Человек эпохи Возрождения - Осипов Максим Александрович 16 стр.


Ни слова, о друг мой, ни вздо-о-о-ха, мы будем с тобой молчаливы

Чего так грустно, Лорочка, Лора?

Теперь ее пение предназначено одному ему. Лора остановилась. Ни вздо-о-о-ха, поет она немножко по-другому, а потом еще как-то по-третьему. Нашла время позаниматься.

Не поехать ли им в Норвегию?

Фьорды, гладкая поверхность воды Он гладит рояль. Возможно, белый был бы красивее. Белый, как Лорина кожа. Или красный как ее волосы? Гладит рояль, гладит Лору. Он любит гладкое.

Хороший у него рояль, говорит Лора, очень. Творческая личность довольствуется инструментом пожиже. Что ответить? Только пожать плечами. Лора, по-видимому, считает несправедливым, что у творческой личности нет чего-то, что есть у него. Рояль только вещь, не надо одушевлять рояль. Ей, к счастью, инструмент не нужен. Она сама изумительный инструмент.

Значит, в Норвегию А чего еще он хочет?  О, множество разных вещей! Поскорей научиться играть на рояле, дожать в ближайшее время Ветхий Завет. Каждый культурный человек должен иметь представление. Пусть теперь скажет она. Он ждет уклончиво-изящного ответа, но нет, все просто: ей надо выучиться петь.  Это ясно.  И еще Еще ей хочется полноты Полноты? Непонятно.  Полноты отношений, всего Пробиться к подлинной жизни. Объяснить понятней она не в силах. Из чего состоит его жизнь?

Как у всех,  отвечает он,  из работы и отдыха.  Он много, очень много работает.

А ей, разумеется, он понимает, мужа надо иметь, детей, но он должен предупредить: дети его не особенно интересуют. Возможно, что-то изменится, но пока

При разговоре о детях в его глазах возникает испуг, не оставшийся, как он видит, без Лориного внимания.  О, пусть он не беспокоится, сейчас, сию вот минуту, ничего такого, непоправимого, не случится.  Почему так брезгливо? Они ведь свободные люди.

Утром, почти одетая, Лора смотрит, как он застилает постель. Ровно-ровно, не оставляя складочек. Где он так научился, в армии?  Почему в армии? Он всегда любил

Он стоит под душем: хорошо бы выйти, и никого. Лора все-таки отнимает у него массу сил. Он знает, что будет делать: бросится на свежезастланную кровать, повспоминает ночь. Это желание, к его удивлению, сбывается: когда он выходит из душа, то Лоры нет. Ни слова, о друг мой Ничего, ничего, вернется. Он превосходный любовник, объективно. Она вернется. Однако та ночь оказывается в истории их отношений пока единственной.

И вот теперь, в начале декабря, он стоит у окна, ворон больше нет, и перебирает свои неудачи.

Однажды попробовал выяснить, не мешает ли пению маленький рот. Ему всегда казалось, что певицам требуется большой рот, как пианистам большие руки. И чего он, собственно, сказал плохого?

Еще спрашивал про кирпич.

Вокалистки, по-твоему, все идиотки?  Все, чего он добился.

Но сколько весит кирпич? Его помощник ответил.

Вот и целуйся с помощником!  А сколько весит кирпич, не сказала.

Вот ведь досада, досадища. Все приставал к ней с расспросами про творческую личность, хороший ли тот любовник, и Лора, рассердившись, однажды ответила:

Подходящий.

С конца ноября он стал пытаться отвыкнуть от Лоры, как люди бросают курить. Кроме нескольких срывов в духе пусть он позвонит мне, только наоборот,  все протекало гладко, они уже две недели не разговаривали. Рана подернулась нежной тканью, но сегодня, когда Рафаэль ушел вниз и ему почти удалось договориться с банком Виктор за несговорчивость прозвал этот банк Мастурбанком,  так вот, когда он собрался было уже заняться с Евгением Львовичем, позвонила Лора, и снова все осложнилось.

