Дон Хуан неотрывно смотрел на юг.
Опять идет! громко воскликнул он.
Я непроизвольно подпрыгнул от неожиданности, едва не потеряв равновесие, а он громко приказал мне смотреть.
Но что я должен увидеть? в отчаянии спросил я.
Он ответил, что оно чем бы там оно ни было ветром или чем-то другим похоже на облако, на вихрь вдалеке над кустами, который, кружась, подбирается к вершине холма, на которой мы стоим.
Я увидел волну, пробежавшую по кустарнику на некотором расстоянии от нас.
Вот оно, сказал дон Хуан, смотри, как оно нас ищет.
Сразу вслед за его словами мне в лицо в очередной раз ударил устойчивый поток ветра. Но реакция моя теперь была иной я пришел в ужас. Я не видел того, о чем говорил дон Хуан, однако видел таинственную волну, пробежавшую по поверхности кустарника. Не желая поддаваться страху, я спешно выискивал какое-нибудь приемлемое объяснение. Я уверял себя в том, что в тех местах, должно быть, имеются устойчивые воздушные потоки, и дон Хуан, отлично зная эту местность, не только хорошо в них разбирается, но и умеет рассчитывать их поведение. Поэтому все, что от него требовалось, это лежать, считать и поджидать, пока ветер прекратится. Поднявшись же на ноги, ему нужно было только дождаться следующего порыва.
Из моих умственных упражнений меня вытряхнул голос дона Хуана. Он говорил, что пора уходить. Я заупрямился, мне хотелось остаться и убедиться в том, что ветер перестанет дуть сам по себе.
Я ничего не видел, дон Хуан, сказал я.
Но нечто необычное ты все же заметил.
Может, еще раз расскажешь, что я должен быть видеть?
Я уже все тебе рассказал, ответил он. Нечто, скрывающееся в ветре. Оно похоже на вихрь, на облако, на туман, на лицо, которое кружит вокруг.
И дон Хуан рукой изобразил горизонтальное и вертикальное движение:
Оно движется в определенном направлении либо перекатываясь, либо вращаясь, как смерч. Чтобы правильно передвигаться, охотник должен все это знать.
Я собрался было пошутить по этому поводу, но дон Хуан так упорно и серьезно отстаивал свою точку зрения, что я не посмел. Он бросил на меня короткий взгляд, и я отвел глаза.
Глупо верить в то, что мир именно таков, каким считаешь его ты, сказал он. Этот мир таинственное место. Особенно в сумерках.
Он кивнул в том направлении, откуда дул ветер:
Это может преследовать нас. Оно способно нас вымотать и даже убить.
Ветер?
В это время суток, в сумерках, ветра не бывает. В это время существует только сила.
Мы оставались на вершине холма еще около часа. Все это время, не переставая, дул сильный ветер.
Пятница, 30 июня 1961
Вечером после еды мы с доном Хуаном устроились на площадке перед домом. Я уселся на свое «пятно» и занялся заметками. Дон Хуан улегся на спину, сложив на животе руки. Из-за «ветра» мы целый день не отходили от дома. Дон Хуан объяснил, что вчера мы намеренно побеспокоили силу, с которой лучше не шутить. Он даже заставил меня спать, укрывшись ветками.
Неожиданный порыв ветра заставил дона Хуана вскочить одним невероятно мощным прыжком.
Вот черт! воскликнул он. Ветер ищет тебя.
Не морочь голову, дон Хуан, со смехом сказал я. Меня на такое не купишь. В самом деле, нет.
Я не упрямился. Просто я никак не мог согласиться с тем, что ветер обладает собственной волей и может меня искать, равно как и с тем, что он на самом деле мог опознать нас и бросался к нам на вершину холма. Я сказал, что идея «ветра, обладающего волей» относится к очень примитивному мировоззрению.
Хорошо, тогда что такое ветер? вызывающе спросил дон Хуан.
Я терпеливо объяснил ему, что массы горячего и холодного воздуха создают различные давления, и, вследствие их разницы, воздух перемещается в горизонтальном и вертикальном направлениях. Я довольно долго посвящал дона Хуана в основы метеорологии.
То есть ты хочешь сказать, что ветер это лишь результат взаимодействия холодного и горячего воздуха? спросил дон Хуан с заметным замешательством.
Боюсь, что так, ответил я, молча наслаждаясь своим триумфом.
Дон Хуан, казалось, был ошеломлен. Но потом он взглянул на меня и расхохотался.
Все твои мнения окончательны, сказал он с ноткой сарказма в голосе. Все они последнее слово, верно? Но для охотника, однако, твое мнение по поводу ветра чистейший вздор. Нет никакой разницы, каким будет давление единица, две или десять. Если бы ты жил среди дикой природы, ты бы знал: в сумерках ветер становится силой. Настоящий охотник знает это и действует соответственно.
Как именно?
Он использует сумерки и силу, скрытую в ветре.
Как?
Если ему нужно, охотник прячется от силы, укрываясь ветками и лежа неподвижно до тех пор, пока не кончатся сумерки. И сила окутывает его своей защитой.
Движениями рук дон Хуан изобразил, как именно сила окутывает охотника.
Это похоже на
Дон Хуан замолчал, подыскивая соответствующее слово.
Кокон, подсказал я.
Точно, согласился он. Защита силы запечатывает тебя как в коконе. Охотник может спокойно оставаться на открытом месте, и ни пума, ни койот, ни ядовитый клоп[6] его не потревожат. Горный лев может подойти к самому носу охотника и обнюхать его, но если охотник останется неподвижным, лев уйдет. Я могу тебе это гарантировать.
