они росли привольно, в непринужденной обстановке. Никто не подавлял их, не связывал всякими строгостями и ограничениями, и они остались самими собой. Наверно, в наше время только в таких захолустных городках и можно еще найти подлинно свободную индивидуальность.