Ей нужно с ним повидаться. Интонации цвета хаки. Артистка. И вместо того, чтоб сказать, что не хочет он больше видаться, ни видаться не хочет, ни разговаривать, он произносит как можно более равнодушно:

В субботу, в одиннадцать, на нашем месте, у Новодевичьего?

Все равно получается жалко, заискивающе. Заехать за ней?  Что? Нет.  Она из общежития поедет?.. Ни слова, о друг мой Отбой.

Спустя полчаса он вспоминает про учителя, неловко вышло. Потерянное время будет Евгению Львовичу возмещено. Зовет Кирпича наверх.

Спустя полчаса он вспоминает про учителя, неловко вышло. Потерянное время будет Евгению Львовичу возмещено. Зовет Кирпича наверх.

Не обиделся?

Чего ему обижаться? Евгений Львович вас уважает.

Откуда Кирпич это взял? Сам он теперь ни в ком не уверен.

Знаете, как они называют вас?

Как? Как они меня называют?  мол, давай, говори и иди.

Человек эпохи Возрождения. И еще Патрон.

Ничего, как будто бы, страшного. А все-таки не добавляет. Они, значит, говорят о нем там, внизу.

Вспоминает лицо Рафаэля, когда тот увидел его рояль. Не по жопе клизма было на этом лице написано, или не знает Рафаэль таких выражений? Знает, все знает, ученый. Энциклопедист.

Еще что?

Про музыку я не понимаю,  признается Кирпич,  а Евгений Львович рассказывает интересно.

О чем, о чем он рассказывает? Не умеет Кирпич врать. Ну же, строитель!  Про Николая Второго, про то, что он тоже Все ясно. Он тоже. Он тоже ворон стрелял? Государь-император не только ворон, он и кошек, и петухов. На Кирпича смотреть страшно. А об учителях он был лучшего мнения. Он им платит, в конце концов.

Субботнее утро. Выпавший за ночь снежок уже полностью превратился в грязную жижу. В Москве еще поздняя осень.

Зачем она его позвала? Что-нибудь надо. Арендовать зал. Она невнимательна к деньгам. К деньгам не бывает ровного, спокойного отношения. Расточительность, скупость или, как у нее, слишком подчеркиваемое презрение. Скоро узнаем, зачем звала.

Он приезжает к Новодевичьему монастырю. Одиннадцать. Случая не было, чтоб Лора явилась не то что раньше, а вовремя. Спускается к пруду, оглядывается.

Монастырская стена испещрена надписями, он и раньше их видел, но не читал. Чего люди просят? Вряд ли чего-нибудь оригинального. Просят некую Софью, Софию, иногда даже запросто, ласково Софьюшку.

Святая София, помоги мне выздороветь и дай сил пройти эти испытания. Надо бы разузнать, что за Софья. Он, разумеется, не верит в подобную ерунду. Вдруг думает: и это бы можно было попробовать. Нет, конечно же, нет.

Лора опаздывает. Еще несколько надписей в том же роде: дай хорошее зрение, здоровье, счастье по жизни. Матушка-Софьюшка, помоги купить квартиру подешевле и уже с ремонтом. И чтобы квартира была по всем документам.

Если бы он был верующим, то выбрал бы протестантизм. В протестантских странах жизнь и устроенней, и гуманней. И безо всяких, насколько он знает, святых.

Кажется, он мешает какой-то женщине. Быстро делает несколько снимков на телефон. Сейчас устроится на скамейке их с Лорой скамейке и будет читать.

Помоги найти мне сына Сережу, пишет женщина. Бедная, жалко. Но тут же смешное: Пусть мои доходы позволят купить мне машину моей мечты. Ростик. Лора оценит. Когда придет.

Он разглядывает сделанные фотографии. Помоги Анне вылечить здоровье, а мне вернуть ее к себе навсегда. Конечно, больная она тебе ни к чему. А ему самому нужна ли больная Лора? Уже кажется, что нужна. Смотря чем, конечно, больная.

На полчаса, однако, опаздывает. Он ей сейчас позвонит. Ну же, подойди к телефону, ответь!