Если же охотник хочет стать заметным, ему нужно всего лишь подняться в сумерках на вершину холма. Сила зацепится за него и будет следовать за ним всю ночь. Поэтому, если охотник хочет совершить ночной переход или если ему необходимо всю ночь бодрствовать, он должен стать доступным ветру. В этом состоит секрет великих охотников в том, чтобы становиться доступным и недоступным на определенных поворотах пути.
Чувствуя, что несколько сбит с толку, я попросил его вкратце повторить все, что он сказал.
Дон Хуан очень терпеливо объяснил, что использовал сумерки и ветер для того, чтобы указать на чрезвычайную важность взаимодействия между тем, чтобы скрывать или показывать себя.
Ты должен научиться сознательно становиться доступным и недоступным, сказал он. При твоем нынешнем образе жизни ты все время невольно остаешься доступным.
Я запротестовал. Я чувствовал, что моя жизнь становится все более и более скрытной. Он сказал, что я его не понял. Быть недоступным вовсе не значит прятаться или быть скрытным. Это значит быть недостижимым.
Давай скажем иначе, терпеливо продолжал он. Нет никакой разницы в том, прячешься ты или нет, если каждый знает, что ты прячешься. Из этого вытекают все твои нынешние проблемы. Когда ты прячешься, то все знают, что ты прячешься, а когда ты не прячешься, ты доступен каждому, чтобы ткнуть тебя.
Я почувствовал какую-то угрозу и поспешно попытался защититься.
Не нужно оправдываться, сухо сказал дон Хуан. В этом нет никакой нужды. Все мы дураки, и ты не можешь быть другим. Когда-то я тоже, подобно тебе, был доступен и раскрывался снова и снова до тех пор, пока от меня ни для чего ничего не осталось. А то, что осталось, могло только ныть. Что я и делал, так же, как ты.
Дон Хуан смерил меня взглядом и громко вздохнул.
Я, правда, был тогда моложе тебя, продолжал он, но в один прекрасный день я почувствовал, что с меня довольно, и изменился. Скажем так: однажды, когда я сделался охотником, я постиг секрет доступности и недоступности.
Я сказал, что до меня все равно не доходит то, что он хочет сказать. Я действительно никак не мог понять, что он имеет в виду, говоря «быть доступным». Он использовал испанские идиоматические выражения «ponerse al alcance» и «ponerse en el medio del camino» «поместить себя в пределы досягаемости» и «поместить себя на середину проезжей части».
Ты должен оттуда убраться, объяснил он. Вернуть себя с середины улицы, на которой полно машин и прохожих. Ты весь там, всем своим существом, поэтому прятаться там бесполезно, ты только можешь воображать, что спрятался. Ты находишься посреди улицы; это значит, что каждый, кто по ней проходит или проезжает, видит, как ты бродишь там туда-сюда.
Метафора была интересной и в то же время весьма туманной.
Ты говоришь загадками, сказал я.
Он довольно долго не мигая смотрел на меня, а потом замурлыкал мексиканскую мелодию. Я выпрямил спину и насторожился, потому что уже знал эта мелодия означает, что сейчас он меня снова на чем-нибудь поймает.
Эй, сказал он, улыбнувшись и уставившись на меня. Слушай, а что с той блондинкой, твоей подружкой? Ну, той, которая тебе по-настоящему нравилась.
Я уставился на него. Должно быть, у меня был вид полнейшего идиота. Он засмеялся с явным удовольствием. У меня не было слов.
Ты мне сам о ней рассказывал, сказал дон Хуан, словно затем, чтобы несколько меня подбодрить.
Но я не помнил, чтобы когда-либо рассказывал ему о ком-то из своих друзей, тем более о белокурой девушке.
Никогда ни о чем подобном я тебе не рассказывал, сказал я.
Ну как же не рассказывал, если рассказывал, возразил он, как бы подводя итог спору.
Я хотел было возразить, но он не дал, сказав, что то, откуда он о ней узнал, не имеет значения, а важно лишь то, что я действительно ее любил.
На меня накатила волна враждебности к нему.
Не уклоняйся, сказал дон Хуан сухо. Сейчас тот момент, когда ты должен отсечь свои чувства значительности. У тебя была женщина, очень дорогой тебе человек. И ты ее потерял.
Я начал вспоминать, действительно ли я когда-нибудь говорил с доном Хуаном об этом. В конце концов я пришел к выводу, что это было вряд ли возможно. Хотя все же я мог что-то рассказать ему, когда мы ехали в машине. Я не помнил всего, о чем мы говорили во время совместных поездок, потому что, сидя за рулем, не мог записывать. Эта мысль в какой-то степени меня успокоила. Я сказал ему, что он прав. В моей жизни действительно была белокурая девушка, и отношения с ней действительно имели для меня огромное значение.
Почему сейчас она не с тобой? спросил дон Хуан.
Она ушла от меня.
Почему?
По многим причинам.
Причин было не так уж много. Причина была одна ты сделался слишком доступным.
Почему сейчас она не с тобой? спросил дон Хуан.
Она ушла от меня.
Почему?
По многим причинам.
Причин было не так уж много. Причина была одна ты сделался слишком доступным.
Я искренне хотел понять, что он имеет в виду. Ему в очередной раз удалось меня здорово зацепить. Он, похоже, отлично отдавал себе в этом отчет и, чтобы скрыть предательскую улыбку, выпятил губы.