Святая София, дайте ума и покоя. Вот это свежо. Не то что бесконечные просьбы о детях. Словно дети родятся от просьб.

Святая София, хочу стать востребованным высокооплачиваемым профессионалом в области дизайна и фотографии. Очень конкретно. А ниже: Хочу быть счастливой. Помоги мне забыть Влада. Вот бы так: раз и Лора забыта, нет Лоры.

Он смотрит на монастырскую стену, к ней продолжают подходить женщины, перебирает страны, в которых был, думает: протестанты, католики, а на последнем месте по уровню жизни, всего мы. Лора-то, кстати сказать, крещеная, хоть и Шер. Крестик на шее чуть светлее волос.

Одиннадцать пятьдесят. К телефону им в свое время подаренному не подходит, сама не звонит. Ничего не случилось, нет сомнений, она в порядке. Не в порядке он. Поднимается со скамейки как же раньше он не заметил, когда садился?  увлекся этой галиматьей к штанине прилип расплющенный грязно-розовый кусок жвачки. Какая мерзость! На нем чужие слюни, чужая грязь,  не отскребешь! Гадость!

А теперь он залезет в автомобиль он ждал ее больше часа и поедет прочь, быстро-быстро.

Когда к нему возвращается способность к обдумыванию километрах уже в двадцати от Москвы,  он понимает следующее.

Лоре нужна была помощь арендовать зал, оркестр, творческой личности посодействовать. Он бы дал. Но передумала. Возможно, где-то еще нашла. И тут вдруг вспомнил сегодняшних Маш, Оль, Кать кровь прилила к лицу: что если Лора беременна? Вероятность ничтожная. Зачем же звала? Может быть, захотела, чтоб он ей заделал ребеночка? С творческой личности что возьмешь?  а тут и сама, и ребенок обеспечены будут навеки.

Смотрит на ситуацию несколько со стороны: вот до чего довели человека! А у Новодевичьего прямо готов был рыдать. Его уже отпускает.

Мальчики

Зачем он уехал из города, куда направляется? Не разумно ли было бы для загородных поездок обзавестись водителем? Может быть, и разумно жизнь за пределами Москвы страшна и непредсказуема,  но автомобилем он предпочитает управлять сам. Он отличный водитель. Кроме того, любая обслуга,  свидетель той жизни, которую она обслуживает,  свидетель, метящий в соучастники,  слишком недолго живем мы в мире современных экономических отношений и учимся медленно.

Он думает о Рафаэле, о Евгении Львовиче. Не зло думает больше с недоумением. Ничего обидного, кажется, ими не было сказано: ну, про государя-императора, про ворон А так Renaissance man, он произносит вслух, по-английски,  скорее, лестно. Но общий тон, чувство их превосходства, откуда? Лично они, эти двое, какие создали ценности, чью жизнь улучшили? Он вдруг понимает, что устал от учителей от рафаэлевского чванства, от алкогольной грусти Евгения Львовича, от их всезнайства, от вечной, неистребимой их правоты.

А Лора о сегодняшнем свидании просто забыла. И ночует она скажем так в гостях, иначе позволила бы заехать, забрать себя. Что-то ей было нужно известно, что деньги, а потом обошлась, выкрутилась сама. Позвала его встретиться и забыла. Ровно так же забудут его после смерти. Рафаэль, вечный живчик, отзовется о нем высокомерно-мило: симпатичный был человек, ищущий, произнесет речь об искусстве, эпохе, больше всего о себе. Лора похвалит его непосредственность, вспомнит про вазу с цветами и с тряпочкой, здесь поминки, конечно, смеяться не следует, споет с выражением: Ни слова, о друг мой и сделает изящно, как она умеет, рукой. И Рафаэль, раскачиваясь взад-вперед, Лоре саккомпанирует. Виктор будет стискивать зубы, скорбеть, доставит на отпевание архимандрита или как он у них называется?  архиепископа, купит место на Новодевичьем, роскошные похоронные принадлежности. Евгений Львович посетует на безвкусицу тайно, Рафаэль в открытую. Жалко, не будет Роберта.

Назад Дальше